Кристофер бросил ей с насмешливой ухмылкой:
— Вы, должно быть, прочитали мои мысли, мадам. Именно этого подарка я и ждал.
— И вы еще смеете допускать такие вольности в доме моего супруга! — воскликнула она, не в силах совладать с дыханием. — Вы, без сомнения, плохо кончите, если будете и дальше позволять себе столь легкомысленное поведение.
Укоры Эриенн, казалось, лишь развеселили Кристофера, поскольку улыбка его стала шире, заставив Эриенн усомниться в том, что ей вообще удастся хоть когда-нибудь отвадить его от привычки распускать руки. Несколько овладев собою, Эриенн сделала жест все еще дрожащей рукою:
— Сэр, не могли бы вы подняться и перелечь на другой бок, чтобы я сняла бинты.
Кристофер уперся ладонью левой руки в матрас и приподнялся, чтобы она смогла просунуть под него руку. Но и в этом положении Эриенн было трудно оставаться безразличной к их близости и унять неровно колотящееся сердце. Поискав несколько мгновений, она смогла нащупать зловонные бинты и вытащить их. Когда она бросила тряпки в тазик для использованных бинтов, в дверь раздался легкий стук, и с ее разрешения в комнату вошел Банди.
Эриенн воспользовалась этим моментом, чтобы извиниться и покинуть комнату, переложив свои обязанности на другого. Она была рада, что им помешали, и захотела побыть одна в своей спальне. Как только дверь за ней захлопнулась, гнетущее беспокойство спало, однако какой-то определенной причины этому Эриенн назвать не могла. Вопреки всем ее планам, ей удалось разгадать только одну загадку — узнать, кто был ночным всадником. Она радовалась, что дело Кристофера было справедливым, однако ее преследовала тень того, кто бросился спасать ее из ручья. Эриенн не верила, что это был ее муж, и ей внушала страх мысль, что и тут лицо Кристофера заслонило собою образ Стюарта, как это часто бывало во время окутанных тьмою свиданий с мужем.
Вот оно, то самое место, где она встречалась с супругом по ночам, вот эта кровать, и, блуждая взором по бархатному занавесу, Эриенн беспокойно пыталась поймать какую-то мысль. В последнее время, находясь в постели с мужем, она слишком далеко заходила в своих фантазиях о Кристофере. Эти жаркие объятия почему-то заставляли вспоминать его, и теперь эти видения вползали и в другие воспоминания о ее супружеской жизни, подвергая сомнению некогда незыблемые факты и внося путаницу в образы обоих кузенов. Неужели это проклятие крови Флемингов? Способна ли она вообще хранить верность кому-то? Неужели ее желание будет по-прежнему вызывать образ другого мужчины каждый раз, когда она находится в объятиях мужа, и доводить до блаженства, которое забрасывает ее на ошеломительные высоты? Перед Эриенн возник образ в бесстрастной черной маске, низко склонившийся как бы для того, чтобы поцеловать ее, и медленно, как и раньше, он превратился в ухваченное страстью лицо того человека, который преследовал ее.
Сознание Эриенн воспротивилось этому и тут же было захвачено еще одной мыслью, мыслью, от внезапного прихода которой перехватило дыхание.
Ситон! Сэкстон! Кузены? Или братья? В семье Сэкстонов родились двое сыновей. Старшим был Стюарт, но кто был младшим? Мог ли им на самом деле быть тот, кого Эриенн знала под именем Кристофера Ситона? Что можно придумать лучше, чтобы расставить ловушку для негодяев, которые сожгли усадьбу, чем одному изображать лорда, а другому разыгрывать спектакль с переодеваниями? Если они братья, то, вероятно, действуют сообща, чтобы отомстить за уродство одного из них. Кристофер, способный к более активным действиям, взялся за клинок и пистолет во имя справедливости под видом ночного всадника, в то время как старший брат нагоняет страх в сердцах бандитов одним лишь своим существованием. Те, кто подожгли усадьбу, надеялись убить его, однако просчитались.
Улыбка становилась все шире на губах Эриенн по мере того, как она обретала все большую уверенность в своей новой догадке — Кристофер имеет свободный доступ в усадьбу и ориентируется в ней настолько хорошо, будто родился здесь.
Эриенн уселась в ногах кровати и, несмотря на напряжение во взоре, не видела ничего перед собой. Ее сознание вертелось в центре бушующего водоворота. Что-то тут было еще, какая-то мысль, которая ускользала от нее. Эриенн не оставляло подозрение, что не все в этом деле было так просто. Она потерла руки, и почти тут же, при воспоминании о том, как склонилась к бинтам, внутри у нее все моментально похолодело. Правой рукою она погладила ладонь левой руки, нежно, как будто это была спина Кристофера, и внезапно поняла, до чего дотронулась. До морщинистого шрама на его плече. Совсем недавно пролетела та ночь, когда в момент наивысшей страсти она нащупала этот шрам на спине Стюарта.
Когда Эриенн все окончательно поняла, с ее губ сорвался приглушенный вопль. Муж присылал к ней в постель вместо себя другого! Перед ней медленно проплывали картины интимных сцен, когда она проводила руками по его телу, чтобы удовлетворить свое супружеское любопытство, и когда он умелыми ласками заставлял ее вздыхать от удовольствия, — так же, как это делал в карете Кристофер.
Эриенн была больше не в состоянии вспоминать все это и, скорчившись, зарылась лицом в покрывало на кровати. Она сдерживала свои завывания, заглушая их в постельном белье. Боль в груди была непереносимой, и не было никакого избавления от испытываемого ею жгучего стыда. Не использовали! Построили на ней свою игру! Дура! Дура! Дура!
Эриенн не могла избавиться от тех гнетущих мыслей о своей постыдной роли, которые обрушились на нее словно ледяной шквал. Прижав одеяло к животу, она покачнулась на каблуках и, обратив лицо к небу, принялась тереть себя одеялом, как бы соскребая грязь, но грязь оставалась в душе, и избавиться от нее было невозможно. Предательство терзало душу Эриенн.
Она бросилась на кровать и разрыдалась. Как они посмели распоряжаться тем, что принадлежит ей и только ей одной? Перебрасываться ею, не думая ни о ее желаниях, ни о ее чести?
Эриенн поднялась на ноги, и в сердце ее вспыхнул огонь ярости. Она должна высказать все в лицо этому подонку, а если рядом окажется муж, то она выскажет все и ему, и дело будет решено окончательно. С этой чередой маскарадов покончено! Эриенн забыла о своем горе. Ей надо было решить вопрос чести, и она не сомневалась, что сделает все так, как надо.
Загоревшись решимостью, Эриенн расправила покрывало на кровати, налила воды из кувшина в тазик и смыла пятна крови со своих рук. Грязная вода была слита в ведро, и Эриенн, налив свежей воды, намочила полотенце и отерла им лицо. Проводя прохладной тканью по лицу, Эриенн ощутила, как в ней зарождается смутное осознание причин, побудивших мужа пойти на такой шаг. Если во время пожара Стюарт получил такие ожоги, что не в состоянии выполнять супружеские обязанности, то, позволив брату обладать ею, он мог быть, по крайней мере, уверен в том, что в потомстве, которое носит она, есть капля и его крови. Однако от этой мысли ей не делалось легче. В их расчетах не было ни малейшего уважения к ее гордости и чувствам.