Читать интересную книгу Дэниел Мартин - Джон Фаулз

— Хорошо провела день?

— Нет слов! Было так интересно!

Он налил ей виски, и она опустилась в кресло у письменного стола. Улыбалась.

— Знаешь, я совсем с тобой не согласна. Нас провели по одной мастабе339 в Саккаре. По-моему, я ничего красивее в жизни не видала. Такое изящество! Словно Ренессанс — за три тысячелетия до Ренессанса. И все эти замечательные птицы и звери.

— А сфинкс?

Она вскинула голову:

— Малость поизносился, пожалуй, а? Но музей! Я могла бы бродить там часами.

Дэн спросил, что ещё ей удалось посмотреть: соук, мечеть Эль Азар с очень важными шишками от ислама («так и вижу Мориса Боура и Дэвида Сесила…340»), сидящими каждый у своей колонны, каждый в кругу своих учеников. В тринадцатом веке и в Оксфорде тоже, наверное, было что-то вроде этого; коптскую церковь, мавзолей султана Мохаммеда Али… да, а что это за огромные коричневые птицы парят над Нилом?

— Коршуны. Когда-то они и в Европе были птицами городскими.

— Рядом со мной сидела американка, так она утверждала, что это — стервятники. Я так и знала, что ничего подобного. — Она скорчила рожицу. — Между прочим, она выдала мне обширный список всяческих медицинских ужасов. Теперь мне на каждой тарелке будет мерещиться бильгарциоз341 и ещё всякие болезни пострашнее. Каркала, как старая ворона.

Дэн усмехнулся:

— Ты ей так и сказала?

— Разумеется, нет. Мой отец мог бы мною гордиться.

Лицо её уже не было таким бледным — немного загорело на солнце.

— И много их было на экскурсии?

— Американцев? Да нет, почти никого. Ещё две пары. Гораздо больше французов и русских.

— Мне надо было предупредить тебя про нищих. Они — как пираньи, стоит им увидеть, что ты даёшь слабину.

— Нас предупредили в автобусе. Знаешь, любопытно — видно, из-за пальто они принимали меня за русскую. Почти и не приставали. Не то что к моей подсинённой старушке соседке. Я и не поняла сначала. Была оскорблена до глубины души.

— Просто они распознали твердокаменную социалистку, как только тебя увидели.

— Я подала что-то одной довольно симпатичной девчушке. Она так удивилась, что забыла попросить ещё.

— Скорее всего потому, что ты и так дала ей слишком много.

Джейн улыбнулась и принялась рассматривать свой бокал.

— Купила в музее книжечку. О феллахах.342

— Потрясена?

— Да. Думаю, именно это мне больше всего и запомнится.

Он подумал — интересно, а что творится в её голове на самом деле, как теория и интеллект соотносятся с ситуацией, на которую ни один политический строй явно не может дать ответа? Или она опять играет в вежливость, скрывая под туристским интересом своё истинное отношение — тайное возмущение? А она спросила о том, как прошёл его день, и Дэн так и остался в недоумении. Вскоре Джейн ушла — готовиться к званому обеду.

Хотя на обеде действительно присутствовали двое друзей Ассада из мира кино, опасения Дэна, что у него будут выпрашивать работу, не оправдались, и вечер оказался на удивление удачным. Квартира — не очень большая — была обставлена в смешанном стиле, Европа здесь искусно сочеталась с Востоком, что создавало весьма приятное впечатление. Жена Ассада, ливанка, чуть полноватая, но сохранившая привлекательность женщина лет под сорок, была одной из самых известных в арабском мире переводчиц с французского. По словам Джейн, по-французски она говорила безупречно, но вот английским владела гораздо хуже, чем муж. Их познакомили с остальными гостями. Кроме двух киношников с жёнами присутствовала ещё одна пара — египетский романист (он писал ещё и сценарии) с женой-турчанкой и двое одиноких мужчин. Один — профессор истории в каирском Американском университете, о котором Ассад с улыбкой сказал: «Приходится его терпеть, ведь он знает об исламе больше, чем любой из нас». А в ходе вечера Дэну пришлось убедиться, что он к тому же знает ещё и всё о китченеровском периоде истории Египта. Профессор оказался техасцем, правда, совершенно нетипичным: техасское происхождение сказывалось только в его протяжной манере говорить; он был так же ироничен, как Ассад, коллекционировал исламскую керамику и с воинственным безразличием относился к античной культуре. Вторым одиноким гостем был обещанный драматург-сатирик, Ахмед Сабри.

Он, единственный из всех, не счёл нужным явиться в вечернем костюме; крупный, похожий на тюленя человек с маловыразительным, жёстким лицом и печальным взглядом припухших глаз, он сразу же напомнил Дэну помолодевшего и несколько пожелтевшего Вальтера Маттхау.343 На нём была старая куртка и чёрный, с открытым воротом джемпер: сразу можно было догадаться, что перед тобой — прирождённый анархист, хотя до обеда он почти ни слова не проронил. Ассад извинился перед Дэном — ведь еда снова была ливанская; но обед был просто великолепен: бесчисленные маленькие блюда, пикантные закуски и лакомства заполняли круглый медный стол. Неформальность обстановки вполне соответствовала той мешанине из разных биографий и национальностей, которую представляла собой эта компания. Гости разошлись по разным углам комнаты свободным группками, разговоры шли на трёх великих языках Леванта344 — английском, французском, арабском.

На противоположной стороне комнаты Дэн видел Джейн, разговаривавшую с миссис Ассад и одной из киношных пар. Джейн была в чёрном, очень простом платье с высокой талией и довольно глубоким вырезом, на обнажённой шее — кулон с камеей; этот наряд делал её похожей на Джейн Остен позднего периода творчества. Дэн даже решился поддразнить её по этому поводу: наряд был явно куплен в последний момент перед отъездом, так что у него был повод сообщить ей, что она не так уж плохо одета для человека, не взявшего с собой «чего-нибудь понаряднее». Сам Дэн сидел между романистом и Ахмедом Сабри. Перед обедом Ассад совершенно по-мальчишечьи похвастался ему своим «главным сокровищем» — фотографией в рамке, где он, значительно более молодой и худощавый, но уже начинающий лысеть, запечатлён рядом с Бернардом Шоу. Ассад тогда работал в Англии на съёмках одного из фильмов Паскаля по пьесам Шоу, и старый писатель однажды приехал посмотреть, как идут съёмки. Под снимком была размашистая подпись Шоу.

Несмотря на то что по-английски Сабри говорил очень неровно и так многословно, что порой его трудно было понять, выяснилось — как только он сбросил надетую поначалу маску отрешённости, — что он большой поклонник Шоу; правда, как это обычно бывает с иностранцами, он совершенно не знал, как теперь относятся к умершему кумиру на родине (мол, человек был явно неглупый, но с чуть слишком раздутой репутацией). Очень скоро разговор зашёл о политике: Насер, Садат, экономические проблемы Египта, «величайшая глупость» со строительством Асуанской плотины, дилеммы арабского социализма.

Жаль, Джейн всего этого не слышит, подумал Дэн и, когда вместе с Сабри они подошли к столу пополнить тарелки, воспользовался случаем, чтобы присоединиться к той группе, с которой беседовала Джейн. Сабри сел рядом с ней и вдруг обнаружил, что она говорит по-французски. Он немедленно перешёл на этот язык и, кажется, почувствовал себя гораздо более в своей стихии. Вдруг он произнёс что-то, заставившее Джейн и миссис Ассад рассмеяться. Сидел он на небольшом пристенном диванчике вместе с Джейн. Подошёл Ассад и подмигнул Дэну; образовался небольшой кружок; тут Сабри опять сказал что-то, на этот раз по-арабски, и те, кто понял, снова рассмеялись. Ассад перевёл. Те, кто считает, что дважды два — пять, должны выйти из комнаты: первая шутка, первая из множества последовавших за нею, о глупости политической тайной полиции.

Медленно, постепенно, с какой-то мрачной неохотой Сабри начал играть; через некоторое время из него уже потоком лились рассказы, анекдоты, афоризмы — на смеси французского и арабского. У него был врождённый талант комика, он шутил, сохраняя абсолютно невозмутимую физиономию, и всё более походил на Морга Заля,345 будто чем больше его слушатели смеялись, тем меньше иллюзий о человеческой натуре у него оставалось. Некоторые анекдоты на арабском были, видимо, слишком скабрезными для европейского слуха, но Сабри использовал сидящую рядом Джейн одновременно как переводчицу и как шлюз для подачи информации, заставляя её переводить с французского на английский не самые солёные из своих шуток. Пару-другую Дэну удалось запомнить; вот они.

В Луксоре нашли каменную статую фараона. Надписи совершенно неразборчивы, археологи в растерянности, не знают, кто бы это мог быть. Статую привозят в Каир, тщательно очищают, и всё же специалисты остаются в недоумении. Наконец некий сотрудник тайной полиции просит разрешения взглянуть на фараона. Его проводят в помещение, он входит один и запирает за собой дверь. Через час он выходит, натягивая пиджак и вытирая пот со лба. «Порядок, — говорит он. — Он признался».