— Верно — и все же не вполне верно, — ответил Айхьель. — В любом столкновении сил есть ключевые фигуры, люди, действующие как катализатор, но чтобы применить его, нужно выбрать верный момент — и тогда начнется химическая реакция. Возможно, ты — один из таких людей; но, по чести сказать, пока что мне нечем это подтвердить. Чтобы сберечь время и не вдаваться в бесконечные рассуждения, думаю, мне нужно пробудить в тебе чувство долга.
— Долга перед кем?
— Перед человечеством, разумеется, перед ушедшими поколениями, которые способствовали развитию истории, что в конце концов и позволило нам всем здесь вести полноценную счастливую жизнь. То, что было дано нам, мы, в свою очередь, должны передать другим. Это основа гуманистической морали.
— Согласен. Наконец-то я слышу действительно убедительный аргумент. Но даже этот аргумент не заставит меня вылезти из постели в течение ближайших трех часов.
— Однако ж кое в чем мы преуспели, — заметил Айхьель. — В общем ты со мной соглашаешься. А теперь применим ту же аргументацию по отношению к тебе самому. Существует планета с населением семь миллионов человек, над которой нависла угроза полного уничтожения. Моя работа и мой долг заключаются в том, чтобы остановить это разрушение; именно этим я сейчас и занимаюсь. В одиночку я не смогу выполнить работу. В дополнение ко всем остальным мне нужен ты. Не кто-то подобный тебе, но именно и только ты.
— У тебя осталось чрезвычайно мало времени на то, чтобы убедить меня в этом, — заметил Брайон, — а потому позволь мне облегчить тебе труд. По твоим словам, ты занимаешься планетой, населению которой угрожает полное уничтожение. Положим, все это правда, а не чудовищный блеф, положим, если бы у тебя было время, ты смог бы доказать это. Пусть так. Но тут у меня снова возникает вопрос. Чем и как ты можешь подтвердить, что я действительно единственный человек во всей Галактике, который может тебе помочь?
— Доказательством этого является одна твоя способность, ради которой я тебя и разыскивал.
— Способность? Я ничем не отличаюсь от других людей моего мира.
— Ты ошибаешься, — возразил Айхьель. — Ты — воплощенное во плоти и крови доказательство эволюции. Индивиды, наделенные специфическими качествами, постоянно появляются среди представителей любого вида, включая и людей. С тех пор как в последний раз на Анвхаре родился человек, наделенный эмпатическими способностями, сменилось уже два поколения.
— Во имя неба, что такое эта самая «эмпатия» и как ты распознаешь тех, кто ею наделен? — Брайон фыркнул; разговор принимал какой-то абсурдный оборот.
— Я могу распознавать эмпатов, потому что я и сам эмпат; другого способа не существует. А что до того, как работает эмпатия, — я тебе это уже продемонстрировал несколько раньше. Именно тогда у тебя и появились столь странные мысли об Анвхаре. Прежде чем ты по-настоящему овладеешь даром передавать свои чувства другим, пройдет немало времени, но рецептивная эмпатия — твоя врожденная черта. Эмпатия — это то, что позволяет тебе проникать в чувства другого человека, или, если угодно, в его душу. Эмпатия — это не чтение мыслей, скорее ее можно описать как ощущение настроений, чувств и отношений других людей. Лгать тренированному эмпату невозможно — за лживыми словами он распознает истинные чувства. Даже столь неразвитый дар, как твой, весьма существенно помог тебе во время Двадцатых. Ты можешь предугадать действия своего противника; ты заранее знаешь, какое движение он совершит, когда его мышцы только начинают напрягаться. Ты принимаешь это, даже не задумываясь о сути своего дара.
— Откуда ты знаешь?
На самом деле Брайон именно так и чувствовал, но никогда и никому не рассказывал об этой своей тайне.
Айхьель улыбнулся:
— Просто догадка. Но, если помнишь, я тоже выиграл Двадцатые и тоже в то время ничего не знал об эмпатии. А ведь это замечательное качество — особенно в дополнение к нашему образованию и тренировкам. Собственно, это и подводит нас к тому доказательству, о котором шла речь минуту назад. Ты сказал, что я смогу убедить тебя, если приведу хоть одно доказательство того, что мне нужен именно ты. Я верю, что только ты способен мне помочь; я не сумел бы в этом солгать.
Тем более в этом нельзя солгать эмпату. Хочешь посмотреть, каковы мои истинные чувства? Конечно, «посмотреть» — не то слово, но для подобных вещей слов еще не придумали. Может, ты лучше присоединишься ко мне? Разделишь со мной мои воспоминания, эмоции, мое отношение?
Брайон попытался возразить, но опоздал. Врата его чувств распахнулись, он был подавлен чужими эмоциями и воспоминаниями.
— Дит[2]… — проговорил Айхьель вслух. — Семь миллионов человек… водородные бомбы… Брайон Брандт.
Это были только ключевые слова, тянувшие за собой цепочки ассоциаций. И с каждым словом Брайон чувствовал, как на него накатывают волны эмоций…
Здесь не могло быть лжи — в этом Айхьель был прав. Это была основа чувств, то, из чего они созданы, базовые реакции на символы памяти.
ДИТ… ДИТ… ДИТ… это было слово — это была планета, и слово гудело как барабан — барабан, грохотавший как гром, и была пустынная планета, планета смерти, где живые умирали и мертвые были счастливее живых.
Неразвитый варварский ДИТ
горячий горящий выжженный
отсталый жалкий
песчаная пустыня
невероятно грязная
пески пески пески…
Люди, такие отсталые грязные жалкие
варвары полулюди недолюди
меньше чем люди
но
они
вскоре
будут
МЕРТВЫМИ
они будут МЕРТВЫМИ
семь миллионов почерневших тел
которые будут омрачать твои сны
все сны вечно всегда
навсегда потому что эти
ВОДОРОДНЫЕ БОМБЫ
ждут того
чтобы
убить
их всех если только… если только… если…
ты Айхьель остановит их ты Айхьель (СМЕРТЬ) ты
(СМЕРТЬ)
ты (СМЕРТЬ) один не сможешь сделать это ты
(СМЕРТЬ)
должен найти
БРАЙОН БРАНДТ сосунок-неопытный-зеленый-юнец-Брайон Брандт чтобы помочь тебе он единственный в Галактике кто может завершить работу…
Поток ощущений иссяк, и Брайон осознал, что лежит, бессильно утонув в подушках, весь мокрый от пота, дрожащий от воспоминаний об обнаженных эмоциях. Напротив него сидел, уронив голову на руки, Айхьель. Когда он поднял лицо, в его глазах Брайон увидел тень того мрака безнадежности, который сам он только что ощутил.
— Смерть, — сказал Брайон. — Это ужасное чувство смерти. Оно шло не только от людей Дита, которые могут умереть. В нем было что-то более личное.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});