— Спит? — брызнул слюной жрец. — Она никогда не спит! Нет, идиот, она охотится!
— Охотится? На какую дичь?
— Не дичь. За мной она охотится, конечно, — ответил Искарал, сверкнув глазами на Калама. — Но нашла ли она меня? О нет! Мы друг друга не видели много месяцев! Хи-хи! — Жрец заговорщицки склонил голову. — Идеальный брак. Я никогда не был так счастлив. Тебе тоже стоит попробовать.
Калам налил себе ещё чашку воды.
— Мне нужно поесть…
Но Искарал Прыщ исчез.
Убийца ошеломлённо огляделся.
По коридору к двери приблизился топот сандалий, затем в дверь влетела старуха с растрёпанными волосами. Далхонка — неудивительно. С ног до головы её покрывала паутина. Женщина гневно осмотрелась по сторонам.
— Где он? Он ведь был здесь, да? Я его чую! Этот мерзавец был здесь!
Калам пожал плечами:
— Слушай, я голоден…
— А я что, аппетитно выгляжу? — огрызнулась старуха и окинула Калама быстрым оценивающим взглядом. — И руки-то смотри не распускай!
Она принялась обыскивать комнатку, обнюхивать углы, присела даже, чтобы заглянуть в кувшин.
— Я изучила каждую каморку, каждое укрытие, — пробормотала далхонка, качая головой. — Как же иначе? Обернувшись, я всюду побывала…
— Ты одиночница? Ах, да, пауки…
— Ах ты умник и красавец!
— Так обернись снова. Тогда сможешь обыскать…
— Если обернусь, на меня начнётся охота! О нет, старая Могора не такая дура, она на такое не купится! Я его найду! Вот увидишь!
И старуха выбежала из комнатки.
Калам вздохнул. Если повезёт, оставаться с этой парочкой не придётся долго.
Рядом с ухом послышался шёпот Искарала Прыща:
— Уф! Чуть не попался!
Скула и надбровье были раздроблены, обломки держались на полосках старых сухожилий и мускулов. Если бы глаз не усох давным-давно в горошину, белоснежный скимитар лиосана рассёк бы и его.
Конечно, зрение Онрака не пострадало, ибо все его чувства существовали лишь в призрачном огне Обряда Телланна, невидимой аурой обволакивавшего изувеченное тело, пылая памятью о полноте, о жизненной силе. Потому исчезновение левой руки породило странное, тошнотворное чувство противоречия, будто рана кровоточила одновременно в призрачном пространстве Обряда и физическом мире. Через неё вытекала сила, самость, так что мысли воина начали путаться, его одолевало ощущение эфемерной… истончённости.
Онрак стоял неподвижно, глядя, как его сородичи готовятся к обряду. Теперь он оказался вне их круга и не был больше способен соединить свой дух с их душами. От этого мучительного факта в сознании воина произошла странная смена перспективы. Теперь он видел лишь физическое — духовные образы стали незримы для его глаз.
Иссушенные трупы. Жуткие. Лишённые величия, насмешка над всем, что было некогда благородным. Долг и отвага обрели одушевлённое воплощенье. Им и были т’лан имассы вот уже сотни тысяч лет. Но лишённые всякого выбора, эти добродетели — отвага и долг — превратились в пустые, бессмысленные слова. Зависли, утратив сколько-нибудь значимую нравственную силу, невидимым мечом над головой, смысл, каким бы ни была его природа, был потерян — какой бы порыв ни стоял за действием. Любым действием.
Онрак подумал, что теперь-то наконец, глядя на своих прежних сородичей, видит то, что видят все не-т’лан имассы: ужасных неупокоенных воинов.
Давнее, устаревшее прошлое, которое отказывается обращаться в пыль. Жестокое напоминание о строгости нравов, о непримиримости и обете, доведённых до безумия.
Таким видели и меня самого. И, наверное, видят до сих пор. Трулл Сэнгар. Эти тисте лиосаны. Таким. Что же я чувствую? Что должен чувствовать? И когда в последний раз мои чувства имели хоть какое-то значение?
Рядом заговорил Трулл Сэнгар:
— Будь ты кем угодно другим, я бы решил, что ты задумался, Онрак.
Эдур сидел на низкой стене, положив у ног ящик с морантской взрывчаткой.
Тисте лиосаны разбили лагерь неподалёку. Выставили часовых, насыпали между всеми одноместными палатками небольшие валы из обломков, поставили коней в импровизированный загон из верёвок — во всём проявляли точность и тщательность, граничившие с одержимостью.
— Или наоборот, — продолжил миг спустя Трулл, глядя на лиосанов, — быть может, твой народ и состоит из великих мыслителей. Разгадавших все великие тайны бытия. Умеющих дать правильные ответы… если бы только я мог задать правильные вопросы. Хоть я и благодарен тебе за товарищество, Онрак, должен признаться, ты просто невыносим.
— Невыносим. Да. Мы все такие.
— А твои друзья собираются расчленить то, что от тебя осталось, когда мы вернёмся в свой родной мир. Будь я на твоём месте, я бы уже до самого горизонта добежал.
— Бежать? — проговорил Онрак, обдумал эту возможность и кивнул. — Да, именно это и делают отступники — те, за кем мы охотимся, точнее, охотились. И да, теперь я их понимаю.
— Они не просто сбежали, — сказал Трулл. — Они нашли кого-то или что-то, чему теперь служат, чему поклялись в верности… хотя для тебя — по крайней мере, сейчас — этот выход недоступен. Если, конечно, ты не выберешь этих лиосанов.
— Или тебя.
Трулл бросил на него ошеломлённый взгляд, затем улыбнулся:
— Забавно.
— Разумеется, — добавил Онрак, — Монок Охем оценит такое деяние как преступное, столь же предосудительное, сколь и то, что совершили отступники.
Т’лан имассы уже почти завершили приготовления. Заклинатель костей начертил заострённым ребром бхедерина в засохшей грязи круг диаметром в двадцать шагов, а затем рассыпал внутри него семена и дымные облака спор. Ибра Голан со своими двумя воинами поставили некое подобие меточного камня — вытянутый обломок сложенной из обожжённых кирпичей стены — в дюжине шагов за пределами круга и по указке Монока Охема постоянно его поправляли в запутанной игре света от двух солнц.
— Дело нелёгкое, — заметил Трулл, глядя, как т’лан имассы опять передвигают камень, — так что, похоже, кровь моя ещё некоторое время пребудет в безопасности.
Онрак медленно повернул изуродованную голову, чтобы получше рассмотреть тисте эдур.
— Это тебе нужно бежать, Трулл Сэнгар.
— Твой заклинатель сказал, что ему понадобится лишь капля-другая.
Он уже… не мой заклинатель.
— Верно. Если всё пойдёт как задумано.
— А что, не должно?
— Тисте лиосаны. Куральд Тирллан — так они называют свой Путь. Сенешаль Йорруд — не чародей. Он жрец и воин.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});