Через решетчатую перегородку ей был виден профиль отца Лео, и она чувствовала запах вина и чеснока, исходивший у него изо рта. Она вздохнула, всем сердцем возблагодарила Мадонну за её помощь ей.
— Эти грехи не кажутся мне такими тяжкими, дитя мое.
— Благодарю вас, святой отец. — Она подавила зевок, приготовившись принять свою обычную, скромную епитимью, потом перекреститься, получить отпущение грехов, поблагодарить священника и уйти. Второй завтрак в клубе с Малкольмом и Сератаром, сиеста в моих прекрасных апартаментах рядом с апартаментами Малкольма, ужин в русской мис…
— Какого рода дурные мысли посетили тебя?
— О, просто то, что я нетерпелива, — ответила она, не думая, — и не поручаю себя спокойно промыслу Божьему.
— Нетерпелива в отношении чего?
— О… ну, нетерпелива со своей горничной, — в смятении проговорила она, захваченная врасплох, — и что… что мой жених не так здоров и не так хорошо себя чувствует, как мне бы хотелось.
— Ах да, тайпэн, прекрасный молодой человек, но внук великого врага истинной церкви. Рассказывал ли он тебе о нем? О своём деде, Дирке Струане?
— Кое-что, святой отец, некоторые истории, — ответила она, встревоженная ещё больше. — Касательно моей горничной, я была нетер…
— Малкольм Струан — достойный молодой человек, не похожий на своего деда. Ты просила его перейти в католичество?
Кровь отхлынула от её лица.
— Мы говорили об этом, да. Такой… такой разговор — дело очень деликатное, и тут, конечно, нельзя спешить.
— Да, воистину это так. — Отец Лео слышал, как она судорожно вздохнула после его вопроса, и почувствовал её тревогу. — И я согласен, что это ужасно важно, и для него, и для тебя. — Он нахмурился, его опыт подсказывал ему, что эта девушка многое скрывает от него — не то чтобы в этом было что-то необычное, подумал он.
Он уже собирался оставить эту тему, но тут вдруг осознал, что здесь перед ним открывается самим Богом посланная возможность сразу и спасти заблудшую душу, и открыть прибыльное предприятие — жизнь в Иокогаме, в отличие от его любимой и счастливой Португалии, была серой и скучной, делать было почти нечего, кроме как ловить рыбу, пить, есть и молиться. Церковь его была маленькой и обветшавшей, паства — редкой и нечестивой, Поселение — настоящей тюрьмой.
— Такой разговор может быть деликатным, но его не должно прекращать. Его бессмертная душа в абсолютной и страшной опасности. Я буду молиться за твой успех. Твои дети будут воспитываться в католической вере — разумеется, он уже согласился?
— О, мы беседовали и об этом тоже, святой отец, — сказала она с напускной легкостью, — разумеется, наши дети будут католиками.
— Если они не будут ими, ты обречешь их на вечное проклятие. И твоей бессмертной душе оно будет грозить в равной степени. — Он с удовольствием увидел, как она содрогнулась. Хорошо, подумал он, один удар по Антихристу во имя Господне. — Это должно быть официально оговорено ещё до брака.
Сердце её быстро стучало, голова болела от тревожного предчувствия, которое она старалась не выдать своим голосом: вера её в Бога и дьявола, жизнь вечную и вечное проклятие была абсолютна.
— Благодарю вас за ваш совет, святой отец.
— Я поговорю с мистером Струаном.
— О нет, святой отец, пожалуйста, не надо, — вдруг запаниковала она, — это было бы… я считаю, это было бы очень неразумно.
— Неразумно? — Он снова поджал губы, рассеянно почесывая бороду, кишевшую вшами, которые населяли и его волосы, и древнюю сутану, и быстро заключил, что возможный подвиг, которым могло бы стать обращение Струана, являлся наградой, заслуживающей того, чтобы подождать и хорошенько поразмыслить.
— Я буду молиться, чтобы Господь наставил меня и чтобы Он направлял и тебя тоже. Но не забывай, что ты несовершеннолетняя, как и твой жених. Я полагаю, в отсутствие твоего отца твоим опекуном официально будет считаться мсье Сератар. Прежде чем любой брачный обряд может быть свершен и узаконен, необходимо получить разрешение. И эти, а также другие вопросы должны быть улажены, дабы душе твоей не было нанесено вреда. — Он широко улыбнулся, весьма удовлетворенный. — А теперь, во искупление грехов, ты к следующему воскресенью прочтешь десять «Богородиц» и дважды послания святого Иоанна, и продолжай молиться о том, чтобы Господь указал тебе путь.
— Спасибо, святой отец. — Она с благодарностью перекрестилась, ладони у неё вспотели, и склонила голову, чтобы получить его благословение.
— In nomine Patri et Spiritu Sancti, absolvo tuum.[27] — Он перекрестил её. — Молись за меня, дитя мое, — произнес он, словно подводя черту, и закончил обряд, мысленно уже начиная свой диалог с Малкольмом Струаном.
В вечерних сумерках Тайрер сидел, скрестив ноги, напротив Хираги в крошечной отдельной комнатке столь же крошечного ресторана, полускрытого домом сёи, деревенского старосты. Они были единственными посетителями, и для Тайрера это был первый настоящий японский ужин, которым его угощал японец. Он успел проголодаться с обеда и теперь был готов отведать что угодно.
— Спасибо, что пригласить меня, Накама-сан.
— Это удовольствие для меня, Тайра-сан. Позвольте сказать, что ваше произношение становится лучше. Пожалуйста, кушайте.
На низком столике, разделявшем их, прислужница расставила много маленьких тарелочек с различными блюдами, и горячими, и холодными, на красивых лакированных подносах. Панели-сёдзи, татами на полу, маленькие раздвижные окна, открытые сгущавшимся сумеркам, масляные лампы, дающие приятный мягкий свет, цветочная композиция в углу. Рядом с их комнаткой находилась ещё одна такая же, а снаружи этих двух — остальной ресторан, с виду обычный коридор со скамеечками по бокам, выходивший в переулок рядом с главной улицей деревни, жаровня с углями для приготовления пищи, бочонки с саке и пивом, повар и три прислужницы.
Хирага и Тайрер сидели, ослабив пояса, в свободных кимоно, предназначавшихся для сна и отдыха, — Тайрер наслаждался этим непривычным для него комфортом, Хирага же с облегчением скинул с себя европейскую одежду, в которой проходил весь день. Оба вымылись, и им сделали массаж в бане неподалеку.
— Пожалуйста, кушайте.
Тайрер принялся неуклюже орудовать палочками. В Пекине в посольстве ему отсоветовали пробовать любую китайскую пищу: «…если только вам не хочется отравиться, старина. Эти содомиты и в самом деле едят собак, пьют змеиную желчь, вылавливают из супа насекомых, любых, и все до одного верят — нет, это поразительно! — что если оно спинкой смотрит в небо, значит, его можно есть! Брр!»