Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, тогда это дело будущего, — заметил Макконнэдин, кивнув головой. — В таком, например, деле, как самостоятельное управление делами фирмы, шесть или восемь месяцев — это большой срок, за который многое может измениться. Так или иначе, но я совершенно не заинтересован в войне, пусть даже через шесть месяцев. — Он отпил из бокала и поставил его обратно на филигранный металлический столик у кромки газона. — Я никогда не был ни в Европе, ни в Китае, ни где-либо еще. Я все время находился в Штатах и занимался бизнесом. — Его глаза возбужденно сверкали. — Вам легко говорить, вы всегда обеспечены. Вам не пришлось помучиться тогда, в тридцать первом, а я напрягал все силы, чтобы не пойти ко дну, чтобы удержать над водой хотя бы голову. Вам никогда не приходилось быть в таком положении, когда нужно платить, а в кассе пусто, когда весь ваш дом, даже чердак, заложен, когда вас атакуют пятьдесят кредиторов… Из какой-то паршивой, развалившейся мастерской в Окленде я создал огромную фирму «Бэй сити кар энд фаундри», в которой работают теперь четыре тысячи двести человек, у меня четыре завода и флотилия из шести судов… И единственное, в чем я теперь заинтересован, это получить прибыль от своих капиталовложений. Получить как можно скорей, теперь же, без промедления. Понимаете, о чем я говорю?
— Кто-то должен побеспокоиться об этом, — заметил Ласло. — А ведь кроме вас, Берт, кто же побеспокоится?
— Правильно, — улыбнулся Макконнэдин. Он уловил насмешливую нотку, но предпочел не показывать этого, наклонился и произвел очередной удар — хороший удар: его шар прошел двое ворот, отбросил шар генерала на три фута назад от шара Ласло и остановился на отличной позиции. Дэмон наблюдал за Макконнэдином со смешанным чувством восхищения и презрения. Уж очень он уверен в себе. Даже слишком! Он был уверен в том, что считал для себя ясным, но понимал фактически очень мало, разбирался во всем плохо. И это ужасно. Был момент, когда Дэмону, стоявшему на этом широком, безупречно ухоженном зеленом газоне, под неизменно жарким калифорнийским солнцем, хотелось схватить этого промышленника за волосы и протащить его по бесконечным просторам Тихого океана и багровым холмам Шаньси в разваливающийся каменный дом, в котором люди — пусть даже такие, как он и Макконнэдин — умирают от гангрены, потому что не имеют необходимых медикаментов и хирургических инструментов, протащить по пустыням и затерявшимся в глубине страны деревенькам, в которых без разбору берут заложников — даже таких, как он и Макконнэдин — и сотнями расстреливают их из «шпандау» и «шмайссеров»; протащить еще дальше, в страну крутых черепичных крыш и маленьких дымовых труб, где в дымящихся руинах под аккомпанемент гула удаляющихся бомбардировщиков стонут и плачут дети…
Однако желание сделать все это быстро прошло. Дэмон уже сказал, что хотел. Сказал достаточно. Снова подошла его очередь. Ему надо ударить так, чтобы пройти вперед самому и улучшить позицию шара своего партнера. Надо ударить так, чтобы его шар прошел ворота и еще футов тридцать, чтобы догнать шар Макконнэдина одним ударом. В этом единственный шанс не проиграть. Дэмон сделал медленный глубокий вдох, нагнулся и сосредоточил все свое внимание на шаре с синими полосками.
* * *Удобно устроившись в мягком шезлонге, рассеянно улыбаясь праздной болтовне Хелины, Томми прислушивалась к спору на крокетной площадке со все возраставшим раздражением. С тех пор как Сэм возвратился из Китая, он все время был вот таким, большей частью молчаливым и сдержанным, но потом ни с того ни с сего вдруг мог сказать что-нибудь такое, что приводило всех в бешенство. Он вел себя так, будто на его совести было убийство, и помимо его воли это обстоятельство нет-нет да и вырывалось наружу и создавало для всех неприятную и напряженную атмосферу. Просто возмутительно! Бывали моменты, когда она хотела крикнуть, урезонить его, даже спуститься на площадку, чтобы прекратить этот разговор, но потом отказывалась от этой мысли. Если Берт выиграет игру, у него будет хорошее настроение; а если проиграет, то она, вероятно, сможет развеселить его во время завтрака и этим несколько сгладить неприятную, напряженную атмосферу. Но если Сэм считает, что люди должны спокойно выслушивать его бесконечные язвительные замечания…
— …Я хочу сказать, они совершенно невыносимы, — не умолкал глубокий, грудной голос Хелины Макконнэдин, — все эти здешние коренные семьи, такие как Керни или Макаллистеры… А вы посмотрели бы, как она важничает, с каким пренебрежительным высокомерием относится ко всем, просто ужас! Она, видите ли, захотела узнать, не имею ли я желание помочь ей в работе! Вы понимаете? Помочь ей в работе, в этом только что организованном голден-гейтском совете по исполнительским видам искусства! Этим она хотела узнать, конечно, не желаю ли я дать ей чек на тысячу долларов…
Соглашаясь с Ходящей кивком головы и вполголоса поддакивая ей, Томми наблюдала, как Сэм со свойственной ему легкой грацией и невозмутимой сосредоточенностью нагнулся к своему шару. На террасу выбежала младшая дочь Макконнэдинов Дженнис и о чем-то возбужденно закричала. Берт, все еще раздраженный разговором с Дэмоном, сердито окликнул ее и сказал, чтобы она не вопила; Дэмон же, сосредоточив все свое внимание на ударе, ничего этого не слышал. Он тщательно прицелился и ударил молотком. Шар прошел через ворота и, покатившись по слегка изогнутой траектории, стукнулся о желтый шар и сместил его с выгодной позиции.
— Чертовское везение! — воскликнул Макконнэдин. — Просто поразительно, как везет…
Дэмон улыбнулся, вытер ладонь о брюки. Раздраженная Томми посмотрела на отца. Но генерал, казалось, потерял какой бы то ни было интерес к игре; он удивленно уставился на Дженнис, которая в этот момент говорила:
— Воплю я или не воплю, это неважно, важно, что это правда: они сбрасывают бомбы!..
Томми со страхом повернулась к девочке.
— Дочурка, — обратилась к ней Хелина, — с этими нервными военными так шутить нельзя, ты же знаешь, что они могут принять все за чистую правду.
— Мама, — взволнованно воскликнула девочка, — это вовсе не шутка, я говорю правду!
Томми настороженно выпрямилась. Генерал подбежал к террасе, поднялся на нее, перешагивая через две ступеньки, за ним вплотную следовал Сэм. Их лица были спокойны, но спокойны необычно — они выглядели как бы посуровевшими. Встретившись взглядом с Томми, они сразу же отвели глаза в сторону. У больших стеклянных дверей, ведущих в гостиную, комкая в руках полотенце, стояла темнокожая служанка Маргрит и настойчиво повторяла:
— Послушайте, послушайте же кто-нибудь, что там говорят…
Томми, не помня себя, вскочила. Резвившиеся у трамплина дети удивленно уставились на взрослых. Хелина взглянула на Томми и с забавным возмущением спросила:
— Что происходит со всеми? Все с ума сошли, что ли?
Ничего не ответив, Томми бросила на нее полный испуга взгляд, почти бегом пересекла террасу и вошла в длинную прохладную гостиную, со стоявшими у стены двумя сдвинутыми вместе роялями, с огромными встроенными книжными шкафами, заставленными куколками и статуэтками из китайского фарфора, с ярко-оранжевыми секционными кушетками вокруг итальянского мраморного кофейного столика. В гостиной Томми торопливо подошла к столпившейся вокруг радиоприемника группе людей. Радиостанция передавала невинную танцевальную музыку, девушка глубоким контральто пела: «…Так горячи твои объятия, но это только летний сон…» Радиостанция продолжала передавать эту мелодичную музыку, а собравшиеся у приемника люди стояли и вопросительно смотрели друг на друга, в то время как с террасы к ним подходили другие. Дженнис недоверчиво, как бы оправдываясь, твердила:
— Ну как же так, он ведь только что говорил об этих бомбах… О том, что сбросили бомбы на Пирл-Харбор.
Берт Макконнэдин наклонился к приемнику и переключил его на другую станцию. Все услышали хорошо знакомый голос комментатора, который всегда говорил четко и авторитетно. Теперь же его голос был несколько напряженным и не совсем уверенным. Прислушиваясь к его словам, Томми помимо воли сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладони. Комментатор передавал ужасные новости. Он повторил их несколько раз, после чего и эта станция начала передавать музыку.
— Что же они там делали? — возмутился Берт Макконнэдин. — Выходит, что там никто ничего не охранял? За каким же чертом они все там находятся?…
Томми почувствовала страшную слабость, у нее потемнело в глазах, закружилась голова, как будто она отравилась недоброкачественной пищей. Снова война. В ее жизнь опять вторгается ужасное событие, и не только в ее жизнь: война пересечет жизненный путь всех близких ей людей. Бросив взгляд на ярко освещенную площадку у бассейна, Томми увидела, как Пегги, весело болтая с мальчиком, улыбаясь ему, вытирает полотенцем волосы, взбивает их изящными наклонами головы. «Донни, — вдруг подумала Томми, и ее сердце внезапно кольнула острая боль. — О боже, Донни…»