дело хотя и опасное, но предложение надо принять: на два-три человека больше или меньше – это положения все равно не спасет. А из попытки, может, что и выйдет. Только бы начать – там уж само пойдет. Мы снарядили делегацию: Шегабутдинов, Муратов и помначснабдива Ефимов. Кажется, там, в крепости, присоединился к ним и Агидуллин, помощник и близкий товарищ Шегабутдинова, впоследствии все время служивший нам связью с ним, когда обстановка заставила Шегабутдинова играть трудную и опасную роль.
Делегация уехала. Мы нервно ждали результатов: то верили, то не верили в благополучный исход. Ловили каждый звук, долетавший от крепости. Кто-то уверял, что встретили дружно. Кто-то говорил, что избили при первой же встрече. Уверяли, что делегацию, обезоруженную в воротах, увели на расстрел в глубь крепости. Наконец прибежали партшкольцы и сообщили достоверное: крепостники говорили с делегацией мало, грубо, угрожающе, затем арестовали и посадили в крепостную тюрьму. В крепости усиленное брожение, – верно, к чему-то готовятся решительному…
Впрочем, что ж тут нового – мы и без того каждую минуту ждем удара.
Весть об аресте делегации вырвалась на волю, побежала по городу, в ближние деревни, в кишлаки.
Всякие вести и слухи переносились тогда с изумляющей скоростью. Буквально через минуту все значительные новости узнавала сразу широкая округа – тут помогал и телефон и живая связь, прежде всего крепостная конница.
В делегации арестовали Шегабутдинова. Об этом живо узнало киргизское население. И помчалась роковая весть: брошен-де вызов, подан сигнал, наших хватают, сажают в тюрьмы. Готовьтесь к бою. Живей, живей, подымайтесь живей!
Масанчи в штадиве встревоженно докладывал:
– Только что прибежала партия киргизов. Они у меня требовали оружия, чтобы идти на крепость освобождать Шегабутдинова… Хотели скакать в горы, подымать кишлаки. Уверяли, что быстро поставят на ноги целое войско. Но оружия у меня нет, они вернулись ни с чем… Мусульманство перепугано и взволновано до крайности. Многие попрятались, боятся резни… многие убежали в горы, молятся, спасаются кто куда…
Мы приказали Масанчи принять сейчас же меры через близких ребят и оповестить туземное население, что ничего особенного не случилось, что слухи о грозной опасности преувеличены и в большей части ложны, что Шегабутдинов в крепости вовсе не арестован, а остался лишь для переговоров.
В это время доложили, что человек двенадцать крепостников подошли к воротам штадива и хотят вести с нами переговоры. Их впустили. Провели сюда, в штадив, в главную комнату, где собирался и заседал непрерывно наш военный совет.
– Мы, делегаты крепости и восставшего гарнизона, – объявили они нам, – пришли поговорить с вами о разных важных вопросах.
Мы, конечно, сразу про наших арестованных: почему посажены, где сейчас, будут ли выпущены и как скоро?
Крепостники заявили, что наши товарищи уже на свободе, сейчас приедут сами, а «арестованы они были по ошибке и неизвестно кем».
Явная чепуха, но мы не возражаем, сносим молча.
Мы наблюдаем зорко их поведение, замечаем, как стараются они распылиться по одному, заглянуть сюда и туда, понюхать, увидеть, узнать, в каком положении наши дела, какими средствами и силами располагаем. А мы как будто случайно прихлопываем наглухо одну дверь за другой, не выпускаем их из тесного кольца, в пустой комнате ведем пустые разговоры. Уж сразу видно по уклончивым ответам делегатов, что толку от них никакого не будет, что пришли они сюда единственно как сыщики и всем их словам и завереньям грош цена.
– Так почему же, говорите, задержали наших представителей?
– А не знаем, – уклоняются они, – мы этого не знаем. Мы на это не уполномочены…
Говорят и все переглядываются: дескать, не обмолвились ли чем опасным?
– Мы только присланы сообщить вам, что крепость настроена очень миролюбиво… (Миролюбиво… миролюбиво… – прогудели в поддержку три-четыре голоса…) и так же не хочет проливать кровь, как вы. Ваши делегаты об этом говорили нам в крепости, вот мы и пришли уверить вас, что тоже настроены мирно… (Мирно… мирно… – прогудели снова голоса.)
– Тогда в чем же дело, товарищи? Из-за чего, собственно, выступил гарнизон, какие вопросы вас особенно встревожили, – давайте попробуем договориться.
– Нет, мы этого не можем…
– Да, не можем, совсем не можем… никак не можем… – поддерживали крепостники говорившего.
– Почему же нет? Ну, хоть только предварительно…
– И предварительно не можем, на это нас не уполномочили, мы всего-навсего пришли успокоить вас…
– Но почему бы вам не вывести войска из крепости и не начать с нами настоящие, серьезные переговоры…
– А вот двадцать шестой полк придет…
– Что двадцать шестой?
– Когда придет, тогда поговорим… Без него мы говорить не можем, надо сразу за всех объяснить…
Так мялись уклончиво добрых полчаса.
Мы хотели было повести протокол этого «совещания» и подписаться под тем, что заявляют обе стороны. Но крепостники наотрез отказались и никак не хотели даже назвать свои фамилии.
Дело не клеилось. Они держались двусмысленно, ни слова не сказали путного, долбили одно:
– Мы только успокоить… Мы пришли вас только успокоить…
Нет уж, спасибо за этакое «успокоенье»: ишь, как выглядывают, сквозь стены стараются рассмотреть – что там укрыто.
Сидим, полные взаимного недоверья, ловим друг друга на каждом слове, прощупываем, выпытываем, один другого сбиваем и путаем, выстукиваем-определяем слабые места.
С крепостной делегацией пришел и Сараев, верненский комендант, которого крепостники арестовали, держали долго где-то под запором, а теперь решили использовать:
– Если не воротишься, – заявили ему, – знай, что и Муратова и Шегабутдинова прикончим…
Мне все хотелось поговорить с Сараевым с глазу на глаз, узнать у него точно, что там творится, в крепости, но сделать этого никак было нельзя, мы сидим у всех на глазах, и за ним, за Сараевым, крепостники усиленно следят. Мы только встретимся глазами, – и вижу я по его серьезному, тревожному взгляду, что неладно дело. Он в ответ на вопросительный мой взгляд только медленно, значительно покачивал головой:
– Плохо, дескать, очень плохо.
Но поговорить так и не удалось.
Пока сидели мы и толковали, крепость по телефону запросила прислать новую – полномочную делегацию, с которой могли бы там срочно обсудить все «наболевшие вопросы красноармейцев».
Делать нечего, надо слать, и слать именно теперь, пока крепостная делегация у нас. Мы ее не выпустим до тех пор, пока наши ребята не вернутся обратно…
Собрали четверку, послали: начподива Кравчука, Павла Береснева и двух курсантов – Копылова и Седых. Задачу им дали – не договариваться окончательно, а только пощупать почву, осмотреться, уловить крепостные настроения, приглядеться к главарям, прикинуть силы крепости, узнать, чего она определенно хочет, как будет этого добиваться и до какого предела нам необходимо уступать…
Снарядили,