Лари сказала, что останется с Анитой, и велела Майку пойти отдохнуть.
Сидя в кресле у окна, она наблюдала, как солнце выползало из-за горизонта, пока не примостилось над ним, словно светящийся шар на туго натянутой проволоке. Потом раздался голос Аниты.
– Майк… Она еще не приехала?
Лари подошла к кровати и присела на краешек.
– Я здесь, баби.
Анита, утопавшая в подушках, улыбнулась ей.
– Ах, мое прекрасное, прекрасное дитя, – произнесла она слабым голосом. – Это действительно ты… или я уже среди ангелов?
Она попыталась поднять руку, чтобы коснуться лица Лари, но задача оказалась для нее непосильной.
Лари схватила ее руку и поднесла к своей щеке.
– Ты со мной, баби, здесь, в «Морском приливе».
– Да… и здесь я хочу умереть, а не в какой-нибудь безобразной белой…
– Не говори о смерти. Ты снова поправишься. Анита слабо улыбнулась.
– Дорогая… на ночном столике… Майк должен был оставить там для тебя конверт…
К лампе был прислонен большой конверт из манильской бумаги. Лари взяла его и вынула отпечатанный на машинке юридический документ на нескольких страницах. Заголовок в верхней части листа гласил: «Последняя воля и завещание Аниты Ливингстон-Данн».
– Прочти, – попросила Анита.
– Баби, сейчас не время для…
– Пожалуйста!
Казалось, одно это слово вытянуло из нее все силы.
Разумеется, это не было неожиданностью. В прошлом Анита уже говорила о том, что хочет завещать «Морской прилив» Лари. Но теперь, воплотившись в документе, ее желание приобрело тот вес, которого никогда не имело, когда Анита упоминала о нем в прошлом. «Моей внучатой племяннице, Ларейне Данн, я оставляю все свое недвижимое имущество, включая мой любимый дом…» Конечно, он обременит ее огромными проблемами – налогами, расходами на его содержание и постоянный ремонт – и все это для того, чтобы вести тот образ жизни, который она сама не выбрала бы. Однако единственное, что имело значение в тот момент – это величайшее выражение любви, на которое только была способна Анита.
– Благодарю тебя, баби, – произнесла Лари, и ее голос задрожал от волнения.
– Это – все, что у меня если.
– Я знаю.
– Сейчас кажется глупым – отдать все ради этого дома. Но что останется после нас, когда мы уйдем? Только наша история, вещи, которые мы создали, эти маленькие штрихи красоты, которую мы принесли в мир или которую хранили и берегли. Я не была прирожденным творцом, как ты, дитя мое, поэтому мне пришлось быть хранительницей.
Лари заверила ее, что это вовсе не глупо.
С улыбкой на лице Анита закрыла глаза и снова погрузилась в сон. В течение дня она то и депо просыпалась. Несколько раз первое, что она спрашивала, – не приехала ли еще Лари. Как только Лари садилась возле ее кровати, Анита снова просила ее прочитать завещание. Правда, иногда мысли ее прояснялись, и тогда они с Лари припоминали какие-то моменты из прожитых совместно многих лет и смеялись над ними.
– О Боже, как только мне удалось вырастить тебя и заменить тебе мать, когда мне было почти семьдесят лет! А ты вначале даже не говорила ни слова по-английски!
– Это не так, баби. Мы с тобой говорили по-английски в мой самый первый вечер здесь.
– Я этого не помню…
– «Ты всего лишь охотничья собака, которая все время лает…», – тихонько запела Лари.
Анита улыбнулась и стала подпевать. Правда, ее голос был едва слышен.
– «Ты никогда не ловишь кроликов, поэтому ты мне не друг…».
Они снова начали петь припев, но когда Лари дошла до слов «которая все время лает», то обнаружила, что поет одна.
Джин прилетел в Ньюпорт из Вашингтона утром в день похорон. Вместе с ним была его жена, Нелл Пэлленсан, женщина поразительной и своеобразной красоты. Она была высокая, даже выше Лари, с серо-голубыми глазами, настолько светлыми, что они напоминали льдинки, в которых отражается небо. Волосы, от природы очень светлые, были подстрижены чрезвычайно коротко. Лари никогда прежде не видела у женщины такой короткой стрижки. Когда она стояла возле могилы, ее фигура, в облегающем черном пальто, казалась тонкой и стройной. И все же создавалось впечатление, что Нелл Пэлленсан обладает необычайной силой.
После короткой похоронной службы все они вернулись обратно в «Морской прилив». Лари чувствовала себя неловко в обществе Джина, тем более это была ее первая встреча с его женой и она знала, что они приехали не только для того, чтобы проститься с Анитой. Некоторое время они трое сидели в огромной гостиной, потягивая вино, которое подал Майк. Джин предавался воспоминаниям о тетушке, а Нелл проявляла искренний интерес, слушая рассказ об успехах Лари. Наконец она заявила, что не хочет возвращаться в Вашингтон, не осмотрев хотя бы бегло этот исторический дом, и вышла из комнаты. Очевидно, ее уход был запланирован заранее, чтобы у Джина было время для разговора с Лари с глазу на глаз.
– Печально, что именно такое событие свело нас вместе, – начал Джин, когда они остались наедине.
– Мы оба были заняты другими делами и другими людьми.
Он сделал глоток виски.
– Кроме того, у меня было такое ощущение, что ты предпочитала держаться на расстоянии, даже надеялась, что ты… не моя дочь.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы найти ответ.
– Я всегда сожалела о том, что так трудно узнать, откуда я и чья я. Прошло время, и это помогло мне самой принять решение.
– И ты решила… в пользу Милоша.
– Он был мужем моей матери, и она любила его. Можно сомневаться в чем-то другом, но только не в этом. Если бы не было войны… если бы их не разлучили… если бы она не была вынуждена обратиться к тебе… тогда не было бы никаких вопросов: я была бы их ребенком.
Лари посмотрела через окно на океан и подумала обо всех тайнах, которые так и остались нераскрытыми в стране, лежащей за его бескрайним простором.
– Да. Поскольку не было способа узнать наверняка, я сделала выбор. И выбрала его.
Джин покорно кивнул головой.
– Неплохой выбор. Этот человек достоин восхищения.
Лари бросила на него проницательный взгляд. Он сказал: «чтобы вынести». Возможно, Джин имеет доступ к текущей информации.
– Ты не знаешь, как он сейчас?
Когда она в последний раз посылала ему письмо? Три или четыре месяца назад? Теперь Лари была уже совершенно уверена в том, что ее письма никогда не дойдут до него, однако у нее уже вошло в привычку продолжать свои попытки.
– Его снова перевели. Теперь он находится в психиатрической больнице. Ходят слухи, что Милоша могут освободить досрочно.
– Едва ли это можно было назвать проявлением милосердия. Полный срок истечет только в 1992 году – сорок лет. Но Милош уже отбыл в заключении почти тридцать.