С уст короля сорвалось короткое проклятие, и, сжимая нож, он шагнул вперед. Дальнейшее произошло мгновенно. Людовик был смят и едва увернулся от прямого удара рогов, но острые копыта животного уже давили на его голени.
Внезапно обезумевший зверь покачнулся и рухнул, забившись в предсмертных судорогах, из глаз у него потекли слезы. Король с трудом выбрался из-под туши и, покачиваясь, встал на ноги. За ухом оленя торчала толстая оперенная стрела. Король оглянулся – позади него на коне сидела дочь графа Уорвика с разряженным арбалетом в руках.
Ни слова не говоря, король наклонился, перевернул на спину еще дышащего гиганта, придавил его шею коленом и коротко полоснул ножом. Лезвие вошло так глубоко, что фонтан крови залил лицо и руки короля. Затем Людовик отломил и отбросил в сторону древко стрелы и проследил, чтобы кровь скрыла крохотную ранку за ухом. И только покончив с этим, он взглянул на девушку.
– Так будет лучше, сударыня…
Он умолк, обдумывая, каким образом повернуть дело так, чтобы инцидент не получил огласки. Он подыскивал слова и медлил.
– Я понимаю, ваше величество, – негромко сказала девушка и, тронув коня, поспешила скрыться в зарослях, так как совсем неподалеку раздался топот копыт.
На лице Людовика промелькнуло выражение, отдаленно напоминающее восхищение. Черт побери, кто бы мог подумать, что малышка так сообразительна!
Людовик XI всегда пренебрежительно относился к женщинам, считая их существами корыстными и ничтожными. И если он и восхитился тактом и умом юной англичанки, то в следующую минуту он уже размышлял лишь о том, что завтра при дворе поползет слушок, будто король Франции обязан жизнью девчонке. Ведь женщины так болтливы! И эта вряд ли долго сможет хранить их тайну.
Оставалось лишь одно: как можно скорее удалить ее от двора, а еще лучше – из Франции. Это возможно лишь в одном случае – поскорее удовлетворить все требования графа Уорвика.
Размышления короля были прерваны подоспевшими всадниками.
– Помилуй Бог, что за олень! – вскричал один из них. – Клянусь обедней, удача улыбнулась вам, государь! Но что это? Силы небесные! Вы хромаете, камзол ваш порван и весь в грязи! Неужели…
– Да, эта тварь в последний миг дерзнула броситься на меня. Бывают же такие исчадия! Я едва справился с ним. Моя борзая!..
Он подошел к собаке, которая жалобно скулила и, когда он погладил ее, стала лизать королю руки. Людовику сделалось не по себе. Не окажись поблизости эта Анна Невиль или не владей она в совершенстве арбалетом…
Он поднял голову и увидел графа Уорвика, подъехавшего с отставшими охотниками. Тот, как и все, не преминул поздравить короля с удачной охотой и подошел к неподвижному рогачу. Король неотступно буравил его взглядом. «Сегодня же следует принять графа и обсудить все условия», – решил он.
Между тем охота собралась. Ловчие скликали собак. Все вокруг были оживлены. Прибыли и швейцарцы, но король даже не удостоил их взглядом. Он старался держаться так, чтобы не показать, что ушиблен оленем, однако его изорванная и перепачканная одежда привлекала всеобщее внимание. Обычно Людовик гордился этими знаками мужества, однако сейчас, памятуя, что отнюдь не ему принадлежит победа над ветвисторогим самцом, заторопился, даже не дав охотникам насладиться зрелищем того, как собаки пожирают оленьи внутренности. Ему подвели коня.
Анна пристала к охотничьему кортежу одной из последних. Она заметила отца рядом с королем и украдкой улыбнулась. Однако теперь, когда возбуждение улеглось, ее занимали совсем другие мысли.
Придерживая своего иноходца, она скользила взглядом по кавалькаде охотников. Нет, она не могла ошибиться! Сегодня, выезжая из Венсенского замка, она видела в толпе Филипа Майсгрейва. Она знала, что рыцарь зван королем на охоту, и, увидав его, несказанно обрадовалась. Одна мысль о том, что он где-то рядом, доставляла ей облегчение.
Впереди показались массивные башни Венсена, весь кортеж был уже в сборе. Но где же Филип? Ведь он еще недостаточно окреп после ранения, и, вероятно, ему вовсе не следовало приезжать сюда. Мэтр Тюржи говорил ей, что он потерял много крови и крайне слаб.
– Что случилось, Энн? – спросил, подъезжая, Эдуард Ланкастер. – Ты чем-то огорчена?
– Нет-нет. Я просто немного устала.
– Ты кого-то ищешь?
– Нет. Мне показалось, что с нами на охоту отправился этот йоркист, Майсгрейв.
Эдуард беспечно рассмеялся.
– Ах, вот что тебя взволновало! Да, я тоже видел его сегодня рядом с твоим отцом. Впрочем, даю голову на отсечение, он отстал от охоты, едва она началась, и, скорее всего, вернулся в замок. Он наверняка еще не оправился от ран, и удивительно, почему он вообще решился встать с постели. Кстати, тебе не кажется, что после охоты король уже не столь любезен со швейцарцами? Что там произошло? Я отстал от тебя возле источника с каменным ангелом: моему жеребцу не по силам угнаться за твоим иноходцем.
Анна рассеянно улыбнулась вместо ответа. Сказать по чести, в последнее время принц стал ее утомлять. Она всячески старалась не показать этого, но порой, глядя на нежное, словно персик, лицо жениха, она испытывала такую безысходную тоску, что готова была расплакаться. Она пыталась уйти с головой в предсвадебные хлопоты, чтобы наконец окончательно порвать с былым, бегала к исповеди, не пропускала ни одной мессы. Но едва опускался вечер и служанки оставляли ее одну в огромных темных покоях, Анну охватывала грусть, она зарывалась лицом в подушку, опасаясь, как бы кто-то не узнал об этих приступах меланхолии. Никто не подозревал, во что обходились ей веселье и живость. Филип твердо дал ей понять, что их жизненные пути никогда не сойдутся, и она должна доказать ему, что способна выжить в одиночестве. Что ж, он требовал, чтобы Анна вспомнила, что она – побег на дереве гордых и высокородных Невилей, и она так и поступила.
Когда отец заговорил с ней о браке с Эдуардом Ланкастером, она поначалу даже обрадовалась. Став супругой принца Уэльского, она наконец забудет Филипа Майсгрейва… Пустой самообман! Одному Богу известно, сколько ей понадобилось сил, чтобы скрыть свою любовь от чужих глаз… Никто ничего не заподозрил, вот только отец… Еще когда она взахлеб рассказывала ему о своих приключениях в дороге, он странно поглядывал на нее и дотошно расспрашивал о Филипе. И, разумеется, ей пришлось лгать…
Кавалькада вступила во двор замка, где уже суетились пажи, а конюшие принимали лошадей. Но Анна не торопилась спешиться. С высоты седла она оглядывала двор. О, если бы только он оказался здесь! Но Филипа нигде не было.
– Энн, ты разве не слышишь меня? – окликнул ее Эдуард, придержав девушке стремя. – Да что с тобой? Поторопись, все уже ушли.