овдовел лет сорок назад и с тех пор жил один, изредка навещаемый родней и друзьями. Слуг у него не было, однако их заменяли заклинания, наложенные тут буквально на все.
Дженнаро зарабатывал на жизнь бытовыми чарами — всеми этими вентиляционными, утепляющими и очищающими гексаграммами. В его собственном доме их было полно, в том числе «умных», после смерти хозяина они продолжали действовать, и сейчас одна засветилась, рисуя на стене хорошенькое женское лицо.
— Стол накрыт, кушанья поданы, — раздался мелодичный голос. — Прошу гостей пройти в трапезную.
— М-м-м, до чего дошел прогресс… — протянула Лахджа, следуя за остальными. — И кому теперь это все?
— Тш-ш-ш!.. — прижал палец к губам Майно. — Неприлично это упоминать. Завещание зачитают после погребения. Если его не было — просто отойдет ближайшему родственнику, дочери.
Традиционный поминальный обед в Мистерии состоит из трех перемен. Сначала подают густую овсяную похлебку на говяжьих костях, потом тушеное с овощами мясо и лепешки, а в конце — рябиновые или черемуховые пироги. Вкус у них довольно специфический, поэтому кроме как на похоронах их готовят редко. Спиртное пьют легкое, варят пунш или стакк — местный напиток, напоминающий глинтвейн.
— Легкого ему посмертия, — сказал Жробис, поднимая стакан.
— Ой, всю жизнь он работал, — вздохнула дочь покойного. — Покоя не знал. Говорил, что без работы никуда.
— У нас до сих пор его гексаграммы действуют, — сказал Майно. — Я их только подновлял чуток.
— Он был очень добросовестный, — кивнула дочь покойного. — Всегда.
— Я помню, как мы с ним и папой на охоту ходили, — пустился в воспоминания Жробис, подливая себе еще пунша. — Папа тогда еще Гурима звал, но он-то уж тогда все за книгами сидел. А мы вот пошли, значит, на охоту. На кабанчика. Как раз сезон был. Ходим-ходим, и засидки делали, и так искали — нет кабанов, и все тут. Решили подманить. Следы-то есть, тропы знаем. Нет кабанов, и все тут. Мистика какая-то. Папа даже стих хотел прочесть, на прославление кабана и добрую охоту, но дядя его остановил. Нет, говорит, неспортивно. И вот выходим мы, значит, к озеру лесному. Ходим-ходим, и что-то совсем заплутали. Решили, леший шутит, глумится. Мне было-то тогда… сколько ж?.. пятнадцать лет, да. Только четвертый курс закончил, грамадевата в горшке росла. И тут мы смотрим над озером… висит!.. веревочный человек с рогатой башкой.
— Кьянтеркобелико!.. — ахнул кто-то.
— Да-а-а!.. — важно покивал Жробис. — Дядя Умбер и папа с лица спали. Ну сами понимаете. Пятимся, глаз не сводим. Даже моргать нельзя. Хорошо нас трое было…
— Он, получается, охранял чего-то? — спросил Майно.
— Получается так. Но мы не рискнули подойти. А на обратном пути кабанчика встретили. Безголовый лежал.
— Дядь, то есть, получается, Кьянтеркобелико с кабана голову снял и себе приставил? — спросил Майно.
— Получается, так.
— Получается, кабан-то рогатый был?
— Да откуда ж я знаю, Майно? — постучал ему пальцем в грудь Жробис. — На туше башки-то уж не было!
Все невольно зашлись смешками. Опорожняя все новые чаши и заедая стакк пирогами, родня и друзья принялись делиться воспоминаниями, рассказывать о случаях из жизни покойного. Тот не был каким-то выдающимся волшебником, не совершал великих подвигов и не имел особых достижений, но он прожил долгую жизнь, и в ней тоже было много забавных, веселых, да и страшных эпизодов. Вспоминали о его доброте, порядочности и благородной натуре.
— А уж как он был горазд пожрать! — хлопнул чашей по столу Жробис. — Вот тут я весь в него, конечно!.. хотя мне до него далеко!..
— Это точно, — сказала дочь покойного. — Мама, бывало, сварит большую кастрюлю горячего, а он просто подсаживается, да и ест прямо оттуда. И пироги ее просто обожал. Говорил: хорошо поешь — хорошо поработаешь.
— Но ведь хорошо работал же! — ухмыльнулся сосед. — Знал, о чем говорил!
— В гранит, — кивнул Жробис. — Золотой вязью.
— За покойного, — поднял стакан Майно.
Вероника сидела, почти не видная за огромным пирогом, слушала и все пыталась понять, что тут происходит. Дядя Умбер крепко уснул, а все эти люди наготовили вкусного и едят тут без него.
Это ужасно. Как они могут? Может, забыли его позвать?
А если она уснет? Тоже все без нее сожрут?! И пироги, и компотик, и вот эту халву?..
Вероника незаметно соскользнула со скамьи. Никто не заметил, как маленькая девочка просеменила за широкими спинами взрослых, произносящих тосты за упокой души.
А если кто и заметил, то решил, что малышка просто пошла по нужде, и ничего не сказал.
Но Вероника тихонько вышла в холл, где по-прежнему стоял саркофаг. Она потянула за край покрывала, открыв седую голову с внушительным носом, потыкала сухую холодную щеку и позвала:
— Деда… дядя… эй, проснись. Проснись. Мы тут едим пироги. Остальные не стали тебя будить, чтобы им больше досталось. Но я не такая! Вставай, пошли кусять!
Глаза дядьки открылись и засветились красным. В холле стало очень холодно, и даже вода в графине заледенела, а у Вероники изо рта пошел пар.
А у дяди нет. Он заворочался с утробным звуком, медленно уселся и повернулся к Веронике. Та подала ему руку, дядя взялся за нее и грузно вылез из саркофага.
— Пошли, — сказала Вероника. — Пироги еще остались.
Когда в дверях столовой появился виновник торжества, все на мгновение оцепенели. Кто-то взвизгнул, у одной тетушки изо рта выпал кусок пирога. Жробис, который рассказывал очередную историю, замолчал, резко повернулся к сестре и выпалил:
— Маврозия?!
— Это не я! — запротестовала та.
— Я разбудила дядьку! — похвасталась сияющая Вероника. — Пойдем!
Дядька издал жуткий, леденящий душу звук. Теперь и в столовой окна покрылись инеем. Его ногти стремительно удлинялись, зубы заострялись, а нос шумно раздувался. Оживший мертвец скалился, принюхивался, а его глаза пылали все ярче.
И этим пульсирующим огонькам вторили бесчисленные гексаграммы.
— Вероника… — сунул руку в кошель папа, нашаривая меч. — Отойди… отойди от дяди… медленно…
Другие волшебники тоже приготовились защищаться. Все сразу поняли, что видят перед собой драуга, одну из самых могущественных и опасных форм нежити. Драугами становятся мертвецы с высокой духовной силой — герои, лидеры, полководцы… и волшебники, конечно. Они очень сильны, умны и могут колдовать, но это демоническая нежить, злая и жестокая.
Вероника растерянно хлопнула глазами, глядя на то, как папа обнажает меч. Они что, настолько не хотят делиться пирогами?!
— Не трогай дядю! — попросила она. — Он просто кушать хочет!
— В этом-то и проблема, — кивнул папа.
Он пока не сдвинулся с места. Опасно близко к драугу стоит их дочь, к тому же в столовой куча народа, и многие тут даже не волшебники. Лахджа на последней