была сидеть здесь, в окружении некогда неизвестных людей, слушая их непрекращающийся и чуждый ей смех, размышляя о невозможном, но рисуя в воображении замысловатые картины собственной жизни. И легкий ветерок поднимал над землей нити невидимых мыслей, бережно распутывал нежно-голубые пряди, собирая вместе и относя еще выше, к самому небу, чтобы к утру превратить эту мягкую бестелесную пряжу в темно-синие облака, укрывающие мир перед самым восходом бледного солнца.
Глава 38
«Привет, милый друг — я уверена, что, если ты читаешь это, то мы явно приходимся друг другу хорошими знакомыми. Или ты просто искренне меня любишь. Или привязан. Я не могу сказать, что из этого самое худшее. Надеюсь только, что записка не попадет в чужие руки и не будет найдена раньше времени, пока я… Пока я не сделаю то, что было задумано, а вы не прочтете до самой последней строчки.
Это извинения перед всеми. Теми, кто держит в руках клочок бумаги и беглым взглядом читает корявые буквы; кто внимательно слушает, замерев и боясь вздохнуть между концами сплетенных предложений; даже теми, кому просто посчастливилось не увидеть этого признания, а лишь услышать от кого-то другого — простите меня. Потому что вам уже чертовски больно, я знаю. И будет еще больнее и страшнее, когда вы заставите прочесть себя все, быть может, по нескольку раз всхлипывая на одном и том же моменте — простите… Но, давайте представим, что все совсем по-другому?
Налейте себе чай, как можно горячее и крепче, чтобы заварка оседала на дне стакана влажными хлопьями, а аромат вынуждал сморщить нос с легкой улыбкой. Поверьте, я тоже сейчас проделаю этот обряд, и тогда покажется, будто мы сидим все вместе, друг напротив друга, и мирно говорим по душам. Точнее, я пытаюсь что-то сказать, а вы покорно слушаете не в силах ответить. Так странно и глупо выходит, правда? Просто еще пару минут назад в голове было столько невысказанного; чувств, которые так не терпелось облечь в поток слов, а сейчас я сижу напротив раскрытой страницы и пытаюсь рассмеяться собственной нелепости. Но мне все же есть, о чем рассказать.
Я хотела бы обратиться к каждому, кто прочитает это письмо, но прятать послание в сладкое печенье бессмысленно, потому я напишу здесь, хоть и уверена, что вы все вместе это прочтете несмотря на просьбу так не делать.
*** Мама и папа ***
Вас я попрошу не плакать. Нет, правда — если вы сидите сейчас в слезах, выдавите слабое подобие улыбки и не стесняйтесь даже залиться горьким смехом, ведь это и было главной моей ошибкой. Я держала чувства внутри. Не позволяла им выйти наружу и пережевывала каждое по несколько раз, а плакала всего дважды, но вам об этом знать вовсе не нужно. Будьте счастливы, что бы не случилось. Даже если уже случилось.
Я знаю, что теперь ваша жизнь станет несколько иной, нежели раньше. Никто не будет напевать за завтраком очередную навязчивую мелодию и задавать глупые вопросы в самое неподходящее время; исчезнут лишние кружки и привычка делать апельсиновый сок, разбрызгивая янтарно-рыжие капли на одежду и белоснежные стены; после ужина на огромной сковороде останется лишняя несъеденная порция маминого вкуснейшего рагу или укрытого сырной корочкой кролика. И это покажется невыносимым в первые дни — видеть то, что заставляет вспоминать об ужасной трагедии и, наоборот, не наблюдать прежнего, что успело стать славной привычкой. А теперь забудьте обо всем, что было написано выше, потому что не об этом я хотела сказать своей, наверное, бесконечной записью.
Любите друг друга, так сильно, как никогда еще не любили раньше, и заполните этим прекрасным чувством дупло в груди. Говорят, что этот способ куда лучше сотни съеденных конфет и трех литров пролитых попусту слез, так что окунитесь в свое счастье, подарите его близким вам людям и… просто продолжайте жить. Наслаждайтесь каждым мгновением нового дня. Этот сериал для домохозяек никогда не закончится, мама, и на смену ему могут прийти другие, еще более длинные и увлекательные — оставь все это в стороне от себя. Поверь, маленький кусочек шоколада, что ты так опасаешься съесть за вечерним шоу, одна из ничтожнейших вещей, о которой мне только приходилось слышать. Все эти многочисленные журналы и сайты, где ты проводишь свое время, чтобы научиться жить и обрести надо всем контроль, забирают эту самую нить, называемую нашей жизнью. Невозможно быть лучшей всегда, ведь в таком случае ты не сможешь помочь даже себе и запутаешься в коконе сомнений и разочарований. Но еще не поздно все изменить. Достаточно только захотеть, а затем выйти на улицу и сделать самый глубокий вдох, пока легкие не вздрогнут от морозных объятий — ощутить все, что тебя окружает и посмотреть на свое существование с другой стороны.
Папа… Ты все знаешь сам. Я уверена в этом также, как и в том, что ты не позволял себе падать духом в самые страшные минуты, когда у твоей жизни распускаются стежки некогда крепких швов — спасибо тебе за это. Обними крепко-крепко маму, потому что она всем сердцем тебя любит, пусть иногда скрывает очевидное, и нуждается в ласковых прикосновениях. Оставь на время работу, пусть даже на небольшой срок (к примеру, неделя спокойного отдыха), и оглядись вокруг себя. Посмотри, сколько всего существует вне твоего старого рабочего стола, какие возможности открываются из-за кипы сложенных в стопку бумаг… Отправься в путешествие, ведь ты так давно твердил о спелых фруктах и прекрасных шотландских замках; продай ту ненавистную тебе печатную машинку (которая, по маминым словам, лежит в кладовой уже пять лет) какой-нибудь нуждающейся в ней старушке и улыбнись расплывшемуся в благодарности морщинистому лицу. Сделай для меня шоколадный торт, и поделись им со всеми, кого считаешь достойными лучшего кусочка. Я знаю, что прочитав эти строки в одиночку, окруженный пугающе глухой тишиной, ты не сдержишься и разразишься сухими рыданиями — прошу, не плачь, а лучше начни готовить тесто для лакомства.
*** Хлоя ***
Знаешь, мне всегда казалось, что мы с тобой никогда не сможем понять друг друга так, как это делают все сестры. Только сейчас мне стало ясно, что эти обнимающие друг друга в предрассветный час девочки, похожие как две капли воды, либо сумасшедшие, любо мастерски притворяются, чего мы делать точно не станем. Наверное, ты не удивишься совсем, если я признаюсь в простой истине — мне нечего сказать тебе, Хлоя Робретсон. Ты и без