Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все переменки на следующий день Абра была среди подруг, и, лишь выйдя из школы после занятий, Кейл увидел, что она идет домой одна. У ближайшего угла он свернул на параллельную улицу, обежал квартал и, рассчитав время, выскочил из переулка как раз перед идущей Аброй.
— Привет, — сказал он.
— Привет. Значит, мне не показалось, что ты сзади крадешься.
— Не показалось. Я квартал обежал, чтобы подкараулить тебя. Поговорить надо.
Абра внимательно посмотрела на Кейла.
— Если поговорить, то зачем бегать и караулить?
— Я же в школе хотел поговорить, но ты не соизволила.
— Ты был не в духе. Не люблю разговаривать, когда человек не в духе.
— Откуда ты знаешь, что я был не в духе?
— По лицу было видно, по походке. Вот сейчас ты в духе.
— Да, в духе.
— Ты не хочешь взять мои книги? — улыбнулась Абра.
У Кейла сразу отлегло от сердца.
— Ну, ясное дело, — заторопился он. Сунув стопку книг под мышку, Кейл зашагал рядом с Аброй. — Ли просил передать, чтобы ты зашла повидаться.
— Правда? — оживилась она. — Скажи, обязательно приду. Как отец?
— Так себе. Глаза беспокоят.
Они шли молча, потом Кейл не выдержал и спросил:
— Об Ароне знаешь?
— Знаю, — откликнулась она и добавила: — Открой мой дневник на второй странице.
Кейл вытащил из стопки учебников дневник. Внутри была вложена простенькая открытка. На ней было нацарапано: «Дорогая Абра! Я как в грязи вывалялся. Совсем не пара тебе. Ты ни в чем не виновата. Нахожусь в армии. К отцу не ходи. Прощай, Арон». Кейл захлопнул дневник.
— Сукин сын! — пробормотал он.
— Что ты сказал?
— Ничего.
— Я всё равно слышала.
— Ты знаешь, почему он уехал?
— Нет. Хотя если подумать… как дважды два сходится. Но я не хочу гадать. Я пока не готова… то есть, если ты сам не захочешь сказать.
Неожиданно Кейл спросил:
— Абра, ты… ты меня очень не любишь?
— Это ты меня недолюбливаешь. Только не знаю, за что.
— Я… Боюсь я тебя.
— Боишься? Неужели я такая страшная?
— Знаешь, сколько я тебе гадостей делал. И вдобавок ты невеста моего брата.
— Какие гадости? И вовсе я не невеста.
— Хорошо, я скажу. — В тоне Кейла звучала горечь. — Только учти, ты сама попросила… Наша мать была проститутка. Она держала в нашем городе публичный дом. Я давно об этом узнал. В День благодарения я повел туда Арона, чтобы он полюбовался на свою мамочку. Я…
— Ну, а он что? — взволнованно перебила его Абра.
— Он? Распсиховался весь. Стал на неё орать. Потом, когда мы вышли, сшиб меня на землю и убежал. Наша дорогая матушка наложила на себя руки, а отец… с ним что-то странное происходит… Ну вот, теперь ты все обо мне знаешь. Теперь имеешь полное право не знаться со мной.
— Теперь я его понимаю, — произнесла она задумчиво.
— Кого, Арона?
— Да.
— Он был хороший… Нет, почему был? Он и сейчас хороший. Добрый, неиспорченный, не то что я.
Они шли медленно и молчали. Потом Абра совсем остановилась, остановился и Кейл, в она посмотрела ему прямо в лицо.
— Кейл, а я ведь давным-давно про твою мать знаю.
— Откуда?
— Мои родители об этом разговаривали. Они думали, что я сплю, а я все слышала. Кейл, я хочу тебе что-то сказать. Мне трудно говорить про это, но молчать ещё труднее. Лучше сказать. Я уже не маленькая девочка, какой была совсем недавно. Я стала взрослой. Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю.
— Ты уверен?
— Уверен.
— Ну, смотри. Теперь самое трудное… Мне надо было это раньше сказать… Я разлюбила Арона.
— Разлюбила? Почему?
— Я очень старалась разобраться… Когда мы были маленькие, мы с ним придумали красивую сказку и начали жить в этой сказке. Потом я подросла и поняла, что мне нужно что-то другое, настоящее, а не придуманное.
— Но ведь…
— Подожди, дай мне досказать. Я переменилась, а Арон так и остался, каким был. Не повзрослел. Может, он вообще никогда не станет по-настоящему взрослым. Ему нравился этот придуманный мир, в нем все так, как он хочет. Он даже подумать не смел, что у сказки может быть другой конец.
— А ты?
— А я не хочу терпеливо дожидаться, как и что получится из этой сказки. Я хочу жить взаправдашней жизнью. Понимаешь, Кейл, мы с ним разные, настолько разные, что почти чужие. Мы цеплялись за сказку по привычке. Но я больше не верю в красивые сказки.
— Что же будет с Ароном?
— Он всегда старался, чтобы получилось, как он хочет. Ради этого готов все вверх дном перевернуть.
Кейл стоял, уставившись в землю.
— Ты мне не веришь? — спросила Абра.
— Разобраться пытаюсь.
— Понимаешь, ребенку кажется, что он центр Вселенной. Все, что делается вокруг, делается для него одного. Другие люди в его глазах просто куклы, с которыми он играет. Но когда ребенок подрастает, он начинает сравнивать себя с другими, узнает себе цену, находит свое место в мире. Начинает понимать, что не только люди что-то должны ему, но и он должен людям. Это гораздо труднее, зато справедливее. Я рада, что ты рассказал мне про Арона.
— Рада?
— Да, рада. Теперь я убедилась, что была права. Узнать плохое про собственную мать — это удар. Арон не перенес удара, потому что он разрушил придуманную им сказку. А другого, реального мира он не хочет знать. Вот он и перевернул все вверх дном, все поломал. Он и меня поломал, когда объявил, что хочет быть священником.
— Это надо обмозговать, — проговорил Кейл.
— Давай сюда мои книги, — сказала Абра. — И передай Ли, что я приду. Я теперь свободна. Мне тоже надо кое-что обмозговать. Знаешь, Кейл, мне кажется, я тебя люблю.
— Я нехороший.
— Именно за то, что ты нехороший, — Кейл не чуял под собой ног.
— Она завтра придет! — с порога крикнул он Ли.
— Что-то ты взбудоражился, — ответил тот.
4В дом Абра вошла на цыпочках. В прихожей прокралась вдоль стены, где не скрипел пол, хотела было подняться к себе по устланной ковром лестнице, но передумала и пошла в кухню.
— Пришла, — встретила её мать. — Подзадержалась.
— Надо было остаться после уроков. Как отец, лучше?
— Думаю, что да.
— Что доктор сказал?
— То же самое, что вначале, — переутомление. Ему нужен отдых.
— По его виду не скажешь, что переутомился.
Мать открыла ящик, вынула три картофелины и положила их в раковину.
— Отец очень стойкий человек, дорогая. Никогда не пожалуется на здоровье. Зато я хороша, могла бы и догадаться. Столько сил отдавал на помощь фронту, и это не считая собственной работы. Доктор говорит, что такой человек может сразу слечь.
— Можно, я загляну к нему?
— Видишь ли, Абра, мне кажется, ему не хочется никого видеть. Давеча судья Кнудсен звонил, так отец велел сказать, что спит.
— Тебе помочь?
— Пойди сначала переоденься. Не дай бог, запачкаешь новое платье.
Абра прошла на цыпочках мимо отцовского кабинета и поднялась к себе. Её комната слепила полированными поверхностями мебели и яркими, цветастыми обоями. Фотографии родителей в рамочках на столе, стихотворные послания в рамочках на стенах, туфли, аккуратно поставленные рядышком у кровати на натертом полу, — решительно все на своем, раз и навсегда определенном месте. Мать все делала так, как хотела: кормила её, выбирала платье, устанавливала распорядок жизни. Абра давно отказалась от мысли завести себе личные, только ей принадлежащие вещи. Даже в собственной комнате она не знала уединения. Уединялась она единственно в свои мысли. Несколько писем, которые она хранила, находились в гостиной — были спрятаны в двухтомных «Воспоминаниях Улисса С. Гранта»28.
С тех пор, как генеральские мемуары сошли с печатного станка, ни одна живая душа в доме, кроме неё самой, не прикоснулась, насколько ей было известно, к их страницам.
Абра не задумывалась, почему ей сейчас так хорошо. Многое она сердцем чувствовала и не любила говорить. Она прекрасно знала, к примеру, что отец вовсе не болен. Скрывает он что-то. А вот Адам Траск, напротив, точно болен: она видела, как он, шаркая ногами, брел по улице. Интересно, мать знает, что отец притворяется?
Абра скинула платье и надела ситцевый сарафанчик, предназначенный для работы по дому. Причесав волосы, она прошла на цыпочках мимо комнаты отца и спустилась вниз. Там она вытащила из дневника открытку, полученную от Арона, и в гостиной вытряхнула из второго тома «Воспоминаний» его письма, плотно сложила и, подняв юбку, засунула их под резинку панталон. Письма немного выпирали на животе, но на кухне она надела передник, и стало совсем незаметно.
— Можешь почистить морковь, — сказала мать. — Вода вскипела?
— Закипает.
— Тебе нетрудно положить бульонный кубик в эту чашку? Доктор сказал, что отцу очень полезен бульон.
- Короткое правление Пипина IV - Джон Стейнбек - Классическая проза
- Белая перепелка - Джон Стейнбек - Классическая проза
- Одинокий странник. Тристесса. Сатори в Париже - Джек Керуак - Классическая проза / Русская классическая проза
- Солнце над рекой Сангань - Дин Лин - Классическая проза
- Мир среди войны - Мигель де Унамуно - Классическая проза