Сердецкій. На что же вы жалуетесь?
Людмила Александровна. Я знаю, что не имѣю права жаловаться. Но развѣ измученный человѣкъ заботится о правахъ? Одна я, Аркадій Николаевичъ, одна въ то время, какъ мнѣ много любви надо! Я привыкла много любить и быть любимою; въ томъ и жизнь свою полагала. А вотъ теперь, когда мнѣ нужна любовь, я одна…
Лида бѣжитъ, держа надъ головою отнятый у Синева портфель, Синевъ гонится за нею.
Синевъ. Лидочка, ну что за глупости? Отдайте портфель! бумаги растеряете!.. Нашли чѣмъ баловаться!
Лида. Ха-ха-ха! А я не отдамъ, не отдамъ…
Синевъ. Важныя, ей Богу, важныя! Растеряете, меня за нихъ засудятъ.
Лида. Вотъ и посидите у насъ, и посидите!
Синевъ. Засудятъ, въ Сибирь сошлютъ, сами же будете плакать!
Лида. Вы уходить отъ насъ задумали, а я портфеля не отдамъ!
Синевъ. Не отдадите — догоню и самъ отниму!
Лида. Ха-ха-ха! ловите вѣтра въ полъ.
Убѣгаютъ..
Людмила Александровна (внѣ себя). Слышите? Слышите, какъ весело!.. А они счастливы, неблагодарные! они играютъ, смѣются, они — чужіе моимъ мученіямъ. Смѣются въ то время, когда я живу хуже, чѣмъ на каторгѣ! Неблагодарные! будь они прок…
Сердецкій. Давно ли вы любили ихъ больше всего на свѣтѣ, а вотъ уже проклинаете.
Молчатъ.
Людмила Александровна. Теперь вы знаете все… судите меня… кляните!..
Сердецкій. Полно, Людмила Александровна! Судьею вашимъ я быть не могу. Я васъ слишкомъ давно и слишкомъ сильно люблю. Жалѣть да молчать вотъ что мнѣ осталось.
Людмила Александровна. А мнѣ?
Сердецкій молчитъ.
Да не умирать же мнѣ… не умирать же, Аркадій Николаевичъ?!
Сердецкій молчитъ.
Людмила Александровна. Я пришла къ вамъ, къ другу, сердцевѣду, писателю, потому что сама не знаю, что мнѣ с собой сдѣлать. Я на васъ надѣялась, что вы мнѣ подскажете… А вы…
Сердецкій. Если вѣрите, молитесь.
Людмила Александровна. А! молилась я! Еще страшнѣе стало… "Не уібй" — забыли вы, Аркадій Николаевичъ?
Сердецкій молчитъ.
Людмила Александровна. Больше вы ничего мнѣ не скажете?
Сердецкій (съ отчаяніемъ). Ахъ, Людмила!
Людмила Александровна. Послушайте… пускай я буду гадкая, ужасная, но вѣдь имѣла я, имѣла право убить его?
Сердецкій (твердо). Да. Имѣли.
Людмила Александровна. А!.. Благодарю васъ!.. благодарю!..
Сердецкій. Объ одномъ жалѣю, что вы это сдѣлали, а не я за васъ.
Людмила Александровна (робко приближается къ нему). Я, можетъ быть, противна вамъ?
Сердецкій. Людмила!
Людмила Александровна. А! не перебивайте! Это не отъ васъ зависитъ! это инстинктивно бываетъ… Вѣдь кровь на мнѣ… Но вы не презираете меня? нѣтъ? не правда ли?
Сердецкій. Я васъ люблю, какъ любилъ всю жизнь.
Людмила Александровна. Да, всю жизнь… А знаете ли? Вѣдь и я васъ любила когда-то… Да… Можетъ быть, если бы… а! что толковать! Снявши голову, по волосамъ не плачутъ.
Беретъ Сердѣцкаго обѣими руками за голову и крѣпко цѣлуетъ его въ губы.
Это въ первый и послѣдній разъ между нами, голубчикъ. Прощайте. Это вамъ отъ покойницы. И больше не любите меня: не стою.
Сердецкій. Что вы хотите дѣлать съ собою?
Людмила Александровна. Не все ли равно? Не все ли равно?
Быстро уходить,
Олимпіада Алексѣевна (входить справа). Батюшки, какой мрачный! Что съ вами? или въ лѣсу знакомый медвѣдь умеръ?
Сердецкій. Вотъ что, Олимпіада Алексѣевна. Я возлагаю на васъ большую надежду — на счетъ Людмилы Александровны…
Олимпіада Алексѣевна. Ну-съ?
Сердецкій. Она, въ послѣдніе дни, изъ всѣхъ своихъ только къ вамъ и относится дружелюбно, только васъ одну еще и любитъ.
Олимпіада Алексѣевна. Умная женщина, — потому меня и любитъ. Степанъ Ильичъ, супругъ мой, даже Петька Синевъ всѣ норовятъ осудить меня за мой веселый нравъ, всѣ мораль мнѣ читаютъ. А Людмила — ни-ни! И умна. Не судитъ и судима не будетъ. Ну что? Кому надо? Вѣдь это послѣднее пламя: доживаю свой вѣкъ. Доживу, и кончено. Уйду въ благотворительность, стану дамою-патронессою. Такое лицемѣріе на себя напущу, — чертямъ тошно будетъ. Знаете поговорку: "когда чортъ старѣетъ, онъ идетъ въ монахи". Такъ и я. Много-много, если иной разъ съѣзжу за границу инкогнито и припасу тамъ себѣ на голодные зубы, какого-нибудь тореадора.
Сердецкій. Простите, голубушка, разстроенъ я, не до шутокъ мнѣ. Вотъ что: приглядите вы за Людмилою Александровною, не оставляйте ее одну…
Олимпіада Алексѣевна. Я и то уже глазъ съ нея не свожу.
Сердецкій. Можетъ быть, ваше общество развлечетъ ее немного.
Уходить. Входятъ Лида, Митя и Синевъ — ведутъ Лиду за руки у Синева — отнятый портфель.
Синевъ. Ура! побѣдилъ и овладѣлъ трофеемъ… Митяй! благодарю за вооруженную помощь.
Лида. Да, когда вдвоемъ на одну, да еще я поскользнулась…
Убѣгаетъ.
Олимпіада Алексѣевна. Разыграться изволили, Петръ Дмитріевичъ? Вотъ ужъ пословица-то вѣрно говоритъ: связался чортъ съ младенцомъ.
Синевъ. Митя! кланяйся и благодари: тутъ и на твою долю досталось!
Митя. Нѣтъ, я, кажется, тебя, въ самомъ дѣлѣ, скальпирую.
Синевъ. Не сверкай взорами: я только два слова…
Отводить Олимпіаду Алексѣевну въ сторону.
Тетушка…
Олимпіада Алексѣевна. Секретъ?
Синевъ. Строжайшій.
Олимпіада Алексѣевна. Денегъ, что ли, надо?
Синевъ. Тьфу! когда я y васъ просилъ? Вотъ что: Людмила Александровна…
Олимпіада Алексѣевна. И этотъ! Да что вы помѣшались всѣ на Людмилѣ Александровнѣ?
Синевъ. Пишетъ она вамъ иногда?
Олимпіада Алексѣевна. Почти каждый день обмѣняемся запискою, а то двумя…
Синевъ. Голубые листки?
Олимпіада Алексеевна. Да, y нея всегда такая бумага… Да на что тебѣ?
Синевъ. Квадратики? да?
Олимпіада Алексѣевна. Господи! Вотъ присталъ!… Ну, да!.. Мистификацію, что ли, затѣваешь?
Синевъ. Нѣтъ, скорѣе распутываю… Благодарю васъ, тетя Липа!
Олимпіада Алексѣевна. Больше ничего?
Синевъ. Ничего.
Олимпіада Алексѣевна. Стоило красивую женщину въ уголъ уводить! Только любопытство раздразнилъ!
Митя. Кончились ваши таинственности?
Синевъ. Кончились, братъ! Совсѣмъ… Теперь всѣ таинственности кончились!
Олимпіада Алексѣевна и Митя уходятъ.
Синевъ (одинъ). Нѣкто Брутъ, говоритъ исторія, изъ чувства гражданскаго долга, отрубилъ головы своимъ сыновьямъ. Людмила Александровна мнѣ почти не родственница даже, да и не рубить голову ей приходится, а только посадить ее на скамью подсудимыхъ. Улики явныя… Преступна! Ясно, какъ день, что преступна!.. Ну-съ, Петръ Дмитріевичъ! вотъ тебѣ сѣкира: руби!.. Что же рука-то не поднимается? Эхъ-хе-хе!
Стоитъ въ задумчивости. Людмила Александровна показывается въ столовой.
Я не въ силахъ арестовать ее… лучше въ отставку подамъ! Пусть другой… Но, съ другой стороны…
Людмила. Александровна медленно входить и приближается къ Синеву. Она идетъ какъ соннамбула, будто не замѣчая его…
Синевъ заступаетъ ей дорогу.
Синевъ. Людмила Александровна…
Людмила Александровна вздрогнула, остановилась, смотритъ на Синева тусклымъ, мертвымъ взоромъ, точно не узнаетъ его.
Синевъ. Нѣтъ! Не могу! не могу!
Убѣгаетъ.
Людмила Александровна (долго смотритъ вслѣдъ ему). Догадался, наконецъ? Поздно! надо было брать меня живою: отъ мертвой добыча не велика.
Олимпіада Алексѣевна (входитъ). Что такъ задумчива? что такъ печальна?
Людмила Александровна. Липа!
Олимпіада Алексѣевна. Ты опять киснешь? Жаль. Право, мнѣ тебя жаль. Годы наши не дѣвичьи, летять быстро. А ты теряешь золотое время на хандру… Есть ли смыслъ? Хоть бы разокъ улыбнулась. Что это? кого собираешься хоронить?
Людмила Александровна. Себя, Липа.
Олимпіада Алексѣевна (хохочетъ). Ой, какъ страшно! Что же тебѣ въ нощи видѣніе было? Это случается.