А Эмманюэль? Его тело уже давно успокоилось под плитами фамильного склепа, а меня все еще терзала совесть. Напрасно я уверяла себя, что ни в чем не виновата, что я с самого начала была против брака с ним. Эти доводы были разумны, но не устраняли чувства вины. Он погиб так неожиданно… Разве могла я, принимая от него то роскошное ожерелье, предположить гибель Эмманюэля? Я бы хоть поблагодарила его как следует. Ведь он, наверное, все-таки любил меня, он тысячу раз это говорил и никогда мне не изменял – хотя, насколько я знала, завязать с ним роман пыталась даже грациозная графиня Лора де л'Аллие. А я была так груба с ним. Конечно, я не любила его. Но я могла вести себя повежливее, не так раздражительно. Словом, мне оставалось молча корить себя и благодарить Бога за то, что никто не знал о наших отношениях. Аристократы были нынче так взвинченны и чувствительны, что резко осудили бы меня, а мне, как эмигрантке, нужно было заботиться о том, что думает обо мне общество.
Через три дня пути мы миновали Дижон. Там я рассталась со своим отцом, впрочем, без всякого сожаления. По каким-то делам ему нужно было посетить Женеву.
– Я извещу вас о своем приезде в Турин, – сказал он мне, прощаясь, – я, наверно, буду там через неделю после вас и зайду к вам.
Я некоторое время молчала, обдумывая, как бы деликатнее высказать свое отношение к этому.
– Знаете, сударь, – сказала я наконец, – мне кажется…
Словом, я считаю, что будет лучше, если вы не зайдете.
– Не зайду? Вообще?
– Да. Я предпочитаю вообще не видеться с вами.
Он молча отошел от кареты, не выразив ни гнева, ни удивления. Я не окликнула его. Я поступила так, как считала нужным. Зачем нам видеться? Восстанавливать наши отношения я не намеревалась. Из-за того, что он сделал с Жанно, все между отцом и мною было разрушено.
Я даже не хотела поддерживать с ним связи. Он многое сделал для того, чтобы упорядочить мой отъезд, уладить финансовые вопросы, но эти его услуги ничего не изменили. Он был так жесток со мной! Теперь, когда я была свободна от его воли и власти, я хотела наказать его еще более жестоко. Он получил наследницу своего имени и состояния, а видеться со мной у него нет никакой причины.
В Шамбери, столице Савойи, я пробыла целых три дня, ожидая, когда починят мою карету. Франция уже закончилась… Через неделю мы пересекли границу Пьемонта. Меня ожидал Турин, снятый Паулино маленький особняк и прием у его величества короля Сардинии.
2– Будьте уверены, принцесса, вам окажут то гостеприимство, какого вы заслуживаете в силу своего происхождения.
Я низко склонилась в изящном почтительном реверансе. Король Пьемонта Виктор Амедей III, шестидесятитрехлетний старик, по натуре скучный и желчный, встретил меня на удивление ласково. Была ли эта милость искренней?
– Благодарю вас, ваше величество.
– Желаете ли вы занять какую-нибудь должность при нашем дворе?
Я знала, какого ответа от меня ждут. Виктор Амедей III был отцом графини д'Артуа. Ему не понравится, если соперница его дочери будет часто показываться при дворе. Несомненно, эта милость короля – лишь плата за мое затворничество. Он не желал, чтобы я попадалась на глаза графу д'Артуа. Поистине прошлое до сих пор довлеет надо мной.
Можно, конечно, ни к чему не приспосабливаться и уехать в Вену или Лондон. Но Турин так мил и красив. К тому же здесь говорят по-итальянски, а этот язык мне известен. По-английски или по-немецки я насилу могла составить несколько фраз.
– Ваше величество, смерть супруга повергла меня в такое отчаяние, что я прошу у вас позволения жить уединенно и как можно реже бывать при дворе.
Старый король благосклонно улыбнулся, услышав эти слова.
– Где вы поселились в Турине, принцесса?
– На Виа Рома, ваше величество, возле церкви Сан-Лоренцо.
Виктор Амедей III сделал знак рукой, давая понять, что аудиенция закончена.
С тяжелым сердцем вышла я из палаццо Реале, королевского дворца. По пути мне встретилось зеркало; я не выдержала и заглянула в него. Ну разве меня можно назвать вдовой? Этот черный цвет мне опротивел. Каково носить эти траурные платья в разгар итальянского лета! Я говорила королю об отчаянии и скорби, но выглядела совсем иначе: стройная, изящная, черноглазая француженка с тщательно причесанными густыми золотистыми волосами. Их я не очень-то стремилась прятать под черным крепом. Да и платье, несмотря на свой цвет, было с кокетливым глубоким вырезом, открывающим крестик на золотой цепочке, лебединую шею с завитками волос и нежную ложбинку между двумя холмиками грудей.
Разумеется, если бы во дворце я выказала свое истинное настроение, то на меня смотрели бы искоса. Да, я заранее знала, что в Турине буду вынуждена лицемерить и притворяться, что я никогда не буду здесь счастлива. Мне надо изображать грусть и сидеть дома. А между тем я уже почти не чувствовала грусти. Чувство вины прошло. Я успокоилась. И если бы положение во Франции изменилось, с какой бы радостью я отправилась в Париж…
– Раз уж меня отныне ждет только скука, – прошептала я своему отражению в зеркале, – я и не подумаю сразу же ехать домой. Кто едет домой, если рядом парк!
Я приказала кучеру ждать и, подобрав юбки, быстро прошла в Джардино Реале. Этот парк, конечно, уступал версальскому, но тут тоже журчали фонтаны и тихо шелестела густая листва. Между деревьями прогуливались дамы и кавалеры в белокурых париках, оркестр наигрывал мелодии из симфоний Гайдна. День был солнечный, теплый, небо казалось аквамариново-синим, как море в Тоскане…
Здесь все было так спокойно! И как горько то, что во Франции уничтожена вся эта красота!
К задумчивой и печальной даме, одетой в траур, не решались подходить кавалеры, и я долго оставалась в одиночестве. Снова и снова я понимала, что поступила опрометчиво, уехав из Парижа, так и не объяснившись с Франсуа. Даже не оставив точного адреса… Он не сможет написать мне, если захочет. Нет, я так долго не выдержу. Я едва-едва прожила в Турине две недели – и уже умираю от тоски. Мне нужно хоть с кем-нибудь встретиться… хоть о чем-то поговорить..
Кто-то громко окликнул меня:
– Мадам де Тальмон! Сюзанна!
Девичья фамилия, имя нашего рода вернулось ко мне само собой после смерти Эмманюэля. Но кто мог называть меня Сюзанной? Я заинтересованно обернулась.
В тени аллеи, под развесистыми каштанами стояли два знакомых мне человека – герцог Карл Лотарингский и граф д'Артуа.
Принц крови оставил своего спутника и быстро пошел ко мне. Я не могла передать, как была рада. Несмотря ни на что, граф хорошо относился ко мне, я считала его почти другом. Он прекрасно выглядел. Одетый в изумрудного цвета камзол, перехваченный золотистым поясом, в шляпе со сверкающим плюмажем, изящный, завитый и надушенный, граф оставался все тем же версальским щеголем. Он поклонился мне, перья его шляпы коснулись земли; я сделала легкий реверанс.