ни к чему, что моя дочь перед вами поставила. И не смотрите на меня так пронзительно, — сами знаете, что с этим и спорить невозможно. Трефное, так трефное.
<…>
— Ради Б-га, Василий Васильевич! — прервал на этот раз я его, смотря в упор в его водянистые глаза. — Вам же доподлинно известно, что если я не прикасаюсь к ветчине на вашем столе, то это не потому, что стол ваш, а потому, что ветчина — это свинина, да, нечто «трефное», то есть пища недозволенная по еврейскому ритуалу, вот по тому же ритуалу, который строго-настрого запрещает евреям употреблять в пищу кровь! Вы, Василий Васильевич, ведь сами так хорошо об этом писали! Как же…
У меня чуть не сорвалось: «Как же вам не совестно!» Но я вовремя спохватился. Впрочем, Василию Васильевичу и без моего укора было совестно. Его седая голова как-то неестественно втянулась в плечи, и он растерянно обводил глазами стол.
<…>
— Ладно, ладно, — смеялся Розанов — коли вы все против меня: и евреи, и старообрядцы, да и собственные мои дочери, бросим о ритуале. Но о евреях я все-таки доскажу…
<…>
<Я> был разочарован <…>. Мой первоначальный импульс был понять, с участием самого автора «Темного лика», «Людей лунного света» и «Введения к Достоевскому» и прочего и прочего, что толкнуло его к столь загадочному самоотречению, но я никогда не ожидал, что услышу от него избитые вариации на затасканные темы Меньшикова, нововременного эксперта по жидоедству.
— Нет, — продолжал катиться по наклонной плоскости Розанов, — скажите сами, как это объяснить без всяких ритуалов, что все евреи, как один, только и делают, что поносят Россию на чем свет стоит, не находят в ней ничего решительно хорошего и готовы продать за алтын?.. А у них-то самих разве все так благополучно? Неужели не за что хоть разок, для разнообразия что ли, себя самих поругать?!
<…>
Дело не в еврейском самолюбии, а в их беспримерной настойчивости. Только и думают, как бы поскорее упрочить свою власть над нами… А для этого нужно добывать деньги какими угодно средствами… Вот прошлым летом я наблюдал в Бессарабии, как еврейские лавочники постоянно обвешивали съезжавшихся на базар мужиков…
— Василий Васильевич! — вскричал я против воли, — разрешите и мне слово вставить, и как ни разочарован был… [запись обрывается] [ШТЕЙНБЕРГ].
Как отмечалось выше, весьма похоже, что в эти годы розановская жидобоязнь переросла в легкое умопомешательство. Так в одном из писем о. Павлу Флоренскому он, буквально трясясь от страха:
Я очень боюсь жидов. Они все захватывают и нас душат. Все, над чем я смеялся у Суворина («Я боюсь евреев»), — я вижу теперь — правда, и мой смех был молод,
— выкрикивает погромные лозунги и ушатами льет помои на головы бывших друзей и хороших знакомых-евреев (Гершензона, Столпнера, Волынского, О. Дымова и др.):
У них в браке никакого художества, только постель («пуховики», которые разрывают во время погромов). Это, в сущности, — похабнейшая нация, и даже у пророка сказано: «у них („уды“) х-и, как у жеребцов». Лицо, фигура, судьба для них не имеет значения. Это буквально кобыльня (хлев) вся эта «отцами Церкви вовсе не рассмотренная Библия».
<…>
Ничего так не жажду, как погрома и разгрома: «Вон, вон! Вон! Убирайтесь, куда знаете». Никакого другого решения вопроса не может быть. «Дело Бейлиса» все показало: в 9 ЛЕТ они съели печать, поработили ее до самой унизительной формы подчинения. Конечно, больше всего улыбочками, ласковостью, лестью. «Вы, господин полковник» (Янкель хоружему). Это врожденно-содомическая нация, вся целиком, они все лесбиянки и мужчины все содомиты, от этого онитак липнут к нам, непременно в нас влюбляются и почти подставляют нам ж. Для совокупления, т. е. духовно. «Без мыла влезают», как острят чиновники о подделывающихся к начальству. Я теперь, оглядываясь на свое прошлое, — вижу, как они меня «обмазывали», как они меня «обмыливали», и, вспоминая-то это, я их удвоенно ненавижу. «Если они с Розановым (т. е. хитрым) чуть не справились», — можно представить, что они делают «с мужичком» и «с писателем Кондурушкиным[435]». Как этот проклятый Горнфельд слопал Пешехонова, Петрищева, Мякотина и всех «социалистов-народников» «Русского Богатства». В «Русск. Мысли» уже принимают рукописи, т. е. печатают или не печатают, жид Франк и жидовка Любовь Гуревич. Литературный фонд — в их руках, Касса взаимопомощи литераторов — в их руках. Русским славянофилам (Рцы) уже давно «оказывают покровительство» евреи. Они везде лезут и пролезают, свое проклятое «ж. с мылом»… <7 декабря 1913 г., СПб.> Т. 29. С. 334.
А если оставить жидов «как есть», конечно, лет в 400 они съедят Россию. Смотрите, лишь 10 лет прошло «свободы печати», — и дело Бейлиса (за коим Вы не следите) показало, что вся русская печать, не газеты одни, но под давление газет и все толстые журналы — суть анонимно-еврейские, подчиненно-еврейские, [РОЗАНОВ-СС. Т. 29. С. 337–338, 334,327].
Как было показано в Гл. V
Во время процесса Бейлиса Розанов опирался на авторитет Флоренского, приводя теологические аргументы о существовании ритуальных убийств у евреев. Сам Флоренский принял анонимное участие в полемике и напечатал под псевдонимом, обозначенным греческой буквой омега (Q), две статьи в пользу существования ритуального убийства у евреев. <…> Флоренский формулировал свои представления о крови и «еврейскости» в контексте понимания национального характера как величины биологической, этнически детерминированной. Примечательно, что Флоренский в отношении к еврейской крови применял именно квантитативный подход. В письме-трактате Розанову «Иудеи и судьба христиан» Флоренский дал расово-биологическую характеристику еврейской крови:
Теперь что же мы называем еврейством? Израиля, — мужскую и даже, отчасти, только главную мужскую линию роста. Однако от каждой линии, как мужской, так и женской, в каждом существе ее отделяются боковые отпрыски, — новые женские линии, из которых очень многие смешиваются кровью с иными народами и, оставаясь фактически еврейскими, ибо еврейская кровь необыкновенно сильна, перестают называться таковыми. Таким образом, еврейство, не нося этого имени, внедряется все глубже и глубже в массу человечества и корнями своими прорастает всю человеческую толщу. Секрет иудейства — в том, что есть чисто иудейское, чистокровное, и около него — с невероятной быстротой иудаизирующаяся «шелуха» прочих народов. Теперь в мире нет ни одного народа, совершенно свободного от иудейской крови, и есть еврейство с абсолютно несмешанною кровью. Итак, есть евреи, полуевреи, четверть-еврей, пятая-евреи, сотая-евреи и т. д. И вот каждый народ с каждым годом увеличивает процент еврейской крови, то есть разжижается в своей самобытности.