Читать интересную книгу Пора меж волка и собаки - Андрей Синельников

– А при чем тут моя дума про чародеев? – в глазах его рос немой вопрос.

– Ты слушай. Умей слышать и слушать. Слово серебро, а молчание – золото. Так вот. Жидовски мудрствующие, как они себя называют, мудрствуют не просто так, а зная тайны старые, звезды читая и волхования уча. Знала я их учителя, человека много разных тайн знавшего и много разным знаниям ученого. Чернокнижника и чародея известного, волхованием и ворожбой прославленного.

– Что ж стало с ним? – тихо спросил царь, с удивлением глядя на свою мамку.

– А он ноне в царстве Мараны на цепях висит. Его Аринии стерегут. От них не вырвешься. Только детки его да ученики по свету гуляют, – спокойно ответила она, – Потому…. Знаешь ли ты Ваня, как лесной пожар гасят, когда он огненным валом на деревни и посады идет?

– Как?

– А встречный пал пущают. Вот когда два вала огненных сойдутся и в схватке своей схлестнутся, то оба и гибнут. Задыхаются оба. Воздуха им не хватает для борьбы.

– Так ты, Малка, предлагаешь, огнем их пожечь?

– Нет, не понял ты меня. Клин – клином вышибают. Колдовские дела врагов твоих надо колдовством и вытравливать.

– Значит надо своих волхвов и чародеев привечать? – понятливо вскинулся Иван.

– Так! Теперь понял меня. Надо службу колдовскую заводить. А для дела такого новый лекарь, – она улыбнулась, – Дюже как гож.

– Зову тогда. Проверим? – царь с вопросом посмотрел на мамку, уже отступившую в темный угол палаты и растворившуюся в сумраке.

– Зови, – дохнул ветерок.

– Эй, псари, зовите ко мне нового дохтура, – хлопнул в ладоши.

Елисей вошел спокойно, поклонился достойно.

– Садись, чернокнижник, говоришь, что больно учен. Скажи тогда, что в звездных книгах про Русь написано? – хитро прищурившись, спросил Иван.

– Есть такой Виленский и Холмский свиток, – спокойно начал, продолжая стоять, и не дождавшись предложения сесть, новый волхв, – Этот свиток сильно чтят в землях Литовских и Полабских. Есть там запись «О седми звездах великих, яже ся наричаются планеты, о силе их и о ходу и домех их». Там сказано, – он наморщил лоб и, как бы читая с листа, медленно произнес, – …Планета, рекомый Крон, а держит суботу, а стоит над Русью над Новым городом и над Москвою и над Литвою; а домы его – Козий рог и Водолей.

– Хорошо, – государь удовлетворенно кивнул, – Садись, чего стоишь? В ногах правды нет. Еще что?

– Есть еще книга известная, прозывается «Книга, глаголемая математика, новопреложенная…», так в ней сказано, – он опять, как бы полистал внутри себя книгу, и сказал, – Сатурн стоит над Русскою, над Новгородскою, Московскою и Литовскою сторонами.

– Растолкуй, коли так учен, – слово в слово повторил Иван, шепот, льющийся ему в ухо, – О чем сии туманные слова, звездами говоренные?

– Ходют всякие знания чернокнижные, звезднознательные по всем землям закатным, по восточным землям, – звездочет сел, на лавку, – Есть Мастер Улугбек, есть многие другие Мастера, что от звезд предсказания берут. Вот они разделили чертог звездный на двенадцать домов…

– Как апостолов двенадцать, как колен Израилевых, что Спаситель Новый вел, так что ли?

– Может так…может, нет, то только им ведомо, – уклончиво ответил волхв, продолжил, – Есть там дом Козерога или Единорога, в нем планета-звезда главная – Сатурном прозывается. Был такой Бог древний козлоподобный…

– Как первобог что ли? Тот, что детей своих пожрал? – уточнил Иван.

– Так государь. У него второе имя Крон. Это тоже, что Род у старых Богов.

– Понял. Дальше говори, – поторопил царь.

– Сатурн тот и Единорог управляют Русью, Москвой, Новгородом и Литвой, значит звезды говорят, что быть им под одной рукой, как и ранее были. Твоя доля государь земли эти в один кулак собрать, как от дедов и прадедов тебе завещано, как звезды говорят!

– Э нет, постой-ка ведун! – Иван весь подался к чернокнижнику, – С каких это пор на Руси единорог чтим стал? На Руси испокон веку львы на прапорах на задних лапах стояли, потому как имперская мы земля.

– А с тех пор, как князь Святослав с имперскими родами побратался. Недаром же и тюфяки и пищали на Руси единорогами прозываются, – хитро прищурился лекарь, – Единорог – то единство Руси, огненным боем подкрепленное.

– Хорошо волхв. Убедил. Иди, собирай колдовскую службу, будешь мне звезды толковать и злодейских людей изводить. Ступай, притомился я, – Иван махнул рукой и Елисей вышел, – Ну что скажешь, Малка?!

– Будет служить верой правдой. Будет, за это я отвечаю! – откликнулась из темноты берегиня.

– Не боишься, что невинных сгубим, когда головы полетят?

– А ты?

– Народ как борода, чем чаще стрижешь, тем гуще! – ответил Иван.

– Ну что ж, Бог тебе судья.

В тайных подвалах самой секретной башни, начавшегося строиться нового Кремля, получившей по своей скрытости и название Тайницкая, разместился новый Приказ царя, ни в какие списки не вошедший. Приказ чародейских дел, колдовская служба, только самому царю и подвластная, только своего приказного дьяка Елисея Бомелия и слушавшая. В тайных подвалах, от которых тянулись тайные ходы ко всем царским палатам и теремам, разместилась эта служба. Еще не было на Боровицком холме высоких каменных стен Кремля, еще не встали на замену деревянным княжеским башням каменные громады по поясу Симонову, а под всеми холмами, как кроты, рылись мастера. Рос подземный город, никем не видимый, никому не ведомый, со своими улицами и переулками, со своими площадями и торгами, со своими залами потайными, хранящими только им одним ведомые секреты и загадки. Вот в одной из таких палат и сидел тайный Приказ колдовских дел под рукой Елисея, давно известного среди Посвященных под именем Микулица. Сам же царский лекарь жил в просторных палатах на улице Великой рядом с двором бояр Захарьиных, как бы под его настороженным взглядом находящихся. В палатах этих полноправной хозяйкой хлопотала веселая лекарская жена хохотушка Лета. Пухленькая, проворная и справная.

Тайницкая башня, приземистая, скрывающая в своем чреве, колодец, как говаривали с живой водой, была шкатулкой с двойным дном, сделанной так охочим до секретов Петром Новым. Вот там в самой ее глубине, еще ниже палат колдовского Приказа, была святая святых этой башни, комната самого Елисея Бомелия. Микулица расположился в ней вольготно, даже лучше чем в горном замке, когда он под именем Бертольда Шварца порох изобретал, и лучше чем на Кладбище невинных младенцев в Париже, когда он, будучи Николя Фламелем, нашел тайну философского камня. За соседней стеной стояли на полках, лежали на столах, книги, свитки, пергамены и папирусы старой библиотеки царя. Ценность ее была безмерна, потому и хранил ее Микулица наравне со своей лабораторией алхимической, пуще глаза берег. Вот там, куда не заглядывал солнечный луч, куда не было доступа никому, кроме него самого, там и варились самые колдовские зелья, делалось золото, смешивались яды, а более всего заговаривались амулеты и обереги от дурного глаза, да злого слова. Сюда, к волхву пробирались ночью странные тени в сером, проскальзывали непонятные люди в черном, и приходила, никем незамеченная, одним ей известным потайным ходом, сама игуменья Алексеевского монастыря. Сестрам известная, как матушка настоятельница. Царю – как мамка его Малка, берегиня земли русской. Посвященным – как Сиятельная или Лучезарная. Воинам ордынским – как Мать Ариев, Мария-кудесница. А врагам своим – как Богиня Мщения – Ариния, безжалостная, неутомимая и непобедимая. И только для своих, для Микулицы, да Гуляя, для Жанны, да для Роллана с Раймоном была она маленькой лесной ведуньей Малкой, выросшей на их глазах и расцветшей в прекрасную даму.

Приходила она ночью, садилась к столу, где бурлило и булькало страшное варево и, уронив голову на руки, скинув покрывало свое черное, распускала по плечам огненные косы свои и смотрела в огонь очага бездонными глазами своими, напоминавшими Плещеево озеро, в тихий солнечный день. Смотрела она не отрываясь, и думала, только ей известную, горькую свою думу.

В такие дни Микулица не трогал ее, знал, что вспоминает она рощу березовую на берегу озера лесного, где она жила. А может Храм свой белоснежный на берегу Нерли. Иногда пробегала тучка в ее синих глазах, и понимал Микулица, что вспомнила Малка своего Андрея и смерть его мученическую. Тогда смотрел он на прядку седую, серебром в огне отливавшую и сам горестно вздыхал.

Вот так они молчали в глубине волшебной башни. В народе же ходили страшные байки, что появился у царя злодейский волхв и всех он насквозь видит, про все мерзкие дела заранее знает. Нюхом любой яд, любой заговор, сглаз любой чует, как пес цепной. Даже псари царевы его побаиваются.

Еще баял народ, что умеет тот волхв яды варить такие, что от того яда человек в Ирий уходит, тогда когда волхву то надобно. В ту минуту и в тот час, как захочет он, когда бы тот яд ни принял, хоть за месяц до того, хоть за день.