Читать интересную книгу Содержательное единство 1994-2000 - Сергей Кургинян

Как я уже говорил, КПВ-1, то есть либеральный проект, связанный с именем Горбачева (на самом деле просто проект реформирования общественных отношений в СССР), испытывал давление с самых разных сторон. Этот проект его противники не только тормозили, но и ускоряли с тем, чтобы скомпрометировать. Этот проект взрывали конкурирующие международные элитные группы. Этот проект не нравился США (точнее, определенным группам в США), ибо его успешное завершение означало бы укрепление союза двух сверхдержав, а указанные группы страсть как хотели остаться в гордом одиночестве. Кроме того, либеральный проект сам по себе связан с плюралистичностью, то есть наращиванием отечественного доморощенного бардака. И, подвергаясь давлению со всех указанных сторон, этот проект не мог не "поплыть", то есть начать менять свою форму и существо под внешним давлением.

Представить себе, что это внешнее давление не сопрягалось с давлением внутренним, то есть "ДРУЖЕСКИ" ПОДРЫВНЫМ, то есть сугубо АГЕНТСКИМ, просто невозможно. И дело не в пристрастии автора к теории заговора. Дело в профессиональной сфере деятельности, которая во многом основана на подробном анализе сходных исторических прецедентов (реформы Столыпина, Сперанского и т.д.) Дело также в определенных конкретных знаниях. Об их источниках и формах их сопряженности с данным родом деятельности я подробно расскажу ниже.

Здесь же выскажу свое отнюдь не "из пальца высосанное" суждение. Это суждение принципиально важно для меня, и, как мне кажется, отнюдь не только для меня. Оно имеет существенное историческое значение, значение аналитическое и научно-практическое. Оно было стержнем длинных бесед с представителями журнала "Люди". Оно же, вычитанное из текста интервью, оказалось детонатором вышеописанной истерики отзывов. Что же это за суждение? Я его сейчас еще раз сформулирую.

Итак (внимание!), известное выступление председателя КГБ СССР В.А.Крючкова на Верховном Совете СССР, в котором Владимир Александрович впервые сказал об агентах влияния, стремящихся обеспечить распад СССР путем искажения и извращения реформ, содержало в себе очень важный и тогда, возможно, решающий элемент некоей весьма и весьма масштабной и многомерной Истины. Однако это касалось лишь элемента истины. По тем временам иначе и быть не могло. Крючков совершенно справедливо указал на ту модификацию агентурного участия в подрыве СССР, которая исходила от главного и непосредственного геополитического конкурента СССР – Соединенных Штатов Америки.

В рамках сделанного выше пунктирного обозначения речь шла об агентуре, как бы "притороченной" к вектору КПВ-7. Однако совершенно недопустимо все сводить к агентуре этого вектора (хотя в тот период ее значение было очень велико). Еще на заре воссоединения двух Германий защитники интересов СССР в вопросе об этом воссоединении столкнулись не только с агентурой КПВ-7 (чье участие в ненужном СССР форсировании такого воссоединения было заранее учтено и надлежащим образом "отпрофилактировано"), но и с другими агентурами, прежде всего, конечно же, агентурой КПВ-8 (то есть сугубо и однозначно германской, германской настолько, что это вступило в достаточно резкие противоречия с силами КПВ-7). Более того, тогда же обнаружилось невнятное, но очень весомое влияние других агентур, включая ультрапатриотическую (видимо, в духе КПВ-3 или КПВ-4).

Уже на этом этапе стало очевидно, что подрыв КПВ-1 комплексен и "многоагентурен". Тогда по многим причинам у тех, кто был этим обеспокоен, не хватило разного рода ресурсов даже для того, чтобы просто осознать, по каким "КПВ-азимутам" наносятся по ним удары и что этому надо противопоставить. В суете "больших дел" это оставили на потом. И за подобное откладывание до лучших времен расплатились "Матросской тишиной" и многим другим. Ибо удары по нескольким азимутам продолжались и впоследствии.

Именно отрицание "агентурного плюрализма" является профанацией рефлексии на катастрофу, случившуюся с СССР! Именно подобное отрицание превращает все произошедшее с нами в "уникальное и непостижимое стечение обстоятельств" или в фатум "тотальной объективности" (развалилось, ибо не могло не развалиться). Именно это отрицание (оно и только оно!) девальвирует все исторические прецеденты (простейший – удар по Столыпину слева и справа). Именно оно, это отрицание, ссылаясь на "конспирологичность и эзотеричность" других версий, является УНИКАЛЬНЫМ КОНСПИРОЛОГИЧЕСКИМ И ЭЗОТЕРИЧЕСКИМ ФОКУСНИЧЕСТВОМ.

Более того, не разобравшись с тем, что отрицается данным фокусничеством, мы вновь и вновь будем нарываться на кажущиеся профану непостижимыми срывы и катастрофы, подвергающие нашу страну и наш народ немыслимым испытаниям и жертвам неясно ради чего. Мы никогда не сумеем ответить на вопрос о трагедии Белого Дома в 1993 году, не сумеем осмыслить в надлежащем небанальном формате уникальное предательство "патриотической оппозиции". Мы ничего не поймем в чеченской трагедии. И никогда не разберемся даже в относительных мелочах типа преступного Хасавюрта.

Блуждая в тумане, ударяясь коллективной стомиллионной физиономией то об одну, то о другую стену, умываясь кровью и теряя облик современного общества и страны, мы будем цепляться за обломки как бы новых, давно изгрызенных червями иллюзий и дарить этим иллюзиям свои последние надежды и силы. Мы будем ненавидеть друзей и целоваться взасос с врагами, которые даже не скрывают, что эти объятия для них являются прологом к хорошо известному по истории "ножу в спину". Впрочем, почему я говорю обо всем этом в будущем времени? Это уже происходит! Происходит раз за разом, по одним и тем же банальным схемам, вводя мою страну и мой народ в Зазеркалье.

А если попытка защитить здесь некое совокупное общественное благо представляется кому-то знаком патетики, не соответствующей стандартам нашего циничного времени, то давайте согласимся хотя бы считать данную рефлексию попыткой отстоять индивидуальное достоинство человека, который взял на себя функцию осмысления политического процесса, и достоинство аналитической корпорации, которая профессионально занята подобным осмыслением и не может вечно притворяться, что происходящее со страной не несет на себе слишком уж очевидного отпечатка весьма и весьма специфической Странности.

А ведь именно такое притворство превращает (омерзительное и без того) наше гнилостно-криминальное, цинично-беспомощное постперестроечное прозябание в то царство абсурда, которое я уже неоднократно называл Зазеркальем. Из скверны постперестройки есть два пути. Один лежит через революцию понимания, рефлексивную революцию, сдержанно и с достаточной полнотой вскрывающую суть субъектов, отвечающих за почти неслыханный в истории Срыв, регресс на одной шестой планеты. Пройдя через лабиринт рефлексивного самопреодоления, мы можем выйти (не скажу, быстро или нет: возможно, почти мгновенно, а возможно, в исторически долгий срок) к неким новым для нас и для мира рубежам общественного бытия. А можем – заблудиться и оказаться вечными странниками, вечными пленниками лабиринта.

Но этот путь внушает хоть какую-то надежду! Другой же путь – путь игнорирований очевидного, штамповки ложных примитивных суждений, наполненных бесплодной взаимной ненавистью, – приведет нас только в Зазеркалье. То есть туда, куда сходятся все предельно античеловеческие, губительные и унизительные для страны КПВшные мерзости. Сейчас мы на пути в Зазеркалье. Движение туда набирает скорость. И это движение надо остановить, не оглядываясь ни на какие риски, ни на какие истерики рабов и проводников Зазеркалья.

Неоднократно говоря в своих работах о Зазеркалье, я никогда еще не раскрывал до конца это понятие-символ. Понятийно-символи-ческое Имя (имя в понимании, свойственном непрагматическим философским школам, школе Лосева, например) созревает внутри недоопределенных метафор. И я считал нужным дать созреть этому Имени, используя до поры до времени метафорическую недоопределенность ("Зазеркалье" – то ли царство мертвых, то ли Алиса в сказочной стране двусмысленностей). Пора, однако, уходить из сферы метафорической образности. Я уже начал делать это (кстати, первый раз), давая философское наполнение метафоры через описание логики превращенных форм. Теперь я дополню философию политологией.

Перестройка – это попытка реализации либерально-советского проекта, это история борьбы иных концептуально-проектных субъектностей за свою реализацию и недопущение действительного развертывания и без того весьма маловероятного либерально-советского реформистского начинания. В организационно-элитном плане это борьба сложно соединенных спецслужбистских элитных сегментов, идущих под флагом национальной модернизации (фигура модернизации – Ельцин), против изъеденной застоем, обалдевшей от либерального кайфа и потерявшей самодостаточность Имперской канцелярии – КПСС.