от смерти. Но я совершенно не хочу никого убивать. Я ценю чужие жизни. Я хочу, чтобы вы и дальше оставались лордом и правили здесь долго, и счастливо.
— Странно слышать это от ведьмы, что привела сюда армию чудовищ и обрекла на горе и страдание тысячи людей, — сказал я, усмехнувшись и вдруг спохватился: — «О боже! Зачем я сказал это вслух⁈ Не нужно говорить ведьме, что она ведьма!»
Оливия, продолжая улыбаться, покачала головой.
«Кажется, она ни капли не смутилась или отлично умеет держать себя в руках».
— Вы считаете меня ведьмой, потому что мы с вами принадлежим разным, враждующим сторонам. Если б мы были на одной стороне, вы называли бы меня волшебницей, — девушка захихикала. — Сама себя я считаю феей. Но, правда, больше никто, по собственной воле, не соглашается называть меня подобным образом. Да и вообще, так спокойно, как с вами, мне не удавалось с кем-либо поговорить уже много лет. Никто не согласился бы сеть ко мне за стол. В моём присутствии люди дрожат от страха или дрожат от злости, а зачастую от того и другого одновременно. Моя сила всех пугает. Меня сторонятся, словно я демон. Даже те, кому я служу, наверное, с удовольствием бы от меня избавились, если б могли. Но вы меня удивили, господин Алекс. Кажется, вы считаете меня человеком.
— Простите, что назвал вас ведьмой. Я не хотел вас расстроить.
— Ничего страшного. Я привыкла, — Оливия вздохнула. — Я, правда, привела сюда армию, но стараюсь всячески минимизировать наносимый мною ущерб. Этот город и люди, его населяющие, нужны мне целыми и невредимыми. Я могла бы обрушить на Дюринсаль огонь с неба и спалить тут всё дотла за пару часов. У меня хватило б на это сил, и не потребовалась бы армия ящеров, от которой столько хлопот. Но согласитесь, что уничтожить город и всех его жителей — это какая-то совершенно безумная глупость, в которой нет ни капли здравого смысла. Никому не нужен выжженный пустырь. Я даже окружающие деревни и поля стараюсь сохранить максимально неповреждёнными. Как только всё уляжется, провинция должна жить прежней жизнью, словно здесь ничего не случилось.
— Ваши ящеры жрут крестьян, — я покачал головой.
— Не правда! — Оливия нахмурилась. — Может я, конечно, где-то не уследила. Но, вообще, я им такого не позволяю. Кто тут завтра будет поля возделывать, если они крестьян съедят?
— А что они у вас едят?
— Растительную пищу. Они всеядны. Сейчас сидят на зерновых с небольшим добавлением мяса животных. Почему вы решили, что они едят крестьян?
— Мне об этом рассказали «хвостатые» из малой Рины. Вы держали их в церкви, и каждый день забирали оттуда одного или двух человек.
— Ну, так я же их на различные работы забирала, а не для того, чтобы ими ящеров кормить, — Оливия засмеялась. — Рептилии руками совершенно ничего делать не умеют и глупые до безобразия. Да и какое там мясо с этих крестьян? Это же не корова…
— Надо было предупредить людей, объяснив им, куда их забирают, чтобы они не боялись, — я вздохнул. — Тем более, детей могли бы просто отпустить. Не нужно было шантажировать ими Анни и заставлять её рисовать вам рисунки.
— Это вы про девочку-лису? — ведьма вдруг погрустнела. — Господи, мне её так жаль. Это моя вина. Но я даже представить не могла, что малышку за это посадят на кол. Я думала, что её схватят, рисунки отберут и закроют где-нибудь. Потом я город захвачу, и лисичку отпустят.
— Откуда вы знаете, к такой казни её приговорили? — признаться, я напрягся.
— Я наложила на неё заклинание, чтобы видеть всё её глазами. Мне просто хотелось посмотреть как дела в городе. Но я, правда, не ожидала такой жестокости от ваших людей. Вы меня разочаровали.
«Выходит, Анни совсем не нужно было что-либо рисовать», — я покачал головой. — «Ведьма изначально не ожидала, что она вернётся назад с рисунками, и они ей были совершенно не нужны. Вся сделка оказалась обманом».
— И как долго вы использовали её глаза?
— До того момента, как девочку-лису схватили и начали пытать. Тогда от неё пошёл такой поток страха и отчаяния, что мне пришлось разорвать контакт, чтобы моя собственная психика не пострадала. Наверное, сам процесс казни я бы не пережила. Это опасная магия. Даже если тот, с кем я ею связана, случайно умрёт, моё собственное сердце может остановиться.
— Понятно.
— Простите, — ведьма опустила взгляд. — Мне, правда, очень жаль. До сих пор поверить не могу. Девочка была такой милой. И рисовала она изумительно. Никогда себя не прощу.
— Она жива. Не переживайте, — я вздохнул. — Каким-то чудом я успел спасти её от казни.
— Господи, я так рада! — ведьма сцепила пальцы напротив груди.
— Вы верите в бога?
— Что за странный вопрос? — Оливия удивлённо вскинула брови. — Или вы думали, что я должна поклоняться тьме? — девушка засмеялась. — Тьма бездушна. Она не придёт вам на помощь. Рассчитывать на неё нет смысла. А я уже сказала, что не считаю себя ведьмой. На моей душе не так много грехов и я всё ещё надеюсь вымолить за них прощение.
— Ладно. Разрешите мне задать вам ещё один вопрос?
— Конечно, — ведьма ласково улыбнулась. — Спрашивайте всё, что вас интересует.
— Мне не понятно, как получилось что вы, «высшая» служите какому-то владыке Бартону? Из какого вы круга? Первого? Или третьего? Или сколько там ещё есть кругов?
— Владыка Байтон, — поправила меня Оливия. — Простите, но я не поняла вас. Сир Алекс, почему вы назвали меня «высшей», и о каких кругах идёт речь?
— А как у эльфов разделено общество?
— Я не знаю, — ведьма улыбнулась и покачала головой. — Ясно. Кажется, я догадалась. Вы, видимо, даже не заметили, что я не эльф. Я полукровка. Люди зачастую