Ваш Г. А.
Вы написали на конверте: Denison Road без номера. № 30.
41
1 мая 1960
30, Denison Road Victoria Park Manchester
Дорогой Владимир Сергеевич,
Спасибо большое за письмо (даже два!) и простите, что отвечаю с опозданием. Я был в Париже, а там — как Вам известно — жизнь суетливая, отчасти по моей собственной податливости к суете. Но как Вы могли думать — если действительно думали! — что я на Вас «рассержусь» за Ваши замечания о «Маклакове». Во-первых, там не было повода к тому, чтобы «сердиться», во-вторых, я на Вас сердиться не способен, достаточно хорошо Вас зная. Очевидно, Вы меня знаете меньше, если такое предположение допустили.
Но кое-что я хотел бы Вам ответить: некоторые мои фразы Вам кажутся «алдановскими» и Вы говорите, что «Толстой так не написал бы». Это совершенно верно. Но я не люблю стилистического «толстовства», т. е. его нагромождений и бесцеремонности при отсутствии его единственной в нашей литературе силы. Надо иметь право писать, как Толстой, и до некот<орой> степени Ремизов прав, что «у Т<олстого> нельзя учиться»[269]. Ну а насчет Алданова разговор был бы долгий. У А<лданова> есть скромность и антипоэтичность, которую я очень ценю, даже в стиле. Мне кажется (по некот<орым> Вашим замечаниям в письмах за последние годы, — напр<имер>, об Андрееве-Хомякове «Трудн<ые> дороги» и др.), что Вы стали слишком чувствительны к «художественности». По-моему, нет ничего опаснее. Вас как будто смутил Набоков. Он почти гениально талантлив, не спорю, но образец это дурной, и, кстати, «Лолита» — в конце концов совсем плохая книга.
Но главные мои возражения Вам — о Толстом. Я не писал — и не думаю этого, — что он в любви к людям впереди всех других. Тут я с Вами совсем согласен, и что Плевако[270] должен бы войти в рай раньше его — верно (впрочем, если только рай создан для детей, — се qui est a discuter![271]). Но что Толстой действительно говорил то, что сказано в Евангелии, и ничего от себя не прибавил — по-моему, истина совершенная. Мой «агрессивный» тон, в котором Вы меня упрекаете, только к этому относится, и что Соловьев и другие спорят, в сущности, не с Толстым, а с Христом — по-моему, неопровержимо. Толстой был несговорчивый, бескомпромиссный человек, все этим и объясняется. Нам же всем, т. е. Соловьеву, Достоевскому, людям мельче его, хочется сохранить все, что нам дорого. Но, м. б., у него было мало снисхождения к людям, — т. е. того было мало, что было у Плевако и есть у Церкви, в частности православной. Это и драма, и путаница, из которой нет выхода. Кстати, сейчас у меня лежат воспоминания Гольденвейзера о Толстом[272], средне-интересные, — но там Т<олстой> говорит по поводу какой-то бабы, верящей в то, во что он учил не верить, — что «каждого надо оставить верить по-своему» и «никого не отнимать у Бога». Ну, довольно, — я с Вашей критикой не во всем согласен, но читал ее, как что-то нужное и как одну из возможных истин, еще раз подтверждающую мое давнишнее сомнение в существовании истины одной, исключающей все другие.
Наталья Владимировна мне говорила, что Вы, м.б., соберетесь в Европу. Если это верно, сообщите, когда и где будете. Я еще своего летнего расписания не знаю, но, вероятно, пробуду в Париже до 25 июня.
До свидания, надеюсь. Крепко жму руку.
Ваш Г. Адамович
Дорогая Татьяна Георгиевна
Вы, верно, забыли приписку, которую сделали месяца полтора назад на письме Вашего мужа. Но я ее не забыл, хочу Вас за нее искренне поблагодарить и был ею тронут.
Ваш Г. Адамович
42
Paris
17/VI-1960
Дорогой Владимир Сергеевич,
Простите, что отвечаю с опозданием — и без философских рассуждений. Я очень «заморочен» делами и суетой, а кроме того болен, кажется, в первый раз в жизни: печень — и все что-то болит. Ну, надеюсь, обойдется.
Вот мое летнее расписание: с 27 июня до 3 июля — Венеция (Grand Hotel Lido, Lido — Venezia).
Затем, если не будет очень жарко, поеду во Флоренцию и Рим[273], но с 10 июля, как обычно — Ницца, до середины сентября. Адрес тот же: 4, avenue Emilia, с/о Heyligers, Nice.
Был бы чрезвычайно рад видеть Татьяну Георгиевну и Вас. Дайте знать, где и когда Вы будете.
Ваш Г. Адамович
43
17/Х-1960
30, Denison Road Victoria Park Manchester
Дорогой Владимир Сергеевич,
Спасибо за письмо (как обычно — без даты!). И спасибо за фотографии — по-моему, очень хорошие. Но жаль, что нет ни одной с Вами. Татьяна Георгиевна — «как живая», и даже я (на одной) скорей приукрашен. Мне приятно на них смотреть, вспоминая встречу с Вами обоими, а заодно, в здешнем мраке, и ниццское солнце.
В Париже я видел Бахраха. Он говорил о Вашем переводе в Мюнхен в тоне гораздо более оптимистическом, чем прежде. Но сам он как-то приуныл в отношении Мюнхена, и даже расспрашивал о возможности перехода в Манчестер, если я отсюда уйду на покой[274] (но это — строго entre nous, пожалуйста). Но он тоже находит, как и я, что Вы сделали ошибку, не поехав в Мюнхен «мимоездом», как турист — и о себе не напомнили, делая вид, что вовсе не для этого приехали.
О Юрасове[275] и «Мостах»[276]. Мне что-то писала об этом Берберова, но не о редакторстве, а об участии в редколлегии. По ее письму, это требует переезда в Мюнхен, на что я не согласен заранее[277]. А вообще-то я, м. б., согласился бы на редакторство единоличное (да и то крайне сомневаюсь: возня, обиды, ссоры!), но не на редколлегию, и вовсе не из-за самомнения, а из-за того, что не хочу втягиваться в то, что мне не по душе. «Мосты» вообще мне не нравятся, не знаю даже, чем, — но что-то в них неприятно, начиная с роскошной внешности.
Встречи с сов<етскими> людьми[278] и Mr Пэг. Я охотно напишу о Венеции, но сообщите подробнее, что именно их интересует, какой размер и т. д.[279]
Ну, вот и все. И все — дела, притом скорей пустые или скучные. И так пройдет жизнь. До свидания, дорогой друг Владимир Сергеевич. Спасибо за выписку из Поджиоли. Я его видел в Венеции, он о своей книге мне ничего не сказал[280]. Пожалуйста, пишите — и не только о делах.
Ваш Г. А.
Ваше письмо дошло чудом: есть Denison Road, но нет номера дома!! Запомните: № 30.
Дорогая Татьяна Георгиевна
Благодарю Вас сердечно за милую приписку. Очень бы хотел, чтобы Ваши мечты о поездке в Европу будущим летом стали бы реальностью. Желаю Вам от души счастья, здоровья, удачи во всем.
Ваш Г. Адамович
44
27/IV-1961
30, Denison Road Victoria Park Manchester
Дорогой Владимир Сергеевич,
Только на днях, перед самым своим отъездом из Парижа, я узнал о кончине Вашей мамы. Очень жалею, что не написал Вам раньше. Вы знаете, как я к Вам отношусь — и ведь уже столько лет! — как искренне Вас люблю и, надеюсь, поверите, что я всей душой с Вами в этом тяжелом, хотя и неизбежном испытании. Обнимаю Вас, крепко жму руку и шлю низкий поклон Вашему верному другу, дорогой Татьяне Георгиевне.
Ваш Г. Адамович
45
7, rue Fred<eric> Bastiat Paris 8
13 окт<ября> 1963
Дорогой Владимир Сергеевич
Вчера я видел Кодрянских. Они получили от Вас письмо и, судя по их словам, Вы считаете, что я на Вас за что-то «сержусь»? Дорогой мой, за что я могу на Вас сердиться? Откуда пришла Вам в голову такая мысль? Я не только на Вас не сержусь, но, кажется, и не способен рассердиться. Всегда помню о Вас с самыми добрыми чувствами. А если не пишу, то ведь и Вы мне не пишете, — и это ровно ничего не значит, правда?
Слышал от К<одрянских>, что Ваш Мюнхен не удается. Знаете, я провел там весной 2 месяца, и считаю, что жалеть Вам нечего. Там — суета, сутолока, интриги и все прочие прелести. Климат ужасающий. Бахрах там как рыба в воде, но у Вас другой склад, другая натура и едва ли Вам там все было бы по душе. Я лично не могу ни на что пожаловаться, но я безразличнее Вас, а главное — много старше и ни в какой мере не озабочен «деланием карьеры». (Бахрах озабочен и по-своему прав. Вернее, не то что озабочен, а радуется успехам.)
Очень болен Мих<аил> Львович Кантор. Не могу сказать — «безнадежно», но очень, очень серьезно. Началось с сердца, осложнилось с простатой, ему должны на днях делать операцию, а при его крайней слабости это, конечно, опасно.
A part cela[281], все по-прежнему. Крепко жму руку, шлю лучшие пожелания и прошу помнить, что никогда я на Вас сердца еще не бил и надеюсь не бить! Передайте самый сердечный привет Татьяне Георгиевне.
Ваш Г. Адамович
46