Читать интересную книгу Сожженные мосты - Александр Маркьянов

Сербский исход свершился в тридцать шестом, когда новый наследник венских кесарей решил столкнуть лбами сербов и хорватов, реализуя давний принцип британской политики: разделяй и властвуй. Додумался до этого он не сам: помог британский посол. Австро-Венгрия вообще почти сразу же после замирения и Берлинского мирного конгресса де-факто откололась от континентального союза, проводя свою политику: непоследовательную, лживую и циничную.

Завершившаяся крахом операция «Голубой Дунай», приуроченная к смене династии на русском троне, не только обернулась массовым геноцидом и исходом сербов с родной земли, она ознаменовала окончательный раскол континентального союза. Россия предъявила ультиматум Австро-Венгрии и получила в итоге больше миллиона новых подданных, таких же славян, вдобавок испытывающих благодарность за спасение от верной гибели. Австро-Венгрия избавилась от сербов, но получила новую проблему: усташей Павелича, который демонстративно навещал итальянского премьера Муссолини в Риме и угрожал Вене повторением событий в австро-венгерской Богемии: отторжением всего юга империи и созданием Великой Хорватии. Священная Римская Империя в этом случае ничего не получила, но ничего и не потеряла: германцам хватало проблем и в Европе и в Африке, они заглотили кусок гораздо больший чем могли съесть и теперь лихорадочно пытались им не подавиться, выстраивая новую европейскую архитектуру и договариваясь со всеми, кто только желал этого договора.[272]

В отличие от Австро-Венгрии, в России четники постепенно превратились в нечто наподобие казаков, не в террористов, но в охранителей порядка и режима. Государство выделило им земли в неспокойных местах: в Виленском крае и на Восточных территориях. Однако, это были свои земли, которых у сербов давно не было, и было оружие, которое можно было носить легально. Сербы поселились в благодатных землях Османской империи, недалеко от Константинополя, по побережью Черного и Мраморного морей, встали на хозяйство. В Виленском крае (часть поляков переселили вглубь России, многие переселились сами не желая жить в постоянном страхе перед рокошем и потерей всего нажитого, на Волге и Урале образовались целые польские города) Сербы в основном поселились по границе, где спокойно отродясь не бывало. До сих пор сербы ощущали угрозу, в сербских семьях было намного больше детей, чем в русских, мальчиков отдавали в кадетские корпуса, юношей — на армейскую службу, чтобы росли защитники. Историческая память о геноциде была жива, каждый серб помнил.

Тогда же, в пятидесятых, когда окончательно стало понятно: мировая война за передел сфер влияния откладывается на неопределенное время из-за появления у всех основных действующих лиц ядерного оружия, все мировые державы начали усиливать работу спецслужб друг против друга. Возникло такое понятие как «разложение тыла», когда основой стала «война без войны», работа на возбуждение недовольства в стане противника. Любая империя не может быть мононациональна, в ней есть всегда малые народы и народности, и в этом ее уязвимость. На брожение, на откол от целого, на бунт была направлена новая стратегия войны. Оружием Австро-венгрии в этой войне стали поляки, благо небольшая часть Речи Посполитой с крупным городом Краковом оказалась во владении венских кесарей. Венская династия моментально извинилась перед поляками за погромные рейды усташей Павелича, за сожженные костелы и заживо сгоревших в них капелланов и моментально стала главным радетелем за создание новой Речи Посполитой с отторжением от Российской Империи Виленского края, балтийского побережья, Малороссии. Российская Империя в ответ вновь заявила об ответственности за состояние дел на Балканах, подняла тему о геноциде сербов и поляков в Австро-Венгрии и заявила о том что поддерживает идею Юго-славянской свободной федерации, с включением в нее земель Сербии, Хорватии, Македонии. Сербские четы, и так не слишком порицаемые (на кого-то же надо опираться в кипящем польском котле), стали почти легальными (с незначительными ограничениями).

Сами же сербы, за прошедшие годы в значительной мере восстановили свою численность, подорванную геноцидом и стали довольно грозной силой, не такой как казаки, но способной защитить себя в любой ситуации. Почти каждый мужчина-серб (кому позволяло здоровье) отслужил в армии, стрелять учились и женщины (у сербов в отличие от казаков женщинам дозволялось принимать участие в боях), в каждом селении была территориальная структура самообороны, имевшая на вооружении даже пулеметы. Часть из четников, живущих в пограничной зоне, имели опыт хождения «на ту сторону» — а это означало умение часами недвижно лежать на мертвой полосе, маскироваться так чтобы не заметил проходящий мимо патруль, и не унюхала собака, пролезать на ту сторону как кротам по многокилометровым подземным норам. А иногда с той стороны ждал луч фонаря в лицо и крик «Хальт».

В этом селении приграничном все было, как и в других — за исключением того, что рядом стояли казаки. Казаки к сербам относились по-разному, кто-то помогал, кто-то отпихивал в сторону: «не мешайтесь», у кого-то можно было купить трофейное оружие. Но здесь и сейчас чета впервые шла на соединение с казаками, под командование казаков — и никто из стариков не припоминал, чтобы в мирное время когда-то было такое.

Четниками в основном были люди молодые, потому что чета не освобождала от обязанности работать чтобы заработать на хлеб насущный. Здесь, в пограничной зоне сербы в основном работали сами на себя, и хозяева пекарен, каварен, маленьких заводиков с пониманием относились к тому, что иногда работники брали небольшой отпуск на несколько дней. Но ведь это еще здоровье какое надо: работа, потом чета, подготовка, смертельный риск — да еще и личную жизнь надо как то устраивать. Сербы в отличие от евреев не требовали от молодых заключать браки только в своей нации, беречь чистоту крови — но так получалось, что большинство поляков сербов ненавидело и презирало. Оставались свои, русские да казаки — как у той же Драганки, по которой сейчас вздыхал добрый донской казачина из пластунов, и чувства которого не оставались без ответа.

Собрались во дворе воеводы — всего шло двадцать человек, разбитые на две группы по десять четников в каждой. Каждый четник хранил оружие и снаряжение дома, потому пришли все уже собранными, с оружием и с рюкзаками. Чуть позже должны были вывести со дворов три трактора с прицепами с высокими бортами — на них они собирались добраться к месту.

Радован Митрич что-то обсуждал с командованием казаков по станции связи, оставалось надеяться только на то что начало работы еще одной станции не всполошит никого по ту сторону границы и не сорвет переход — если тот будет. Это была не первая ночь, которую они проведут в чистом поле, Радован за время операции осунулся и еще больше потемнел лицом — но каждую ночь упорно ходил сам. А днем еще и в кузне работал и дела решал — как и в любом боевом формировании у командира дел житейских едва ли не больше чем дел военных.

Тем временем, несколько «гарных парубков» решили докопаться до Драганки, которая шла сегодня с четой. О том, что у нее появился суженый из казаков, стоящих неподалеку, знали многие. Кто-то одобрял, кто-то нет. Несколько молодых сербов всерьез думали подкараулить этого казака да начистить ему рыло, выходили в ночь — но найти его не смогли. Слабоваты были супротив донских пластунов, которые еще на Кавказе отличились.

— А, сестра… — завел разговор один — то тебе не тяжко?

— Ви причаху? — Драганка сосредоточенно проверяла снаряжение, которое и для мужика то было тяжеловато.

— Да о том. О русе твоем.

— Али шта интереса?

— Да как он… в ночь да без тебя… а хотя он же там будет, на положае…

С противоположной стороны двора начал подниматься, сжимая кулаки Божедар, но Драганка его остановила.

— А ты, Петар что так за это переживаешь?

— Так можа волим те…

— Э… нет, зашто ми такой? Любой на тебя поглядит, помыслит — алкоголик, и что с тобой радовать?

Двор грохнул хохотом, Петар, красный как рак вынужден был сесть на место и демонстративно заняться своим снаряжением. История была известная: Петар, известный, несмотря на возраст (еще в армии не бывал) дамский угодник, умудрился охмурить одну из первых красавиц гимназии, пани Гражанку. Штурм неприступной твердыни завершился полным успехом — но о том стало известно. И вот в один прекрасный день Петар посреди ночи подошел к заветному окну, кинул туда камешек — но вместо веревочной лестницы как в старых фильмах ему прямо на голову опрокинули кастрюлю с кипятком. Потом он цельный час с лишком убегал от разъяренных польских парубков, поднявшихся посреди ночи проучить серба (это, кстати, были не шутки, поймали бы — могли убить). Потом Петар долго лежал в больнице с ожогами от кипятка, вылечился — но теперь цвет кожи на голове, на лице у него обычно был как у запойного пьяницы — с красноватым оттенком. От того дамы, в которых у него раньше не было недостатка, стали избегать его своим вниманием, а он стал к ним цепляться, быстро прославившись своим едким языком. Не раз его и били — потому что едкий язык это достоинство дамы, но никак не кавалера.