– Доложу командиру, посоветуемся. Нехорошо, конечно, получилось. В Овражкове и так мало наших, а похоже, что там скоро очень важные события должны произойти. И надо же было тебе на этого бургомистра напороться!
– Так ведь…
– Ну, да что теперь говорить!
НЕЛЕГКОЕ РЕШЕНИЕ
Выслушав предложение майора Огинского, командир и комиссар отряда долго молчат.
«Да, эффектно, конечно,- думает комиссар,- но ведь чистейшей же воды авантюра…»
А комиссару дерзкий замысел Огинского по душе. Майора, правда, трудно принять за чистокровного арийца, но на нем будет форма эсэсовского офицера и документы штурмбанфюрера. Да и человек он толковый, сообразительный, найдет способ выйти из затруднительного положения, если таковое возникнет.
А бургомистра давно уже следовало проучить, но это рискованно – Куличев нигде не появляется без охраны. К тому же из него нужно выжать все, что он знает о замыслах немцев. А они ему многое доверяют…
У командира отряда отношение к замыслу Огинского сложнее, но и он постепенно приходит к мысли, что майор справится, пожалуй, с задуманным. Да и такой благоприятный случай жалко, конечно, упускать…
– Он и немецким владеет не хуже любого немца, – набивает цену Огинскому комиссар.
– Для беседы с бургомистром этого и не требуется, – усмехнулся Огинский. – В данном случае успех моего замысла будет определяться не совершенством знания немецкого языка, а магией штурмбанфюрерских документов. Я ведь предъявлю им удостоверение личного представителя могущественного гаулейтера Заукеля, назначенного генеральным уполномоченным по использованию рабочей силы оккупированных восточных территорий самим фюрером.
– А вы думаете, что немцы не обнаружили еще исчезновения Мюллера и не организовали уже его поисков? – спрашивает командир.
– Он уверяет, что предпринял эту поездку по своей инициативе и не сообщил о цели ее даже Заукелю. Да и кому придет в голову искать его в Овражкове? В нем даже комендатуры немецкой нет. И вообще ни один немец пока не совал туда своего носа.
– Кроме майора Вейцзеккера, – уточняет командир.
– Да, правильно, – подтверждает комиссар. – Но и он ездил туда почему-то тайком. Мы узнавали об этом от Ерохина, нашего человека, надежно обосновавшегося в овражковской полиции. А зачем приезжал Вейцзеккер в Овражков, ему ничего не известно. Похоже, что это держится в тайне и от самого начальника полиции Овражкова – Дыбина. Вообще этот Овражков полон тайн, и мне не очень верится, что немцы собираются в Пеньках что-то организовать, как сообщил нам Васяткин. А не в Овражкове ли? Все это известно, наверно, только бургомистру Куличеву. Вот почему так важно…
– В этом и я с вами согласен, – перебивает его командир. – Куличев бесспорно многое смог бы рассказать в случае успеха замысла товарища Огинского. Но ведь замысел этот не шуточный. Огинскому придется играть несвойственную ему роль.
– И он неплохо ее сыграет! – горячо восклицает комиссар. – Я в этом нисколько не сомневаюсь…
– Нам, однако, не самодеятельный спектакль предстоит, а рискованная операция, – хмуро замечает командир. – Играть роль Мюллера придется к тому же не на сцене, а среди врагов, и мы не можем поручиться, что они не разоблачат Огинского с первого же взгляда.
– Понимаю ваши опасения, товарищ командир, – соглашается с ним Огинский. – Но ведь я не актер-любитель, а кадровый офицер, побывавший уже в кое-каких переделках. Если бы не твердая уверенность в успехе задуманного, я и сам бы не полез на рожон. А план моих действий могу доложить вам еще раз…
«Чертовски ведь все логично в его плане, – слушая Огинского, думает комиссар. – Просто непонятно, чего еще командир колеблется?…»
– Ни Куличеву, ни его помощникам, привыкшим холуйствовать перед немцами, и в голову не придет допустить возможность такой дерзости с нашей стороны, – горячо продолжает майор Огинский. – В документах, которые мы отобрали у Мюллера, сказано ведь, что ему дано право контроля не только русской, но и немецкой гражданской администрации. Понимаете, как велика сила таких документов, а следовательно, и самого штурмбанфюрера Мюллера?
Командир хмурился и невозможно было догадаться о его мыслях, а Огинский исчерпал уже все свои доводы. Видно, ничем не сломить упорства командира, а может быть, и предубеждения…
– Не убедил я вас, значит? – упавшим голосом спрашивает его Огинский.
– Этого я не говорю, – задумчиво произносит командир. – В принципе все довольно убедительно…
– Тогда, значит, я как исполнитель не подхожу?…
– Эх, Евгений Александрович, Евгений Александрович! – тяжело вздыхает командир. – Разве только в этом дело? Вы же сами понимаете, что такую операцию я должен с вышестоящим начальством согласовать. Сделать шифрованый запрос об этом по рации…
– А пока пошлем его, да пока ответ придет, – с досадой перебивает его комиссар, – то даже в том случае, если и разрешат, момент будет упущен. О пропавшем Мюллере к тому времени оповестят не только все немецкие гарнизоны, но и полицейские управы.
– Нам нельзя медлить и по другой причине, – замечает снова воспрянувший духом Огинский. – Разоблаченный Васяткиным провокатор признался ведь, что сообщенные им сведения о карательной экспедиции против нас – выдумка бургомистра. Цель ее очевидна – вынудить нас уйти отсюда.
– Но и тому, что сообщил нам Васяткин о Пеньках, я не очень-то верю, – задумчиво сказал комиссар. – Скорее всего, именно тут, в Овражкове, затевается что-то. А если поближе к Пенькам перебираться, значит, во Владимирской пуще придется базироваться. Почти за пятьдесят километров отсюда и около семидесяти от Овражкова…
– Да и не в Овражкове только дело, – тяжело вздыхает командир. – Нам от железнодорожного моста через Бурную нельзя далеко уходить. Не выполнили ведь задания партизанского штаба и не взорвали этот мост…
– Пробовали, и не раз, – разводит руками комиссар. – Но вы же сами знаете, какова там обстановка… Не случайно хлопцы окрестили тот чертов мост «неприступным», хотя командиру нашему очень не нравится это прозвище…
– А вам нравится оно разве? Не отобьет оно охоту дерзать? К тому же, насколько я разбираюсь в русском языке, прозвища даются живым существам…
– А мне именно то и нравится, что мост этот стал для наших ребят таким же живым врагом, как и сами фашисты! – горячо воскликнул комиссар.- А из того, что «неприступным» его прозвали, не следует, однако, что он действительно неодолим. Берут ведь и неприступные крепости…
– С таким пониманием его временной, так сказать, неприступности и я согласен, – примирительно произносит командир. – Надеюсь, что бойцы наши понимают и военное, я бы даже сказал, стратегическое его значение. Если мы взорвем этот мост, парализуем весь железнодорожный узел, находящийся в руках у немцев.
– Они это понимают, товарищ командир.
– Уходить, значит, с этой базы без достаточно веских причин…
– В том-то и дело! – перебивает Огинского комиссар. – Никоим образом!
– А существуют ли на самом деле столь веские причины, чтобы все-таки уйти, знают пока лишь немцы да бургомистр Овражкова, – заключает майор Огинский. – И я надеюсь заставить его сообщить нам об этом без утайки, если только вы…
– Ну ладно! – решительно махнул рукой командир. – Не возражаю! Нам действительно необходимо не только точно, но и срочно знать, что же затевается в Овражкове. Прежде, однако, надо выяснить, не засланы ли уже в Овражков гестаповцы.
– Это Ерохин должен знать.
– А его не выставили еще из полиции за то, что он Васяткина упустил?
– Сообщил сегодня, что удалось выкрутиться.
– Ну, а какие вам понадобятся помощники, товарищ майор? – спрашивает командир Огинского.
– Я бы еще только лейтенанта Азарова попросил. Он и машину умеет водить, и немецким владеет. С ним вообще можно на любое дело… Вы ведь знаете, как мы с ним из плена бежали?