Читать интересную книгу Масоны - Алексей Писемский

- Не говори ты мне этих глупостей! Душа его, дух требует!.. - почти крикнула Миропа Дмитриевна.

- Нет, душа моя и дух мой не глупость! - возразил ей резко и, видимо, обидевшись Аггей Никитич.

- Как же! Очень уж они, как я вижу, умны у тебя!.. Что же вы с этим старым хрычом, аптекарем, читаете, что ли, или он учит тебя чему-нибудь?

- Разговариваем и читаем, - проговорил Аггей Никитич.

- А кто другие еще у него бывают?

- Никого!

- А жена его тут же с ним сидит?

- Нет!

- Ты, значит, никогда не видал ее?

- Видал, когда она тут проходила.

- Куда проходила?

- К себе там.

- Откуда?

- Да я не знаю откуда.

Сколь ни тяготил Аггея Никитича подобный допрос, однако он сумел произнести свои ответы с такою апатией, что совершенно уничтожил в Миропе Дмитриевне всякое подозрение. А вместе с тем предпринял и другую предосторожность в том смысле, что стал не так часто бывать у Вибелей, отзываясь тем, что будто бы очень занят службой, а все обдумывал, как ему объясниться с панной. Открыться ей в любви на словах у Аггея Никитича решительно не хватало ни уменья, ни смелости. Будь она девушка, он скорей бы решился бухнуть ей о своей страсти; но она была замужняя женщина, а потому Аггею Никитичу казалось не совсем благородным сбивать ее с истинного пути. Положим, что пани Вибель прежде, еще до него, соскакивала с сего пути; но она все-таки опять вернулась на этот путь, а он опять, так сказать, вызывал ее сделать козла в сторону. Любовь, разумеется, пересилила все эти соображения, и Аггей Никитич ждал только удобной минуты, чтобы совершить задуманное. Однажды он в кабинете у своего наставника застал также его супругу. Аггей Никитич полагал, что она сейчас уйдет, однако вышло не то: пани продолжала сидеть; сам же Вибель, видимо, находился в конфузливом положении.

- Она, - сказал он, указав на жену пальцем, - также желает быть посвященной в учение масонов.

- Вот как! - воскликнул несколько с удивлением Аггей Никитич.

- Что ж, вы разве не рады моему товариществу? - спросила пани Вибель.

- Как это возможно, чтобы я не рад был? Я в восторге! - проговорил Аггей Никитич.

- И я тоже в восторге! - подхватила пани Вибель.

- А если вы оба рады, так и прекратите ваше пустословие! - остановил их аптекарь, сжигаемый нетерпением приступить к поучению. - Нынешнюю беседу нашу, - продолжал он, - мы начнем с вопроса, как франкмасонство относится к государству и церкви? Обойти этих основных элементов человеческого общества масоны не могли, ибо иначе им пришлось бы избегать всего, что составляет самое глубокое содержание жизни людей; но вместе с тем они не образуют из себя ни политических, ни религиозных партий. Цель их единая: внушить людям гуманность, чтобы они за католиком, за лютеранином, за православным не забывали человека. Масоны требуют, чтобы каждый, не будучи индифферентен, признавал бы в то же время истинную терпимость.

Слово "терпимость", по-видимому, не ускользнуло от внимания слушателей, так что они даже переглянулись между собой, причем Аггей Никитич как бы спросил своим взглядом: "А что, господин Вибель сам-то терпелив ли и добр?" - "Да, кажется", - ответила ему тоже взором пани.

- Хотя франкмасоны не предписывают догматов, - развивал далее свою мысль наставник, - тем не менее они признают три истины, лежащие в самой натуре человека и которые утверждает разум наш, - эти истины: бытие бога, бессмертие души и стремление к добродетели. Масоны поклоняются всемогущему строителю и содержителю вселенной и утверждают, что из него исходит всякая телесная, умственная и нравственная жизнь, не делая при этом никакого определенного представления о сверхчувственном. Убеждение в том, что душа наша бессмертна, мы должны питать в себе для успокоения духа нашего и для возможности утешения в страданиях. Истинный масон не может представить себе полного уничтожения самосознательного и мыслящего существа, и потому об умерших братьях мы говорим: "Они отошли в вечный восток", то есть чтобы снова ожить; но опять-таки, как и о конечной причине всякого бытия, мы не даем будущей жизни никакого определения.

Проговорив это, почтенный ритор развел с явною торжественностью руками, желая тем указать своим слушателям, что он прорек нечто весьма важное, и когда к нему в этот момент подошел было приласкаться кот, то Вибель вместо того, чтобы взять любимца на колени, крикнул ему: "Брысь!" - и сверх того отщелкнул его своим табачным носовым платком, а сам снова обратился к напутствованию.

- Необходимость добродетели, - возглашал он, - глубоко внедрена в существе франкмасонства; от всего, что оскорбляет добродетель, масонство отвращается, потому что в одной только добродетели оно видит путь к спасению и счастию человечества.

- Татко, да что ты называешь добродетелью? - воскликнула пани Вибель.

- Я называю добродетелью все, что делается согласно с совестью нашей, которая есть не что иное, как голос нашего неиспорченного сердца, и по которой мы, как по компасу, чувствуем: идем ли прямо к путеводной точке нашего бытия или уклоняемся от нее.

При этом Аггея Никитича заметно покоробило, а пани Вибель ничего, и она только, соскучившись почти до истерики от разглагольствования своего супруга, вышла в соседнюю комнату и громко приказала своей горничной тут же в кабинете накрыть стол для чая. Вибель, конечно, был удивлен таким распоряжением и спросил ее:

- Но отчего же мы сегодня не в столовой будем пить чай?

- Оттого, что ты Аггея Никитича не выпустишь отсюда, а он и я утомились тебя слушать.

- Помилуйте, нисколько! - возразил Аггей Никитич, весьма смущенный такой откровенностью пани Вибель.

Но тут вмешался сам Вибель.

- Если вы чувствуете утомление, - отозвался он, - то лучше прекратить занятия, ибо гораздо полезнее меньше выслушать, но зато с полным вниманием, чем много, но невнимательно. По крайней мере, вы, господин Зверев, то, что я теперь говорил, уяснили себе вполне?

- Уяснил-с! - отвечал, вспыхнув в лице, Аггей Никитич, предчувствуя, что Вибель начнет экзаменовать его, и тот действительно спросил:

- Что же именно я сказал?

Аггей Никитич пришпорил свою память насколько мог.

- Вы изволили говорить, что масоны признают три истины: бога, бессмертную душу и будущую жизнь! - ответил он.

- Не то, не то! - остановил его Вибель. - Бессмертная душа и будущая жизнь одно и то же, а я о третьей истине говорил, совершенно отдельной.

У Аггея Никитича, как назло, совершенно захлестнуло в голове: какая еще была упомянута Вибелем третья истина, но его выручила пани Вибель.

- Ты говорил о добродетели, - сказала она строго мужу, - и говорил, по-моему, совершенно справедливо, что добродетель есть голос нашего сердца, что когда мы его слушаемся, тогда мы добродетельны, а когда не слушаемся, то притворщики.

- Так, так! - подтвердил на свою голову старый аптекарь.

- И что сердце наше есть наша совесть! - заключила пани Вибель.

- И это так, но я сказал, что неиспорченное сердце, - возразил ей муж, - ибо многими за голос сердца принимается не нравственная потребность справедливости и любви, а скорей пожелания телесные, тщеславные, гневные, эгоистические, говоря о которых, мы, пожалуй, можем убедить других; но ими никогда нельзя убедить самого себя, потому что в глубине нашей совести мы непременно будем чувствовать, что это не то, нехорошо, ненравственно.

- Э, очень это туманно! - произнесла пани Вибель. - Пей, татко, лучше чай, а вы, пан Зверев, не слушайте его больше!

Вибель добродушно улыбнулся.

- Какова деспотка! - воскликнул он, показывая Аггею Никитичу на жену.

Тот при этом невольно потупился, втайне думая, что с какой бы радостью он подчинился на всю жизнь такой очаровательной деспотке.

Дело Тулузова, как надобно было ожидать, уездный суд решил весьма скоро и представил на ревизию в уголовную палату. По этому решению Тулузов оставлен был в подозрении и вместе с делом перевезен из уездного острога в губернский, откуда его, впрочем, немедля выпустили и оставили содержаться под присмотром полиции у себя на квартире.

Услыхав обо всем этом, Аггей Никитич только пожимал плечами, но ни строчки не написал о том ни Егору Егорычу, ни Сверстову, ибо ему было не до того: он ждал все благоприятной минуты для объяснения с пани Вибель, или с Марьей Станиславовной, как пора мне, наконец, назвать ее по имени, и удобная минута эта встретилась. Откупщик, обрадованный улучшением положения своего патрона, вознамерился всему обществу уездного города задать пир велий и придумал для этого пира форму пикника с катаньем по озеру на лодках. В помощь себе для составления программы этого увеселения Рамзаев пригласил Аггея Никитича, который с величайшим удовольствием изъявил готовность на то. Между ними положено было впереди всех ехать на лодке самому откупщику с музыкантами и хором певцов. Следовавшая за ним большая и разукрашенная лодка предназначалась для почтенных лиц общества, а именно: для госпожи откупщицы, для Миропы Дмитриевны и еще для двух - трех дам из толстых; старый ополченец, почтмейстер и аптекарь тоже отнесены были к этому разряду. Замыкать это шествие должен был Аггей Никитич на небольшом катере, рулем которого он взялся лично управлять; сопутниками же его были все молодые особы, то есть пани Вибель, долговязая дочь ополченца вместе с женихом своим - инвалидным поручиком, и еще несколько неуклюжих девиц. Далее возник вопрос: куда наши плаватели пристанут, где бы они могли потанцевать и поужинать? Вопрос этот сверх ожидания разрешил Вибель, сказав, что у одного его приятеля - Дмитрия Васильича Кавинина, о котором, если помнит читатель, упоминал Сергей Степаныч в своем разговоре с Егором Егорычем, - можно попросить позволения отпраздновать сей пикник в усадьбе того, в саду, который, по словам Вибеля, мог назваться королевским садом. Все, разумеется, изъявили на это согласие, и через неделю же Вибель прислал откупщику мало что разрешение от Кавинина, но благодарность, что для своего милого удовольствия они избрали его садик, в который Рамзаев не замедлил отправить всякого рода яства и пития с приказанием устроить на самом красивом месте сада две платформы: одну для танцующих, а другую для музыкантов и хора певцов, а также развесить по главным аллеям бумажные фонарики и шкалики из разноцветного стекла для иллюминации. Когда все это было приготовлено, то в один совершенно безоблачный и несколько прохладный день наша маленькая флотилия тронулась на прогулку. Аггей Никитич, стоявший у руля в своем отставном военном вицмундире, являл собою весьма красивую фигуру. О пани Вибель говорить нечего: она была, по своей прическе и вообще по всему своему летнему туалету, какая-то фея воздушная. Конечно, нельзя умолчать и о том, что откупщица почти царственно блистала своими брильянтами и что украсила себя тоже разными ценными вещами Миропа Дмитриевна, но в их телесах не было ни молодости, ни воздушности, потому что m-me Рамзаева с молодых еще лет походила на раздувшийся и неудачно испеченный папошник, а Миропа Дмитриевна последнее время значительно поразбухла. Откупщик с первого движения своей флотилии велел музыкантам грянуть такой воинственный марш, что как будто бы это шел грозный флот громить неприступную крепость; на половине пути перестали играть марш, и вместо того хор певцов под тихий аккомпанемент оркестра запел: