Уже вечерело, когда отец Лаврентий добрался до развилки дорог. Остановился, как витязь на распутье: налево пойдешь-в Чемале будешь, где есть с кем и пображничать, и посплетничать, и душу отвести; а направо дорога домой, к постылому храму, который возложен на него до самой смерти теперь и подобен мельничному жернову, который обязан вертеть без устали он, раб божий отец Лаврентий…
— В Камлаке переночую, если до Черги не доберусь! — решил иерей и сдвинул коня.
Тревожный закат взрывал небо: завтра будет ветрено и, пожалуй, можно застрять среди этих деревушек… Сколько времени потерял, пока приплелся сюда из Бийска, уже можно было и в Турате быть!
Чего-то испугался конь, отпрянул в сторону, и в ту же секунду страшный удар по голове потряс все тело отца Лаврентия, погасив закат в глазах я заложив уши тяжелым, все более и более нарастающим гудом…
Как только верховой грянулся о дорогу, Родион отбросил дубину и наклонился над добычей. Ладная шуба, хорошая шапка, теплые меховые сапоги, туго набитые седельные сумки, конь.
— Вот тебе и фарт! — хохотнул он.
Родион расстегнул шубу, начал ее сдирать с покойника, выпрастывая еще теплые и хорошо гнущиеся руки, обомлел, отшатнулся:
— Батюшки-светы! Да никак поп? Снова нагнулся над своей жертвой, решительно перевернул тяжелое тело и рывком снял шубу:
— Все едино теперь! Семь бед — один ответ…
Глава седьмая
ГОРНЫЕ ДУХИ
Пять дней пришлось проболтаться Жамцу в седле, пока Диман, поменявшийся два дня назад с Азулаем местами, не поднял руку, останавливая всадников.
— Что такое — недовольно спросил Жамц, вполне освоившийся за это время с ролью бурхана.
— Мы приехали, бурхан. И надо подать знак мастерам внизу, а то они могут принять нас за чужих и взорвать плавильные печи, налив в них воды!
— Воды? Почему воды, а не пороха?
— Вода, попавшая в жидкий металл, взрывается лучше, бурхан.
Он снял ружье с плеча, сделал три выстрела в воздух, переждал немного и повторил сигнал. В ответ послышалось два выстрела. Мастер по металлу единым махом вскинул ремень ружья на плечо, с усмешкой посмотрел на Азулая:
— Они разрешили подъехать только нам с бурханом. Или возвращайся обратно, или жди… Наверное, кто-то опередил нас!
— Нас опередил кам Оинчы.
Диман удивленно посмотрел на бурхана и, развернув коня влево, повел его через забитые снегом кусты. Остановился, махнул рукой. Жамц послушно двинулся за ним. Скоро кусты сменились голыми каменными плитами, на которых скользили и разъезжались некованые копыта коней. Но Диман уверенно сходил вниз, не оставляя седла и почти не глядя на дорогу.
Его внимание давно уже приковал зеленовато-голубой столбик дыма, упиравшийся в низко нависшие тучи и расползающийся по ним во все стороны.
— Грязно плавят, — сказал он мрачно, останавливая коня и поворачиваясь в седле. — Слишком много меди подпускают в золото. Белый Бурхан будет недоволен!
Жамц усмехнулся: не иначе как проделки Оинчы! Потому и уехал, опередив их на целых два дня, если не пережидал, как они, непогоду… Никак не может пережить, что у него нет теперь золота!.. Сам добавил медь или сделал это по уговору с плавильщиками, которые от лишнего металла тоже не откажутся?..
Теперь-то бурхан определенно знал, что и как спросить с бывшего кама! Ведь перечисляя основные виды оружия Шамбалы, на третье место Белый Бурхан ставил золото!.. После слова и мысли!..
Оступился конь, скользнув копытами по голому камню, едва не уронив всадника. Этого еще Жамцу не хватало — на пятый день трудного пути расколоть череп на чужих и холодных камнях!
— Можно идти осторожнее? — прошипел он в спину Димана. — Или это поганое золото тебе дороже моей жизни — жизни бурхана?
Диман рывком оставил седло, взял коня Жамца за повод, сказал виновато и тихо:
— Простите меня, бурхан. Я поведу вашего коня.
— Если близко — не надо, если еще далеко — сам сойду с коня!
— Уже рядом, бурхан.
Может, и впрямь было близко, но каменные террасы все уходили и уходили на самое дно ущелья, пока не вытянулись широкой каменной дорогой, лишенной снега и растительности, не повели вокруг горы к пылающим огнями пещерам…
В одной из них Жамц нашел Оинчы, с охотой отпустил мастера-проводника, которому не терпелось поболтать с друзьями.
Оинчы встретил Жамца спокойно, но в глубине его усталых воспаленных глаз притаились обида и недоумение. Это несколько смутило Жамца.
— Почему вы так торопились, Оинчы, что не стали меня ждать?
— Тревога погнала в дорогу раньше вас, бурхан! — он замялся. — Надо было кое-что изменить, исправить до вашего приезда, но я не успел… Мастера сказали, что есть определенный порядок работы, который быстро поменять нельзя.
— К примеру, изменить соотношение меди и золота?.. Я уже все знаю! Вы нарушили приказ, Оинчы.
— Я посоветовал мастерам добавлять побольше меди до того, как Белый Бурхан сказал о чистоте золота, из которого мы будем чеканить идамы… За эти два дня мне удалось заменить медь серебром, но часть металла все равно уже испорчена, и его надо плавить заново, очищая от меди…
— Хорошо, — поморщился Жамц, — ведите меня к мастерам!
— Может, сначала посмотрите пробную чеканку монет, бурхан?
Оинчы нырнул в мастерскую, вывел высокого белоголового парня с обожженным лицом. Удивленно посмотрев на белые одежды гостя, он простодушно улыбнулся и протянул широкую черную ладонь:
— Яим. — И хотя гость не подал ответной руки, не обиделся. — Идите за мной!
Они вошли в другую мастерскую. Она была не пробита в скале, как плавильни, а выложена из больших грубо отесанных камней. Грохот молотов по наковальням не смутил Жамца — в его мастерских при дацане грохот бывал не меньше. Яим подвел их к одному из рабочих столов, подал две монеты. Одна была красной и более легкой по весу, чем вторая — желтая.
— Сколько меди в этой и сколько в другой? — спросил Жамц сухо.
— Первая плавка шла в пять фунтов на пуд. Во вторую медь почти не добавляли, но добавляли фунт серебра на пуд золота.
— Медные монеты чеканить больше не надо!
Яим вздохнул, осуждающе посмотрел на Оинчы:
— Заказ был дан летом. А сейчас мы уже почти закончили работу.
— Придется переделать! Все монеты должны быть одинаковы по содержанию золота! Никаких примесей, кроме серебра!
Парень удивленно уставился на Жамца:
— Для итого нам надо еще три пуда золота!
— Золото будет. Идите, Яим.
И тотчас круто повернулся к Оинчы, бледному как снег.