— Это называется покувыркаться в джунглях!
С нервным облегчением Клодия хихикнула.
— Ровно две секунды, это просто новый мировой рекорд, — прошептала она. Шон отрывисто обнял ее.
— Мы все еще друзья? — прошептал он, — извини, что пришлось огрызнуться на тебя.
— Просто я была пессимисткой и заслужила это. Больше не услышишь от меня никаких стонов и причитаний.
— Оставайся рядом.
Он повернулся, чтобы подхватить Джоба, и обнаружил, что тот от слабости сполз по стене и сидит на песчаном дне ручья.
Когда он наклонился, чтобы помочь ему подняться, его пальцы коснулись больного плеча Джоба. Повязка была мокрой, и улыбка сползла с лица Шона. Кровотечение началось снова.
«С этим мы ничего поделать не можем», — подумал он, осторожно помогая Джобу подняться.
— Как у тебя дела, старик?
— Обо мне не беспокойся, — хрипло, чуть слышно прошептал тот.
Шон тронул за плечо Матату, и тот, повинуясь безмолвному приказу, сразу же направился к дальнему концу тоннеля и исчез в зарослях обмелевшего ручья.
Через несколько минут до них донесся свист ночной птицы, это Матату давал знать, что путь свободен. Шон послал Клодию вперед и подождал пять минут, пока она пересечет открытое пространство.
— Пошли.
Шон взглянул на светящийся циферблат своего «ролекса», они подняли Джоба и двинулись в направлении лунного света.
Следующие сто шагов показались Шону самыми долгими и медленными в его жизни, но наконец они оказались в лесу, начинавшемся сразу за открытым пространством. Там их уже ждала Клодия.
— Получилось! — радостно прошептала она.
— Получилось, первые мили оказались шуткой, теперь осталось всего-то еще триста, — мрачно ответил он, и они пошли дальше.
Замерив скорость шагов по секундной стрелке своих часов, Шон подсчитал, что они идут со скоростью две мили в час. Матату, идя первым, выбирал путь полегче. Он постоянно находился впереди, в лесу, вне пределов видимости, и только его птичьи посвисты указывали им путь. Время от времени Шон проверял направление по звездам, находя в просвете листвы блеск Южного креста.
Когда звезды начали бледнеть в лучах рассвета, Шон объявил очередной привал. Здесь он в первый раз разрешил спутникам выпить немного воды — каждому по два глотка из бутылки, которую несла Клодия. Затем он переключил свое внимание на плечо Джоба. Повязка вся набухла от свежей крови, а лицо у Джоба было такого же цвета, как пепел в остывшем костре давно оставленного лагеря. Глаза запали, губы пересохли и потрескались, дышал он с тихим присвистом. Боль и потеря крови постепенно делали свое черное дело.
Шон аккуратно снял повязку, и они с Клодией обменялись быстрыми взглядами. Разрушение тканей было ужасным, а тампон присох, глубоко провалившись в рану. Шон понял, что если он попробует вынуть тампон, то разбередит рану, что, возможно, вновь вызовет кровотечение. Он наклонился и понюхал рану. Джоб улыбнулся улыбкой, которая больше напоминала оскал черепа.
— Бифштекс в соусе? — слабо спросил он.
— Чеснока не хватает, — улыбнулся в ответ Шон, но он все же успел уловить первый слабый запашок гниения.
Он выдавил половину тюбика йодистой мази на старый тампон, затем отодрал пластиковую обертку от нового индивидуального пакета и положил его на рану.
Клодия придерживала все это на месте, пока он перевязывал рану свежими бинтами. Потом Шон смотал пропитанную кровью повязку и сунул ее в карман. Он выстирает это, как только они наткнутся на воду.
— Надо идти, — сказал он Джобу. — Нам надо убраться как можно подальше от железнодорожной ветки. Готов?
Джоб кивнул головой, но Шон заметил в его глазах муку. Каждый шаг был для раненого агонией.
— Я сейчас вколю тебе антибиотик… может, добавить туда морфия?
Джоб покачал головой.
— Оставь его на тот случай, когда станет совсем уж плохо, — улыбнулся он, но эта улыбка больно резанула Шона по сердцу. Он не мог смотреть в глаза Джобу.
— Ну-ка, покажи нам свою лучшую часть, — сказал он, спуская ему штаны и втыкая иглу в лоснящуюся черную ягодицу.
Клодия скромно отвела взгляд, а Джоб прошептал:
— Ничего страшного, можешь смотреть, только руками не трогай.
— Ты не лучше Шона, — чопорно заявила она. — Вы оба просто донельзя вульгарны.
Они снова усадили Джоба на импровизированное сиденье и двинулись дальше. К середине утра, над холмами, мимо которых они проходили, начали мерцать в зеркальных водоворотах миражи. Над головами туманным облаком роились маленькие назойливые мушки, которые с яростной настойчивостью лезли в глаза, нос, уши. С жарой пришла и жажда. Пот высыхал прямо на ходу, оставляя на рубашках неровные белые полосы высохшей соли.
Когда в полдень они сделали привал в редкой пятнистой тени африканского тика, Шон понял, что все уже на пределе своих возможностей, а настоящая жара еще впереди. Они положили Джоба на поспешно сооруженную подстилку из сухой травы, и тот сразу же провалился в состояние, которое было ближе к коме, чем ко сну, и начал тихо храпеть сквозь пересохшие, потрескавшиеся и распухшие губы.
Так как каждый час, делая остановку, они с Альфонсо менялись сторонами, от лямок импровизированного сиденья у Шона была содрана кожа на обоих плечах. Альфонсо пострадал тоже, теперь он сидел, изучая свои раны, и тихо ворчал:
— Раньше я ненавидел матабелов, потому что они просто грязные свиньи, разносящие венерические болезни, но теперь у меня есть и другие причины ненавидеть их.
Шон подбросил ему тюбик с йодистой мазью.
— Помажь мути на свои ужасные раны, а пустой тюбик запихай в свой болтливый рот, — посоветовал он.
Альфонсо, продолжая ворчать, отошел в сторону в поисках места, где бы можно было спокойно полежать.
Шон и Клодия нашли тенистый уголок под пышным терновым кустом невдалеке от того места, где лежал Джоб. Шон разостлал одеяла и устроил небольшое гнездышко.
После этого он уселся и с удовольствием сказал:
— Я готов.
— Как готов? — спросила Клодия и, встав рядом на колени, принялась покусывать его за ухо.
— Ну, так еще не готов, — усмехнулся он и уложил ее рядом с собой.
На заходе солнца Шон на небольшом бездымном костерке приготовил маисовую кашу, в то время как Альфонсо приладил антенну и настроил рацию на частоту штаб-квартиры РЕНАМО. Сначала послышалась смесь разных голосов, забивших всю частоту, — очевидно, передачи ФРЕЛИМО, — но потом сквозь эту неразбериху они услышали свои позывные.
— Н'гулубе! Прием! Ответьте Н'гулубе! Это «Банановое дерево»!
Альфонсо ответил и передал фиктивные координаты их местоположения, которое, в соответствии с ними, находилось далеко на север от железнодорожной ветки, по дороге обратно к реке. «Банановое дерево» передало подтверждение приема и замолчало.