диких зверей — может, только в несколько раз пошире. Тех самых лабиринтов и препятствий, о которых говорил Трогири, на арене не было — то ли поубирали, то ли арен всё-таки было несколько, под настроение.
Настроение у обоих Трогири было ничего себе. Они находились на единственной трибуне, закрытой малым артемагическим щитом (вир побери, подстраховались!). В компании четырёх слуг с Печатями (да чтоб вас!). Нарден приветственно дёргался, зеленел и строил гримасы. Старший Трогири откинулся в своём кресле и пялился на то, как мы с Нэйшем волочимся пред его ясные очи.
Дюжина шагов и порядочное возвышение. Достаточно чтобы рассмотреть выражение лица и говорить без крика. Недостаточно для качественного рывка в побег или нападения. Не только из-за слуг на трибунах. Просто конвойные лесничие повинуются приказу Нардена и уходят с арены. Занимают посты у калиточки, через которую нас сюда привели. И через ограду наводят на нас пушки с Пустошей.
А Нэйш поворачивается ко мне и всем своим видом выражает, как он рад оказаться на этой арене в компании со мной.
Когда шулер в «Каменноликом» узнаёт, что вместо обычных ребят с ним тоже играют сплошь шулеры — это обозначается ёмким «Судьба показала корму». В моём случае она ещё и оголила все свои шлюзы.
Надежда разве что на то, что Трогири начнёт излагать Нэйшу историю «Как меня задрал медведь, а я выжил».
— Не хочу тянуть, — проскрипел калека, и я чуть не заорал: «Ты чо, подслушивал?». — Я видел, на что вы способны, господин Нэйш. Вы будете венцом моей коллекции.
Ответная любезность в духе: «Оу, Мэйс Трогири, я о вас столько слышал, и вы тоже, в некотором роде, венец» — прямо-таки напрашивалась. Но Нэйш ухитрялся быть ещё гаже, чем о нём думают.
— Не то чтобы я мог сказать то же самое, — Где-нибудь выдают медальку «Взбеси маньяка одной фразой»? Папочка-Трогири вернул себе речь секунд через десять.
— Нарден, покажи ему его дарт. Он будет храниться на почётном месте в Зале Трофеев. А вы будете знать, что вас убил калека.
— Спуститесь ко мне или прибегнете к более изобретательным способам? — отлично, теперь он смотрит на кресло и на колёса. Никакого уважения к покалеченным старикам.
К покалеченным старикам, от смеха которых у меня сейчас кишки завернутся.
— Лучшему из охотников нет нужды убивать самому. Достаточно правильно расставить ловушки. Поэтому вас убьёт наш напарник.
Ладно, догадаться было несложно. Хотя мы вообще-то о таком и не договаривались. Но старик скрипуче хихикает с трибун, и в смехе невесёлый выбор: грохнуть Нэйша — или грохнут тебя.
Под взглядами двух коллекционеров моя тошнота устремилась к новому уровню.
— По твоим меркам это тянет на крайний случай, Лайл?
Ещё и как тянет. Выбор между им и тобой, рукоятка оружия нагревается в ноющей ладони, крыса верещит внутри, да какого вира, почему бы и нет, собственно?
— И ты же не будешь отрицать, что хочешь этого?
«Горевестник» лежал в пальцах прилично, совсем чуть-чуть подрагивал, не от нерешительности, а от усталости. Я чертовски хотел этого, да. Ещё на Рифах. Во время каждой пытки. И за последний год. Угрозы, издёвочки, вечное препарирование — и крыса бесилась внутри, оскаливала клыки в кровожадном визге: ничего, рано или поздно… И я правда хотел этого, только вот — какого вира тогда я не включил это в план?!
Предусмотреть было так просто. И всё равно ведь кончится одним. Какая разница, от чего он… а так будет даже…
— Чище. Проще. Милосерднее.
Он стоял в десятке шагов, со связанными руками, под прицелом серебристого «горевестника». Чёрный костюм и светлые волосы со следами крови. В немигающих глазах отражается глазах серое с кровавыми полосами утро. Ещё там отражаюсь весь я, со всеми крысиными мыслишками, которые он тут же и озвучивал.
— Конечно, ты думал об этом. Любой из охотников или убийц находит подобные аргументы. «Всё равно ведь исход один, чуть раньше, чуть позже. А так можно даже получить некое удовлетворение». Или ты рассчитывал на что-то другое?
Рассчитывал, что времени будет достаточно, что мне не придётся, я просто отойду в сторону. Да какая, в вир, разница — почему я вообще не предусмотрел?!
Словно этого не могло случиться. Связанный человек под моим прицелом. Оба Трогири вытянули шею в жадном предвкушении. Старший что-то шепчет младшему — наверное, удивляется, что я так качественно впал в ступор.
А может, говорит, что это слишком просто.
— Слишком просто. Сделаем зрелище интереснее.
Нарден Трогири повозился с артефактом, вышел из защитной зоны. Немного прошёл по трибуне и как как следует размахнулся.
Слабо прошелестело что-то, блеснуло длинной серебристой цепочкой — и звякнуло о землю за два десятка шагов. Палладарт.
— Ты — или тебя, — каркнул калека, и его корявую ухмылку я ощутил каждой шерстинкой. Всеми крысиными волосками, которые поднялись дыбом.
Смотрел я при этом не на Трогири, а на лицо Нэйша, где медленно, по миллиметру, выступала совсем другая улыбка. Холодная и яркая. Из тех, которые заставляют твои пальцы леденеть, а сердце колотиться с безумной скоростью.
Из тех, которые слишком ясно говорят, что ты не жилец.
Мы смотрели в глаза друг другу, и миги неслись мимо нас — подгоняемые истошным тарахтением сердца в ушах, я понимал — сейчас нужно будет дёргать крючок спуска, а устранитель рванётся в сторону, и если я не успею, не угадаю — он доберётся до дарта, призовёт его — и потом уже всё.
И было оглушительно громко. Буйство ветра в роще тейенха, и вопли утренних птах, смешки Трогири, жадное сопение его сынишки, и безумное «бах-бах-бах» в ушах, отчаянный, тягучий визг крысы внутри…
Тихий плач маленькой, заблудившейся девочки. Горький, невинный. Девочка заплутала, прибрела к арене, а на ней нету мамы, какие-то дядьки, а у калитки тоже какие-то…
Орут и падают.
Я обернулся в тот момент, когда егерей охраны разметало по сторонам. Кто-то пронзительно взвизгнул, бахнул одинокий выстрел, и маленькая девочка заплакала внутри ограды.
Ближе. И ближе. И ближе.
Плач замер, и с ним замерло всё. Время и ветер. Сердце и крыса под ним.
Даже тоненький, бабий крик Трогири-младшего — словно растянулся и тоже застыл.
Сначала в воздухе обозначилась пара раскалённых алых точек.
Потом мортах явился из воздуха.
Первыми проступили цепкие когтистые пальцы, растопыренные почти по кругу, в чешуйчатой, поблёскивающей броне. Мощные лапы, гибкие и длинные, словно у кошки. Закрытое той же бронёй гладкое тулово с тускло-серебристыми щитками впереди и тёмной, шипастой полосой по хребту. Полыхнуло алым —