Читать интересную книгу Собрание сочинений. Т. 22. Истина - Эмиль Золя

Золя не только правильно моделировал соотношение сил, сражавшихся вокруг дела Дрейфуса, — он с большой точностью отразил и самый ход знаменитого дела, потрясшего Европу конца XIX — начала XX века. Почти все персонажи, созданные его воображением и так или иначе связанные с осуждением и поздним оправданием Симона, имели живых прототипов, участников дела Дрейфуса. Проследим параллельно некоторые эпизоды этих двух дел.

Офицер генерального штаба капитан Дрейфус был предан суду военного трибунала по обвинению в государственной измене в пользу некоего, так ни разу и не названного, иностранного государства на основании одной-единственной улики — найденного в мусорной корзине шпионского донесения, «бордеро», написанного рукой неизвестного разведчика. Подозрение пало на капитана Дрейфуса только потому, что этот офицер был евреем, которому, как писала антисемитская газета «Либр пароль» («Libre Parole»), издававшаяся пресловутым Дрюмоном, не могут быть дороги интересы Франции: «евреи осуществляют от века созданный заговор „мирового еврейства“ против всех христианских государств». Бордеро подверглось графологической экспертизе, порученной последовательно трем лицам. Первым из них был военный следователь майор Дю Пати де Клам — он тотчас же, не затрудняя себя углубленным изучением, констатировал идентичность почерков. Второй — графолог с многолетним опытом, Гобер, дал отрицательное заключение. Наконец, третий эксперт, чиновник, специализировавшийся на дактилоскопии (отпечатки пальцев), пришел к удивительному выводу, будто бы при написании текста бордеро Дрейфус исказил собственный почерк, введя в него элементы почерка своего брата Матье и жены последнего. Вывод графологической экспертизы и оказался единственным реальным материалом для обвинения Дрейфуса, который был предан военному суду.

В романе Золя учитель начальной школы Симон обвиняется в убийстве мальчика Зефирена, в сущности, только потому, что он — еврей; а как говорит служанка Пелажи, повторяющая слухи, раздуваемые газетой «Пти Бомонтэ», «когда имеешь дело с евреем, можно ожидать что угодно». Единственная реальная улика против Симона — листок прописи, найденный во рту убитого и, видимо, использованный преступником в качестве кляпа. На этом листке — неясные инициалы, в которых два эксперта-графолога, Бадош и Трабю, якобы увидели буквы Е и S. Фантастического вывода этих двух экспертов оказалось достаточно для обвинения Симона перед судом присяжных.

В ходе процесса Дрейфуса для подтверждения весьма шаткой версии о виновности еврея-офицера, выдвинутой самим военным министром Мерсье, выступил сотрудник разведывательного отдела генштаба полковник Анри. Адвокат Дрейфуса Морнар так рассказывал об этом выступлении пять лет спустя на заседании кассационной палаты в 1899 году: «…только когда он видит, что дело проиграно, что Дрейфус ускользает из его рук, только тогда он просит вторичного вызова, только тогда он выступает, торжественно призывает Христа в свидетели и, обратившись к нему своей широкой грудью, украшенной орденом Почетного легиона, восклицает: „Изменник, вот он!“

В романе, когда становится ясно, что для обвинительного приговора оснований мало, святой отец Филибен просит вызвать его свидетелем: „…он заговорил громоподобным голосом и кратко сообщил суду, что однажды видел письмо Симона, адресованное его другу и подписанное такими же инициалами. И когда Граньон (председатель суда) стал на него наседать, задавать ему бесчисленные вопросы, требуя подробностей, отец Филибен, театральным жестом указав на распятие, заявил, что связан тайной исповеди и больше ничего не может сказать“ (кн. 1, гл. III).

Полковник Анри оказался главным свидетелем по делу Дрейфуса. Святой отец — главным свидетелем по делу Симона.

Чтобы придать обвинению таинственность, председатель трибунала, судившего Дрейфуса, провел часть заседаний при закрытых дверях. Адвокат Дрейфуса Деманж заявлял протесты, мотивируя их необходимостью гласного обсуждения дела. „Что же могло оправдать такую таинственность?“ — спрашивал в 1898 году адвокат Золя Лабори, говоривший присяжным: это делалось ради того, чтобы французы считали, „что существовала измена доказанная, измена, установленная неоспоримыми вещественными доказательствами, воображали, что на самом деле произошел захват на месте преступления…“

Точно так же, как Деманж, против закрытых дверей протестует в романе адвокат Симона Дельбо, но председатель суда Граньон, преследуя те же цели, что и его прототип, удаляет публику.

Наконец, чтобы оказать решающее воздействие на членов военного суда, присяжным по распоряжению военного министра был показан некий фальшивый документ, неведомый защите и обвиняемому, документ, который якобы с несомненностью обличал Дрейфуса. Позднее лидер французских социалистов Жорес обратился на заседании палаты с запросом к правительству, гласящим: „Были ли членам военного трибунала, которым надлежало решать дело Дрейфуса, представлены документы, могущие установить или подтвердить виновность последнего, и притом так, что эти документы не были предъявлены обвиняемому и защитнику?“ Председатель совета министров Жюль Мелин сказал на это: „Я вам отвечаю, что мы не хотим рассуждать об этом с трибуны, и я не желаю идти навстречу вашим расчетам“. Однако это явное нарушение судебной процедуры оказалось впоследствии важнейшим мотивом для кассации, — два члена трибунала рассказали об этом вопиющем давлении на присяжных со стороны правительства. Один из них, капитан Фрейстеттер, сообщил, что судей ознакомили с документом, согласно которому „этот каналья Дрейфус выдал иностранцам крепостные планы в районе Ниццы“. Между тем в бумаге, которая имелась в виду, значилось — „этот каналья Д.“, а то, что речь в нем идет о Дрейфусе, было безответственным домыслом обвинения.

Аналогичный эпизод имеет место в романе: председатель суда входит к присяжным в совещательную комнату и, продемонстрировав им некий сомнительный документ, до этого не представленный ни адвокату, ни обвиняемому, добивается обвинительного вердикта. И в романе тоже это нарушение судебной процедуры оказывается важнейшим поводом для кассации — после того, как староста присяжных, архитектор Жакен, мучимый угрызениями совести, поведал об этом адвокату Симона.

Как видим, история первого суда над Дрейфусом воспроизведена в романе со скрупулезной точностью. Почти то же относится и к последующему развитию событий. Дело Дрейфуса развивалось так.

В 1897 году брат Альфреда Дрейфуса Матье подал заявление военному министру, что им обнаружен истинный автор бордеро и что таковым является пехотный офицер граф Эстерхази. Ведется расследование, затем состоится суд над Эстерхази, и ему при закрытых дверях выносится оправдательный приговор. После оправдания Эстерхази в газете „Орор“ появляется письмо Золя президенту, следствием которого является суд над Золя, обвиненным в клевете на армию и правительство. Конечным итогом дела Золя (приговоренного к году тюрьмы и высокому штрафу) оказалось заседание кассационного суда (май — июнь 1899 г.), который принимает решение о передаче дела Дрейфуса на новое рассмотрение другому составу военного суда.

В „Истине“ все развивается в основном так же, — выведен даже брат осужденного Давид, прототипом которого является Матье; отсутствуют только сам Золя, его выступление в „Орор“ и его судебное дело. Зато адвокат Золя Лабори действует в романе под именем Дельбо — адвоката Симона. Заседание кассационной палаты принимает решение о пересмотре дела Симона, и созывается новый суд при новом составе присяжных.

Второй суд над Дрейфусом (1899) не оправдал подсудимого, несмотря на очевидную невозможность поддерживать обвинение и на явную виновность Эстерхази. То же и в романе; второй суд выдвигает фантастические доводы — будто бы Симон подделал подпись брата Горжиа, явно обличенного преступника, и выносит обвинительный приговор. В реальном деле Дрейфуса нелепый приговор объясняется нежеланием компрометировать армейский мундир, в романе — нежеланием уронить достоинство католической церкви. Как уже говорилось, Дрейфус был оправдан и реабилитирован в 1906 году; и Симон в романе дождался полной реабилитации лишь много лет спустя.

Итак, в деле Дрейфуса центральную роль играла армия, ее генералы и офицеры, которых правительство не хотело очернить в глазах общественного мнения. Золя подставил на место армии другую, еще более страшную реакционную силу — католическое духовенство; с точки зрения республиканских властей, лучше сгноить на каторге ни в чем не повинного человека, чем признать преступность церкви и подорвать слепое доверие к ней народа. Переместив центр тяжести в сторону церкви, Золя смог широко развить тему, над которой думал уже много лет: он еще раз на материале современной французской действительности показал враждебность католицизма нации и прогрессу. Воюя против католицизма, Золя продолжал великую традицию французской литературы, начатую еще Рабле и продолженную Вольтером и другими энциклопедистами XVIII века, а также Беранже, Гюго и, если говорить о современниках Золя в конце XIX века, Анатолем Франсом. Сам Золя еще в „Ругон-Маккарах“ обрушивался на церковь, которой Наполеон III был обязан своим возвышением („Завоевание Плассана“), и поставил эту проблему в центр серии „Три города“. Католическая церковь была для него символом невежества, главным оплотом идеологической и политической реакции.