— Афанасий ведь был голодарем? — сказал Миляга. — Надо пойти и посмотреть, что там происходит.
— Мы окажемся на виду, — сказал Пай.
— Будем стоять позади, — сказал Миляга. — Я хочу посмотреть, как действует враг.
Не оставив Паю времени на возражения, Миляга взял Хуззах за руку и повел ее за эскортом Кезуар. Идти по такому следу было нетрудно. Повсюду, где прошли войска, лица высовывались из окон и дверей, словно морские анемоны, вновь показывающиеся после того, как их задела своим брюхом акула, — осторожные, готовые спрятаться обратно при малейшем признаке опасности. Только пара малышей, еще не обученных науке страха, и троица чужаков находились на самой середине улицы, где свет кометы был ярче всего. Детей быстро призвали под относительную безопасность домашнего крова, а троица продолжила свой спуск с холма.
Вскоре показался океан. Между домами, которые были в этом районе более старыми, чем в Оке Ти-Нун или Карамессе, виднелась гавань. Воздух был чистым и свежим, и они пошли быстрее. Через некоторое время жилые дома уступили место портовым сооружениям: повсюду высились башни, краны и склады. Местность никак нельзя было назвать пустынной. Портовых рабочих было не так легко запугать, как обитателей верхнего Кеспарата, и многие из них оторвались от дела, чтобы выяснить причину суматохи. Они были наиболее однородной группой из всех, кого встречал здесь Миляга. Большинство были потомками браков этаков и людей — массивные и грубоватые, они, будучи в достаточном количестве, с легкостью разгромили бы батальон Кезуар. Когда они вступили в этот район, Миляга поднял Хуззах и посадил себе на плечи из опасения, что ее могут затоптать. Несколько докеров улыбнулись ей, а стоявшие рядом расступились, чтобы дать ей возможность оседлать Милягу. К тому времени, когда они вновь увидели войска, людская масса надежно скрыла их.
Небольшому контингенту солдат поручили удерживать зевак, и они честно пытались выполнить приказ. Но число их было слишком мало, и разбухающая толпа постепенно оттесняла кордон все ближе и ближе к месту военных действий — складу в тридцати ярдах вниз по улице, который был недавно взят штурмом. Стены его были щербатыми от пуль, а из окон нижнего этажа валил дым. Принимавшие участие в засаде солдаты, одетые, в отличие от щегольского эскорта Кезуар, в однотонную форму, которую Миляга уже видел в Л’Имби, в настоящий момент вытаскивали из здания трупы. Точнее, выбрасывали мертвецов из окон второго этажа (а за компанию и парочку тех, кто еще подавал признаки жизни) на быстро растущую внизу кровавую груду. Миляга вспомнил Беатрикс. Какой смысл в этих погребальных пирамидах? Что это — нечто вроде подписи Автарха?
— Тебе не надо на это смотреть, ангел, — сказал Миляга Хуззах и попытался снять ее с плеч. Но она держалась крепко, для надежности ухватив его обеими руками за волосы.
— Я хочу смотреть, — сказала она. — Я видела это вместе с папой уже много раз.
— Ладно, только постарайся, чтобы тебя не стошнило на мою голову, — предупредил Миляга.
— Глупости какие, — ответила она, до глубины души оскорбленная тем, что Миляга допускает подобную возможность.
Впереди разворачивались новые зверства. Из здания вытащили оставшегося в живых человека и швырнули на землю перед экипажем Кезуар, двери и окна которого по-прежнему были закрыты. Еще одна жертва, испуская яростные крики, пыталась защититься от штыковых уколов окруживших ее солдат. Но все замерло, когда на крыше склада появился человек в оборванных лохмотьях. Он широко развел руки, словно приветствуя свой мученический удел, и заговорил.
— Это Афанасий! — удивленно пробормотал Пай.
Зрение мистифа было острее, чем у Миляги, который, только внимательно приглядевшись, убедился в его правоте. Это действительно был отец Афанасий. Его борода и волосы были длиннее, чем прежде. Руки, лоб и бок у него были в крови.
— Какого черта он там делает? — сказал Миляга. — Читает проповедь?
Афанасий обращался не только к войскам и их жертвам внизу на мостовой. Он постоянно поворачивался и к толпе. Но что бы он ни выкрикивал — обвинения, молитвы или призывы к оружию, — его слова все равно уносил ветер. Его беззвучное выступление выглядело несколько абсурдным и, уж без сомнения, самоубийственным. Снизу на него уже были нацелены винтовки.
Но еще до того, как прозвучали выстрелы, первый пленник, которого поставили на колени перед экипажем Кезуар, сумел ускользнуть из-под стражи. Захватившие его солдаты, отвлеченные спектаклем отца Афанасия, среагировали недостаточно быстро, а когда это все-таки случилось, их жертва уже бежала навстречу толпе. При его приближении толпа начала расступаться, но солдаты уже взяли его на мушку. Поняв, что они собираются стрелять в направлении толпы, Миляга рухнул на колени, умоляя Хуззах поскорее слезть. На этот раз она не заставила себя упрашивать. В тот момент, когда она соскользнула с его плеч, раздалось несколько выстрелов. Он поднял глаза и сквозь мешанину тел увидел, как отец Афанасий упал, словно от удара, и тело его исчезло за парапетом вдоль края крыши.
— Проклятый дурак, — выругал он самого себя и собрался было уже подхватить Хуззах, чтобы унести ее подальше, когда второй залп заставил его замереть на месте.
Пуля попала в докера, стоявшего в ярде от того места, где Миляга, припав к земле, прикрывал Хуззах. Докер рухнул, как срубленное дерево! Поднимаясь, Миляга огляделся в поисках Пая. В сбежавшего голодаря тоже попала пуля, но он по-прежнему двигался вперед, с трудом ковыляя навстречу толпе, пришедшей в полное смятение. Некоторые разбегались кто куда, некоторые, бросая вызов солдатам, остались стоять на месте. Кто-то бросился на помощь поверженному докеру.
Вряд ли голодарь все это видел. Хотя энергия все еще несла его вперед, его лицо, еще не знавшее бритвы, обмякло и было лишено всякого выражения, а светлые глаза подернулись поволокой. Еще одна пуля попала ему в шею и вылетела с другой стороны, где на горле были вытатуированы три тонкие линии, средняя из которых рассекала пополам адамово яблоко. Сила выстрела швырнула его вперед, и когда он падал, несколько людей, стоявших между ним и Милягой, отскочили в сторону. Тело его рухнуло на землю лицом вниз в ярде от Миляги, его сотрясали предсмертные судороги, но руки все еще продолжали двигаться вперед, целенаправленно пробираясь сквозь грязь к ногам Миляги. Левая рука обессилела, так и не достигнув цели, но правая сумела-таки нашарить стертый носок туфли Миляги.
Он услышал где-то рядом шепот Пая, который уговаривал его отойти в сторону, но он не мог оставить этого человека в последние секунды его жизни. Он начал нагибаться, намереваясь сжать умирающие пальцы в своей руке, но опоздал на пару секунд.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});