Московский университет. В повести нет и следа кочующих из книги в книгу штампов милицейского детектива, которые в семидесятых и восьмидесятых годах получили широкое распространение в художественной литературе, в кинематографе и на телевидении. В «Сержанте милиции» перед нами в полный рост встает наш современник, который в годы войны в боях с фашизмом не щадил жизни за Отечество, а вернувшись, сменил солдатскую шинель на милицейскую и вышел на новый рубеж борьбы, где, как и на войне, на карту приходится временами ставить не только покой, здоровье, но и жизнь, как это было у главного героя повести Николая Захарова.
С профессиональной достоверностью, с конкретным знанием жизни преступного мира написаны в повести персонажи рецидивистов Князя, Толика и Серого. Все они разные по характерам и по своим биографическим истокам. Но есть и общее в их судьбе — всех сломило неблагополучное детство. Толик душой светлее глубоко упавших в омут преступности Князя и ничем не брезгующего Серого, он любит Катюшу, которая в конце повести своей ответной и выстраданной любовью спасает вернувшегося из заключения Толика. И в этом спасении есть немалая доля участия Николая Захарова.
Где молодость — там всегда живет любовь. Любит и Николай Захаров, только любовь его драматична, ее горькое завершение можно обозначить формулой отжившего в наше время социального несовпадения: «Он был титулярный советник, она — генеральская дочь...» Альтернативу, поставленную героиней повести, генеральской дочерью, Наташей Луговой, живущей на улице Горького, перед милиционером с Казанского вокзала, ютящимся в коммуналке полуподвала вдвоем с матерью-вдовой, «Выбирай: или я, или милиция?!.», — Николай Захаров решает твердо: «И ты, и милиция!..» И это решение было не всплеском оскорбленного самолюбия, не жестом гордеца, а убеждением коммуниста, связавшим свою судьбу с долгом служения Родине, за которую отдал жизнь его отец-чекист, работавший с Дзержинским, за которую он пролил кровь на полях Великой Отечественной войны.
Актуальность проблемы — охрана правопорядка в нашем обществе, — поднятой в повести «Сержант милиции», не потеряла своей остроты и на сегодняшний день. Пока в нашем обществе совершаются преступления — до тех пор борьба с этим социальным злом будет на повестке дня нашей жизни.
В этой связи не могу не вспомнить одну запомнившуюся мне встречу. Прошлой осенью в один из солнечных дней на многолюдной центральной улице Москвы навстречу мне неторопливо шли два патрулирующих милиционера. Оба высокие, статные, спортивные. На кителе у одного из них — орден Красной Звезды и золотистая нашивка о тяжелом ранении. «Орден, — подумал я, — это попятно: человек, рискуя жизнью, совершил подвиг при задержании опасного преступника или группы преступников. Но вот нашивка... Это же знак тяжелого ранения». Она-то и подожгла мое любопытство. Чтобы не задавать лобового вопроса — за что получен орден, вначале я обратился к сержанту за справкой, как мне лучше всего добраться до Библиотеки Ленина, хотя дом этот, где я работал над диссертацией и своими книгами, мог найти из любой точки Москвы с завязанными глазами.
Ответ сержанта был быстрый и точный. Путь подсказан самый близкий и удобный. И я тут же подумал: «Этот, наверное, не из лимитчиков, раз такая мгновенная ориентация».
Поблагодарив за подсказку и видя располагающую улыбку сержанта, я задал свой главный вопрос:
— А это? — Взгляд мой упал на орден Красной Звезды. — Наверное, в схватке с бандитами, рискуя жизнью, совершили подвиг при задержании?..
Улыбка на лице сержанта сверкнула искрой остроумия.
— За подвиг — угадали, что рисковал жизнью — тоже угадали... И насчет бандитов правы. А вот с задержанием — ошиблись.
— То есть как? — недоуменно развел я руками. — Убежали?
— В Афганистане бандитов, которые из засады стреляют в мирных жителей и в советских солдат, не задерживают. Там, в горах, нет КПЗ.
Я от души пожал руку сержанту милиции и не удержался от второго вопроса:
— Москвич?
— Коренной. С Ордынки. У вас есть еще вопросы, а то у нас служба.
Поблагодарив патрулей, я еще долго смотрел им вслед, пока они не скрылись в людском водовороте. «Вот она, живая эстафета поколений, — подумал я. — Никакая черная сила не остановит ее».
И тут я невольно вспомнил прочитанную в годы юности повесть Ивана Лазутина «Сержант милиции». Удивительное совпадение: фронтовик, раненый, сержант милиции, москвич... Вот только годы другие, другая эпоха. И мне, как коренному москвичу, стало радостно на душе и гордо: надежные люди охраняют столицу. Особенно этот сержант с орденом и золотистой нашивкой о тяжелом ранении. Москва для него — не только столица государства, но и его маленькая Родина, его колыбель.
Через всю повесть И. Лазутина как бы камертоном лирического настроя звучит «Милицейский вальс». Песня простая, незамысловатая, по в ней звучит нежная и мужественная преданность Москве, седым векам, прошумевшим над ней, ее величавой красе:
...Фонари одиноко горят,
Спят фонтаны и спит мостовая,
Москвичи утомленные спят,
Москвичи отдыхают.
В небе месяц повис голубой,
Как в косе ее шелковый бант...
Спи, Москва, бережет твой покой
Милицейский сержант...
Не без интереса познакомился я с архивом писателя, в котором только по повести «Сержант милиции» и роману «Суд идет» хранится несколько тысяч читательских писем, адресованных на издательства, где они выходили. Поистине можно позавидовать такому активному выражению читательского интереса к творчеству Ивана Лазутина. Большинство писем — от молодежи. Особенно впечатляют письма воинов Советской Армии, которые, завершая срок службы, обращаются к автору с просьбой помочь после увольнения в запас поступить работать в московскую милицию. Письма искренние, волнующие. Причем хронологический диапазон этих писем простирается на три десятилетия: с 1957 года, когда повесть впервые вышла в Военном издательстве, и по сей день.
Хранится в архиве писателя много исповедальных писем от тех, кто по молодости оступился и, совершив правонарушение, очутился за колючей проволокой.
Прежде чем сесть за написание послесловия к «Сержанту милиции», мне нужно было перечитать повесть, чтобы освежить в памяти развитие ее сюжета. В моей личной библиотеке книги не оказалось: где-то застряла у друзей или родственников. Позвонил в несколько библиотек. Был задан одни и тот же вопрос:— Есть ли у вас повесть Ивана Лазутина «Сержант милиции»?
Из одних библиотек мне ответили: было несколько экземпляров, но все «до дыр» зачитаны, а посему пришлось списать. Из других сообщили: остался один экземпляр, но и тот на руках, и «еле дышит».
Повесть «Сержант милиции» на русском языке выдержала более десяти массовых изданий и переведена на языки народов СССР, а также за рубежом. В конце 50-х