В тот же вечер его вновь посетил Уорвик. Но в этот раз он был не в духе. Сухо осведомился о его здоровье и удалился. Сестра Урсула тут же сообщила, что поговаривают, будто король Людовик настолько занят швейцарским посольством, что перестал принимать английского графа, да к тому же отношения между Маргаритой Анжуйской и Уорвиком оставляют желать лучшего. Добрая женщина не подозревала, что выбалтывает сведения, отнюдь не предназначавшиеся для ушей сторонника Йорков. Хотя ей-то что до войны в Англии?
Спустя еще два дня Нельский отель опустел. Граф, его дочь и будущий зять в сопровождении пышной свиты отправились в Венсен, чтобы на следующее утро принять участие в большой королевской охоте. Филип уже крепче держался на ногах и в тот же день уладил дело с продажей доставшихся ему по праву победителя доспехов и коня Делорена, проведал Кумира, а на обратном пути решил прогуляться по садам Нельского отеля. Здесь, на затененной аллее, он и столкнулся с Маргаритой Анжуйской. Рыцарь учтиво поклонился, но королева презрительно отвернулась.
– Никогда не предполагала, что под моим кровом снова будет смердеть Йорками.
– Ваше высочество могут быть спокойны. Завтра я покидаю Париж.
– Отрадно слышать.
На другой день, едва отворили Сент-Антуанские ворота, Филип отправился в Венсен. В ветвях придорожных деревьев щебетали птицы, утро было свежее и прохладное. Застоявшийся Кумир то и дело порывался в галоп, но рыцарь сдерживал его, не чувствуя себя достаточно окрепшим для быстрой езды. Когда же над верхушками лип в предрассветной дымке возникли величественные башни Венсенского замка, он и вовсе пустил коня шагом.
Майсгрейв не мог уехать, не простившись с графом. Это и заставило его принять решение заглянуть в Венсен, поблагодарить Уорвика и справиться, не надо ли передать что-либо королю Эдуарду. Стремился ли он увидеть Анну? Нет, отвечал он себе, хотя, пожалуй, это и было подлинной причиной его поездки в Венсен.
На широком дворе замка, несмотря на ранний час, уже было шумно. Лаяли и скулили собаки, суетились сокольничие. Филипа пропустили во внутренний двор не сразу – охрана замка была многочисленна и дотошна. Однако победителя шотландца Делорена в конце концов признали, и далее ему служило пропуском имя графа Уорвика. Впрочем, ни граф, ни другие знатные особы, принимавшие участие в охоте, еще не выходили, и Филип стал ожидать, стоя в стороне и успокаивая взбудораженного суетой Кумира.
Конюхи выводили лошадей – холеных, в богатой упряжи, с расшитыми чепраками и удилами, с которых свисали шелковые кисти или мелодично перезванивающиеся колокольчики. Несколько слуг столпилось возле одной из лошадей. Это был поразительной красоты арабский иноходец – белый, без единой отметины, с горящими глазами, изящно посаженной головой, тонкими ногами и пышным серебристым хвостом. Конь нетерпеливо грыз удила, роняя на грудь клочья пены, бил копытом и сердито фыркал. Два конюха удерживали его, ласково оглаживая. На иноходце было обшитое галуном дамское седло с серебряными стременами.
– Он горяч, сверх меры горяч, – говорили столпившиеся вокруг доезжачие. – Не дело даме ездить на таком.
– Но, говорят, эта англичанка родилась в седле и справится с любым самым бешеным животным.
Филип подошел поближе.
– Кому принадлежит этот конь?
– Да ведь это же свадебный подарок короля Рене Анжуйского невесте его внука Анне Невиль! Поистине королевский дар! Но посмотрели бы вы на эту юную даму, когда она верхом! Клянусь святым Губертом, покровителем охоты, никогда еще не доводилось мне видеть более отчаянной наездницы!
В этот миг во дворе все пришло в движение, большая двустворчатая дверь распахнулась, и по широкой лестнице спустился Людовик Французский, облаченный в охотничий костюм. За ним следовали светлобородые швейцарцы, ради которых и устраивалась эта охота, и пестрый рой рыцарей и дам.
Филип отступил в сторону, но король цепким взглядом уже выхватил его из толпы.
– Да вы уже оправились, сударь! Воистину вы сделаны из стали. Хотел бы я, чтобы мое войско состояло из таких же храбрых и выносливых воинов.
Филип молча поклонился. С ним уже говорил Уорвик, и рыцарь недоумевал, зачем король вновь возвращается к этой теме. Людовик еще какой-то миг смотрел на безмолвствовавшего англичанина, а затем резко отвернулся и двинулся прочь. Он как будто тут же забыл об английском рыцаре, заговорив с псарями.
– Не правда ли, великолепная свора? – спросил он, обращаясь к одному из швейцарцев, по-видимому возглавлявшему посольство. – Клянусь Пасхой, даже у Карла Бургундского нет такой. Я человек непритязательный, но и у меня есть свои маленькие слабости. Эти псы – одна из них. Кстати, вот эта черная с подпалинами борзая обошлась мне в добрых пятнадцать ливров. Зато нюх у нее как у ищейки, и она еще ни разу не теряла следа. А эта пара догов прислана мне с острова Родос, и в прыжке они играючи опрокидывают вепря.
Среди свиты рыцарь заметил Уорвика. В тонком изгибе губ графа читались озабоченность и раздражение. На хлопочущего вокруг собак короля он глядел едва ли не с презрением. Среди англичан-ланкастерцев, которые тоже оказались в числе приглашенных, Майсгрейв заметил и графа Оксфорда, и канцлера королевы Фортескью, и обоих Сомерсетов. Все они также выглядели раздраженными и держались поближе к Делателю Королей, в стороне от остальных вельмож.
Что-то явно не ладилось между властителем Франции и Ричардом Невилем. Из слов болтливой сестры Урсулы Филип понял, что Уорвик настаивает на выполнении королем обязательств в отношении Ланкастеров, а Людовик, хитря и лукавя, под разными предлогами оттягивает выступление, опасаясь обострить отношения с Бургундией, союзницей Йорков.
Оглянувшись, король встретился взглядом с Уорвиком.
– Вам не нравятся мои псы, граф?
– Как можно, сир! – Голос Уорвика был бесцветен и тих. – Дело в том, что, наблюдая за ними, я вспомнил свою свору белых аланов, оставленных в Англии. Только они не уступят вашим. И, клянусь всем святым, когда я вновь вернусь хозяином на свои земли, то непременно пришлю вам пару этих редких собак.
Намек достиг цели. Выдержав паузу, король вернулся к собакам, небрежно бросив через плечо:
– Видит Бог, так и будет, мессир граф.
И тут Филип увидел Анну. В охоте принимали участие не более пяти дам, и Анна была в их числе. Ее белое платье скрывал темно-зеленый бархатный плащ с меховой опушкой. Короткая белоснежная вуаль мягко ниспадала с невысокого, в форме усеченного конуса, головного убора. Оживленная и разрумянившаяся, она поглядывала по сторонам и, казалось, не могла не заметить Майсгрейва, однако, окруженная блестящими молодыми людьми, Анна весело болтала, не подавая виду.