– А что это у тебя наверху, гражданка?
Я похолодела от страха. Не хватало еще, чтобы Жанно увидел эти ужасные лица, услышал эти противные голоса! Заметив, что они направляются к лестнице, я опрометью бросилась вперед, загородила им дорогу.
– Господа, умоляю вас, не ходите туда! Там маленький мальчик, он болен, его нельзя тревожить! Там спят дети. Там нет ничего ценного, клянусь вам!
Они легко отшвырнули меня в сторону, так сильно, что я больно ударилась головой о стену. Их ничто теперь не могло остановить. Я уже слышала жалобный плач Жанно…
Входная дверь распахнулась. С невероятной радостью я увидела Полину и идущий вслед за ней целый взвод вооруженных людей.
– Вот они! – торжествующе воскликнула Полина. – Они ограбили несколько лавок, а теперь они грабят мадам. Пожалуйста, господин сержант, арестуйте их!
Я пока не понимала, кого это она привела мне на помощь. Это не были королевские гвардейцы, солдаты Эмманюэля… Эти люди были одеты по-разному, не в форму, а в обыкновенную повседневную одежду парижских буржуа. Тем не менее они очень решительно вскинули ружья, наведя их на грабителей.
– Ах вы, подлые мародеры, позорящие третье сословие! Бросайте оружие, вы арестованы!
Под яростную, но бессильную брань моих обидчиков все было кончено в два счета. Их вывели во двор. Сержант подошел ко мне, слегка приподнял шляпу:
– Мы – парижская милиция, гражданка. Наш отряд образован всего двадцать четыре часа назад, но мы уже многое успели.
– Да-да, – проговорила я машинально, уяснив, что имею дело с тем же третьим сословием, только более цивилизованным.
– Эти люди и их товарищи грабили булочные и винные магазины, наводили страх на весь квартал. Такая же шайка разгромила монастырь лазаристов, уничтожила там библиотеку и картины. А вот отель де Бретейль и Пале-Бурбон были спасены нами от разграбления. Пойдемте со мной, вы увидите, как мы поступим с ними.
Еще не опомнившись окончательно, я вышла во двор вслед за сержантом.
– Взгляните, гражданка: можете ли вы узнать в них главного?
Злость всколыхнулась во мне. Не раздумывая, я указала на того, кто ударил меня и больше всего оскорблял:
– Это он! Я его навсегда запомнила!
Сержант дал знак, и, не успела я и глазом моргнуть, как тому, на кого я указала, набросили на шею веревку и, подтащив к ближайшему дереву, вздернули на суке. Остальные грабители молча стояли, притихшие и присмиревшие.
– Ах, да неужели это нужно было делать именно перед моим домом! – воскликнула я с досадой, в ужасе отворачиваясь.
– Не бойтесь. Мы сейчас же снимем его. А остальные пойдут в тюрьму… Мы должны были сделать это, гражданка, чтобы проучить приятелей этого мерзавца. Они компрометируют революцию, с ними надо кончать!
Я вернулась в дом, полагая, что уже достаточно насмотрелась ужасов.
– С вами все в порядке, сударыня? – спросила Полина.
– Да, как видите. Я даже очень рада, что все так хорошо закончилось. Вы, Полина, вернулись как раз вовремя.
Служанка, довольная похвалой, затараторила очень бойко и быстро:
– Вы велели мне бежать на Марсово поле, а ведь это очень далеко! Вас и убить могли за это время. Я прошла только половину дороги и возле отеля де Сальм увидела этот патруль. Стало быть, я правильно сделала, что не искала вашего мужа?
– Да. Я очень вам благодарна.
– А знали бы вы, что творится в городе! Повсюду грабежи, шатание, королевских войск нигде не видно, изредка попадаются отряды кроатов и швейцарцев. Одному Богу известно, что из этого выйдет.
Со двора донесся решительный голос Маргариты, и вздох облегчения вырвался у меня из груди. Ну, вот и все! Она приехала. Значит, я наконец-то смогу перевести дыхание.
6В полночь явился Жорж, побочный брат моего мужа, в ужасно разорванной одежде и с оцарапанным до крови лицом. Это было следствием его прогулок по городу. С утра он ушел из военной академии, где учился уже несколько месяцев, и целый день бродил по Парижу. Когда он умылся и успокоился, я из его уст узнала об ужасных вещах.
Да еще и раньше, до его прихода, в наш дом долетали звуки выстрелов. Но мы не знали, что восстание так усилилось и разрослось. О восстановлении порядка и речи не шло, напротив, Париж скатывался к анархии.
Нелепый приказ о запрещении всякого насилия привел к тому, что командиры запретили войскам стрелять даже в том случае, если начнется открытый мятеж. После того как в Пале-Рояль выступил Камилл Демулен, призывая к оружию, и все украсили себя революционными кокардами, толпы мятежников принялись грабить оружейные магазины и баржи с порохом. Нападению подверглась даже оружейная палата во дворце Тюильри. Брали все: ружья, сабли, пики, бочонки с порохом, старинные декоративные гизармы, пригодные только для буффонады, алебарды, пищали и прочее старье. Украли даже разукрашенные пушечки, подаренные Людовику XIV королем Сиама. Таким образом, в считанные часы возбужденная толпа уже имела оружие и боеприпасы. Королевские войска без движения стояли в Сен-Клу и на Марсовом поле, не получая никаких решительных приказов из Версаля. А ведь будь такой приказ, все могло бы быть иначе…
В Париже действовал только принц де Ламбеск, связанный инструкцией короля не применять оружия. Драгуны принца, выстроенные на площади Людовика XV, наткнулись у входа в Тюильри на баррикаду из стульев и были встречены градом камней и бутылок. Толпа напала первой, и все-таки драгуны отвечали ей только выстрелами в воздух. Едва лишь принц де Ламбеск, отважный и благородный человек, появился в саду Тюильри, как на него бросилась дюжина людей и, вцепившись в гриву его лошади, изо всех сил старалась стянуть его на землю. Кто-то даже выстрелил в принца из пистолета. Ламбеск вырывался и отбивался тем, что поднимал лошадь на дыбы и бил плашмя саблей по головам нападающих. Он выстрелил только тогда, когда кто-то из мятежников попытался развести мост, чтобы отрезать отступление его отряду. Мятежник был только ранен. И тем не менее через несколько часов по всему Парижу слышались крики с требованиями четвертовать Ламбеска без промедления.
Тем временем на бульварах и у отеля Монморанси гвардейцы, изменившие присяге, открыли огонь по королевской немецкой гвардии. Мятежники нападали, а верные королю солдаты даже не имели права защищаться.
Столица была отдана во власть черни и бандитов. Милиция, в которую записалось сорок восемь тысяч уважаемых граждан и дворян, репрессивными мерами старалась восстановить порядок и вернуть восстанию политический оттенок. Но какова бы ни была цель мятежа, он постоянно оставался безрассудным, ведь действовали в нем чернь и толпа. Толпа верховодила, не допуская появления ни вождей, ни управления. Бунтовщики отправились грабить даже Ратушу, и чиновник Легран, чтобы предотвратить это, был вынужден обложиться в здании шестью бочонками пороха и грозить, что в случае нападения взорвет не только себя, но и целую площадь.