– Куда вы таращитесь, вы, святотатствующие крестьяне? – закричала она. – Я – царица! Отведите глаза!
Мерира прекратил пение, и ритуал прервался. Теперь она действительно увидела, что все воззрились на нее в полнейшем изумлении. Слезы застилали ей глаза. Нефертити почувствовала, как чья-то рука крепко сжала ее запястье.
– Успокойся, царица, – прошептала ей на ухо ее единокровная сестра. – Ты же не хочешь, чтобы они сочли, что ты лишилась рассудка, и начали бы думать – это от горя. А может, ты заболела?
Нефертити выдернула руку из ладони Мутноджимет, но тут же другая рука мягко коснулась ее плеча, и, даже не открывая глаз, она узнала Тии.
– Я хочу домой, – прошептала она в гнетущей тишине.
Мутноджимет посмотрела на мужа. Хоремхеб кивнул и велел Мерире продолжать. Мутноджимет и Тии быстро провели Нефертити к носилкам сквозь перешептывающуюся толпу. Краем глаза Нефертити увидела Тутанхатона – он был великолепен: сверкающая яшма и снежно-белые одежды, черный детский локон был заплетен и стянут синими лентами. Он с любопытством смотрел на нее. Анхесенпаатон шагнула к матери, но Эйе удержат ее. Мериатон, тревожно нахмурившись, осталась рядом со Сменхарой.
– Пусть тебе сделают массаж, потом полежи, – попыталась успокоить ее Тии, поддерживая перед Нефертити занавеси. – Я пойду в гробницу с твоими цветами. Твое затворничество бессмысленно, царица. Приходи сегодня вечером в дом отца. Траур закончился. У нас будут музыка и танцы, тебе станет легче.
Нефертити погладила ее щеки и отвернулась.
– Мне как-то нехорошо, – сдавленно произнесла она, злясь на себя за несдержанность и потерю достоинства. – Может быть, позже, Тии.
Тии доброжелательно поклонилась и отпустила занавеси. Носилки тронулись с места. Нефертити слышала, как пение возобновилось, потом постепенно стало затихать. Сгорая от стыда, она свернулась на подушках, закрыв лицо руками. Хеттский царевич не приехал. Эхнатон похоронен. Ее попытка спасти хоть что-нибудь в своей жизни провалилась, и горячие слезы хлынули сквозь пальцы.
Лишь только село солнце, управляющий объявил о приходе Эйе. Вернувшись в северный дворец, Нефертити сразу отправилась в постель, заставив передвинуть кровать таким образом, чтобы можно было лежать, опираясь на подушки, и смотреть в окно, хотя это было уже совершенно бессмысленно. В розовом вечернем свете она лежала, безразлично поигрывая кольцами. Отец приветствовал ее, остановившись перед ложем. Он поклонился, тяжело дыша, и она жестом позволила ему сесть.
– Раньше я мог бегом подняться по этим ступеням, – задыхаясь, сказал он, – но сегодня я преодолевал их, сидя в носилках. Время беспощадно, царица.
Она вскинула на него взгляд, на его побагровевшем, вспотевшем лице было ласковое выражение.
– Если ты пришел справиться о моем самочувствии, мне уже лучше, – сказала она. – Это все от жары и от горя.
– О, – он понимающе закивал, – это прискорбно, но не волнуйся так из-за этого, Нефертити. Все знают, как ты была предана Осирису Эхнатону, даже несмотря на то что он плохо обошелся с тобой.
Она снова пристально взглянула на него и на этот раз разглядела его полуулыбку.
– Его задело бы, если бы он услышал, что ты называешь его Осирисом, – улыбнулась она в ответ. – Я достаточно великодушна, отец, чтобы надеяться, что Атон воздаст ему по заслугам.
– Возможно, Атон попытается, но другие боги, вероятно, придут в ярость, зная, на какую судьбу он обрек Египет, и не позволят божеству Эхнатона даровать ему блаженство.
Она откинулась на подушки и закрыла глаза, борясь с желанием потереть их.
– Я прикажу принести чего-нибудь? – тихо предложила она. – Как хорошо, когда снова есть виноград, гранаты. Дыни уродились в этом году. Мои хранилища полны. Так странно, похороны в сезон урожая.
– Не надо угощения, благодарю, царица.
Она расслышала нотку неуверенности в его голосе и, открыв глаза, повернула голову.
– Ты же пришел не затем, чтобы справиться о моем здоровье или обсудить урожай, – сказала она. – Так для чего, отец?
Эйе наклонился к ней, и последний луч красного света, упавший на ложе, коснулся его.
– Могу я отпустить твоих женщин?
– Конечно.
Он отдал приказание, и служанки, собрав свои игры и безделушки, одна за другой вышли из комнаты. Когда они удалились, Эйе некоторое время сидел молча, сложив пальцы пирамидкой и уперев в них подбородок, и Нефертити, глядя на его задумчиво полуприкрытые глаза, внезапно напряглась. Потом он расслабил руки.
– Я заберу Тутанхатона из северного дворца, – проговорил он. – Как единственный мужчина, оставшийся в семье по линии Аменхотепа, он должен получать воспитание и образование, соответствующие его положению.
– Понимаю, – медленно ответила она, не отводя взгляда от его лица. – Но не слишком ли рано? Разве Сменхара и моя дочь не смогут произвести на свет сына? Они молоды. У них может быть много детей. Любой из их сыновей сможет унаследовать трон.
Эйе вздохнул.
– Я не могу ждать, чтобы посмотреть, что нас ожидает в будущем. Я должен подготовиться сейчас к любым непредвиденным обстоятельствам. Если бы Сменхара пришел к власти в другое время, когда Египет был силен и его управление надежно, его характер не имел бы такого значения. Но он испорченный, злобный и слабый. Он ничего не предпринимает для того, чтобы навести порядок в том управленческом хаосе, который оставил твой супруг. К нему подлизывается молодежь, которая ищет власти, но не ответственности. – Он помолчал, и Нефертити заметила, что сумерки уже наполнили комнату и черты отца становится трудно различить. – Надежда на спасение Египта, которая вспыхнула, когда умер твой муж, будет жива ровно до того момента, когда страна увидит, что Сменхара не способен править и больше не осталось людей, которые могли бы осуществить действенное правление. В такие времена, как теперь, собираются шакалы: убийцы, люди, жадные до власти, корыстолюбцы без чести и совести. Если Сменхара умрет или его убьют, должен остаться явный, не вызывающий сомнений наследник.
Нефертити принялась перебирать кольца, россыпью лежавшие на покрывале.
– Я вижу, ты много думал над этим, – сухо сказала она. – А что заставляет тебя полагать, что Тутанхатон будет подходящим наследником для Египта? В конце концов, он – живое напоминание о проклятии, которое навлекла на нас моя тетушка, когда вышла замуж за собственного сына. – Она вглядывалась в него, стараясь определить выражение его лица, но не видела ничего, кроме бледного овала.
– Я должен быть уверен, что он взращен в старой традиции, как слуга Амона, что он любит истинных богов Египта, почитает слуг Амона в Карнаке. Если со Сменхарой что-нибудь случится, Тутанхатон станет представителем Маат – древнего справедливого порядка вещей и возвращения Египта к здоровью и процветанию.