или же возложить на полицейских и жандармских низших чинов обязанность часто посещать означенных лиц на квартирах. При покушении на побег должны быть принимаемы меры, указанные в 9 и 10 пунктах инструкции полиции, а затем и дальнейший арест по общему порядку. За явное же неповиновение со стороны сих лиц начальству и за неисполнение его законных требований, предавать виновных суду.
Равным образом особенного внимания заслуживает то обстоятельство, чтобы состоящие под надзором за политические преступления лишены были возможности и устно, и письменно распространять как в местности, назначенной для их пребывания, так и в местах прежней их оседлости, те вредные политические стремления, за которые они оттуда удалены, пресекая составленные ими в местах водворения новые связи переводом таких лиц в другие пункты губерний или удалением лиц, с которыми составлены эти связи, если удаление их возможно административным порядком, без нарушения законов, например, перемещением служащих лиц в другие местности. Действуя в этом отношении, на точном основании 4, 5 и 6 пунктов Высочайше утвержденной инструкции полиции, необходимо иметь строгое наблюдение за лицами, с которыми выгнанный будет находится в личных близких сношениях и на которых отразится вредное его влияние, обнаруживая, смотря по надобности, законными способами (обыск и т[ому] п[одобное]), в чем именно оно выразилось и в каких неблагонамеренных действиях проявилось. Строгое наблюдение за сношениями лица, высланного с проезжими, несомненно может содействовать к предупреждению вредной пропаганды, а потому и руководствуясь в пунктах инструкции полиции, следует все факты и действия, в коих выразилась неблагонамеренность сношения, сообщать при отъезде проезжего начальству той местности, в которую он отправился. Если же все меры окажутся безуспешными к удержанию высланного от распространения вокруг себя вредного влияния, то доносить о сем министру внутренних дел (по 4 пункту инструкции начальнику губ[ернии]) для дальнейших распоряжений. Корреспонденция высланных должна быть постоянно под особенным наблюдением полиции и жандармских властей в отношении к тому, с кем она производится. Почтовые узаконения ограждают частную переписку от безгласного нарушения ее тайн; но лица, состоящие под надзором, могут быть лишены права производить переписку иначе, как с ведома начальства, по сему при получении более или менее достоверных сведений, что такое лицо ведет непрерывную и продолжительную переписку с разными лицами, в других местностях находящихся, или что оное этим путем распространяет вредные политические стремления, следует, в первом случае, сообщать о том начальству той губернии, куда письмо адресуется, для его соображений, а, в последнем, по общему порядку, распространится, чтобы все письма были отправляемы не иначе как по предъявлению их надлежащему начальству»[554].
Так жандармы в те времена разъясняли «в пределах законности» циркуляры и соображения не только министров, но даже Высочайше утвержденные правила и инструкции. Так было слишком полвека тому назад, и как тогда жандармская власть была в особом исключительном положении — особым государством в государстве, так и в настоящей русской действительности она еще продолжает занимать это положение**[555].
II
Жизнь и быт поляков-повстанцев 1863 года на поселении
Поляки-повстанцы, лишенные по суду прав и состояния, сосланы в Сибирь на поселение были впервые за восстание 1831 года, а потом за восстание 1863 года. Последние начали прибывать в Сибирь в конце 1864 г[ода] и шли весь почти 1865 год. Направлялись они на распоряжение иркутского генерал-губернатора Восточной Сибири генерал-лейтенанта Корсакова[556], который их уже и рассылал по губерниям и волостям Сибири. По прибытии их на поселение, для них были выработаны очень детальные, предупреждающие каждый их шаг, особые правила, специально для поляков-повстанцев 1863 года. Этот исторический документ дает исчерпывающую обстановку всех тех условий, в которых поселенцам-повстанцам приходилось жить в Сибири. Пользуясь им, как еще нигде неопубликованным материалом, который мне удалось достать в одном из сибирских архивов, я в дальнейшем своем изложении и нарисую картину жизни и быта их на поселении в Сибири*[557]. Поляки-повстанцы были водворены в Енисейскую губернию — в округа: Канский и Минусинский, в волости: Устьянскую, Тасеевскую, Ирбейскую, Тесинскую и Шушинскую, в Иркутской губернии: Балаганский и Нижнеудинский уезды и в волости: Яндинскую, Идинскую и Братскую. Повстанцам из ремесленников и мастеров, высланных, но не лишенных прав состояния или лишенных только некоторых лично по состоянию присвоенных прав, разрешалось также жить в некоторых городах: Красноярске, Енисейске, Минусинске, Иркутске и Киренске.
Кроме занятий сельским хозяйством и ремесленными работами повстанцам-полякам строго настрого запрещалось:
а) Заниматься воспитанием детей и преподованием им наук.
б) Заниматься обучением детей, искусством и мастерством.
в) Иметь аптеки, типографии, литографии, фотографии, равно и заниматься в этих и подобных им заведениях, также запрещается им жить в тех домах, где помещаются почтовые или телеграфные станции.
г) Иметь какого бы то ни было рода занятия во всех правительственных учреждениях и принимать на себя даже временно такие обязанности, которые имеют какое-либо официальное значение.
д) Наниматься в работники на золотые промыслы.
е) Заниматься торговлею вином и быть сидельцами в питейных домах.
ж) Заниматься медицинской практикой, даже докторам, не лишенным дипломов.
з) Извоз, как самостоятельный промысел, тоже воспрещается.
Но, несмотря на эти строжайшие запрещения, поляки-повстанцы, как видно по имеющимся о том документам, занимались обучением детей наукам, искусствам и ремеслам. В Иркутске воспитанием детей и обучением ремеслам из поляков-повстанцев занимались: Феликс Зенкевич[558], Герман Романовский[559], Аполинарий Годмейстер, Изидор Шабловский, Гавриил Богданович[560], Болеслав Рудницкий[561], Юлиан Кендрусицкий[562], Густав Понроцкий [Папроцкий][563], Викентий Климович[564], Франц Мейбаум, Адольф Мосальский[565], Иосиф Калиновский[566], Владимир Липоман[567], Святослав Зборовский, Владислав Кржижановский[568] и Юлиан Воеводский[569], но в силу циркуляра господина] министра народного просвещения, подтверждающего запрещение, были устранены от занятий с детьми не только повстанцы, но даже их жены. Так, например, в Иркутском женском училище (ныне гимназия И. С. Хаминова)[570] была преподавательницей некоторое время Юлия Протопопова, дочь ключаря Иркутского кафедрального собора, жена повстанца Кржижановского, вышедшая замуж «в пожилых летах», и, несмотря на то, что она, по отзывам дирекции училищ Восточной Сибири, «уроженка и старожилка г[орода] Иркутска и с успехом занимается преподаванием», но была начальством устранена в силу только того, что была женой поляка-повстанца.
То же самое было и в Енисейской губернии. В ней за исполнением правил вместе с администрацией следили даже и епископы. Вот характерный и любопытный секретный документ от 25 февраля 1865 года за № 10, Никодима[571], епископа Енисейского, одному из о[тцов] благочинных своей епархии.
«Получено мною сведение, якобы некоторые священники дозволяют себе приглашать политических преступников в свои дома для обучения детей своих.