Он с жадностью разглядывал её, отмечая высокую грудь с тёмно-розовыми подкрашенными сосками, плавный изгиб талии, тонкую складочку кожи у живота. Рывком поднялся с подушек, положил руку ей на бедро. В ответ на ласку, Пирра приблизила своё лицо к лицу юноши, легко коснулась губами его виска, потом щеки. Агафокл задохнулся от восторга и желания, всё, что он хотел в этот момент, — остаться с Пиррой наедине. «О, боги! Сделайте так, чтобы умолкла эта заунывная музыка! Чтобы все исчезли, и я, наконец, смог насладиться любовью этой женщины!»
Сжигаемый страстью Агафокл не заметил, что говорит вслух. Словно по волшебству, шатёр опустел, с тихим шелестом упала ткань полога, мелодия резко прервалась. Стук двух сердец и прерывистое дыхание, треск разрываемой ткани… по тигровой шкуре разметались пряди золотых волос… кожа у гетеры молочно-белая с золотистым отблеском. Последняя мысль Агафокла: «Кто дал ей это дурацкое имя Пирра*? Она не рыжая, она золотая!»
Глава 8. Опасения Семелы
1.
Струя фонтана оскудела настолько, что не текла, а капала, оставляя на дне чаши тёмные влажные пятна, которые почти сразу высыхали под жарким солнцем метагейтниона * — последнего летнего месяца в Таврике.
Все занятия отложены до вечера, обитательницы дома Исмены попрятались, утомлённые жарой, в тени сада и в комнатах. Плитки дворика раскалены яростным солнцем настолько, что можно обжечься, если наступить босой ногой. А налетевший было ветерок давно запутался где-то в кронах высоких деревьев.
Снежка лежала на траве в тени большого дерева, щурилась от солнечного света, пробивавшегося сквозь густую листву. Семела приказала всем звать её Левкеей, но ей не нравилось новое имя. Однако, если на него не отзываться, то можно схлопотать затрещину от Семелы или от рабынь, приставленных к ней и к другим воспитанницам.
Снежке так и не удалось подружиться с девочками. Стоило ей приблизится, как они дружно замолкали и ждали её ухода. Одиночество не позволяло лучше изучить чужой непонятный язык, слова и фразы, которые проговаривают на занятиях, без повторения совсем не держатся в памяти.
Трудно привыкнуть к новым правилам и устоям без объяснений, просто наблюдая и повторяя. Не успела, не поняла — будешь наказана. Как самую маленькую, её щадили, но остальным девочкам приходилось ещё тяжелее — им доставалось за малейшую оплошность.
Все же, несмотря на единство в неприязни к Снежке, между собой, между собой девочки тоже не ладили. Они ссорились, обзывались и иногда дрались. Над всем этим, подобно правителю, властвует Рода, решая, кому примириться, а кому поругаться.
Прекрасную женщину, выбравшую Снежку на рынке, та почти не видела. Обычно хозяйка не выходит к своим воспитанницам, предпочитает наблюдать за ними из окна комнаты, расположенной по соседству с покоями Семелы. Госпожа лишь изредка снисходит до разговора с Родой, и больше никто из воспитанниц не удостаивается её внимания.
Это был странный дом, его обитательницы не испытывали друг к другу ни любви, ни привязанности, ни сочувствия. Словно чувствовали, что они здесь не временно.
Снежка с каждым днём всё больше ощущала своё одиночество, тоскуя по жизни в становище, по простору, которого здесь не хватало.
В скифской низенькой кибитке тоже было тесно, но стоило откинуть полог, и весь мир открывался перед тобой. В этом доме с маленьким двориком и садом в десяток деревьев, окружённым высоким каменным забором, она задыхалась. Куда ни повернись, уткнёшься в стену. Даже ветер, свободно гулявший по просторам степи, не заглядывал сюда, боясь угодить в каменную ловушку. Лишь иногда он опасливо касался макушек деревьев и летел дальше по своим делам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ветер! Унеси меня далеко-далеко…
Ей хотелось быть ветром, а ещё облаком, птицей, бабочкой! Шустрый жучок с блестящей спинкой быстро бежал вверх по стволу дерева. Вот если бы она была таким жучком, то продолжила путь к ветке, достававшей до каменной стены, перелезла бы через неё и увидела город, про который ей рассказывал Агар.
Агар…
Про него лучше не думать. Даже воспоминания о родных не причиняли ей столько страданий, как мысли о его предательстве.
Снежка вновь принялась наблюдать за жучком. Насекомое так и не воспользовалось шансом для побега, наоборот, развернулось и, спустившись, скрылось в траве.
Девочка закрыла глаза, представив, что она дома. В полумраке лесной избушки раздаётся писк новорождённой сестрёнки, открывается дверь и, пригнувшись под низкой притолокой, входит отец. От него пахнет лесом и снегом, сыромятной кожей и дымом.
Все ощущается так явно…
Большой шершавой ладонью он поочерёдно взъерошивает волосы братьев, а затем осторожно проводит пальцем по щеке Снежки. Она хватает его руку ручонками и прижимается к ним лицом, а он целует её в макушку.
Снежка не хочет отпускать отцовскую руку, но он осторожно высвобождается, чтобы подойти к матушке и взглянуть на младенца. Присев рядом с постелью, он с любопытством смотрит на шевелящийся свёрток. Снежка не выдерживает и подбегает к отцу, ревниво ластится к нему. Он обнимает её и смеётся, но Снежке не до смеха — непонятная грусть ширится в её груди, она чувствует обиду на отца, на мать, но ещё больше — на маленькую сестрёнку.
Отец словно догадывается о её переживаниях и прижимает к себе крепко-крепко. Матушка тоже тянется к ней и целует в висок, браться срываются со своей лежанки и наваливаются сверху, хватают отца за шею и виснут на нём, он, не выдержав такого натиска заваливается на пол. Все хохочут.
2.
С самого первого дня, следуя приказу госпожи, Семела присматривала за новенькой, но так и не смогла разглядеть в ней никаких особых талантов. На первый взгляд, послушна, хоть и не отличается особым прилежанием, делает всё вполсилы, лишь бы избежать наказания.
Всего раз Семела заметила у Левкеи огонёк интереса в глазах, когда та любовалась танцем Ефросины. Юная танцовщица, польщённая вниманием новенькой, даже снизошла до разговора с девочкой, но вскоре молоденькой гетере пришлось покинуть школу госпожи Исмены и отправиться в далёкий Пергам. *
После отъезда Ефросины Левкея снова бродила по саду в полном одиночестве. Неспособность подружиться с остальными воспитанницами немного тревожила старую служанку. Она помнила, что вредная Рода в первый же день натравила девочек на новенькую, но прошло уже три месяца, а отношения между воспитанницами так и не наладились.
Было видно, что «беляночка», как называла Левкею госпожа Исмена, сама не стремится завоевать расположение обитательниц дома. Возможно, всему виной нрав ребёнка — нелюдимый и безразличный… И вот новость — одна из рабынь, убираясь в комнате девочек, нашла узелок с кусочками засохшего хлеба. Платок принадлежал Левкее, и сам собой возник вопрос: уж не готовится ли девчонка к побегу?
Странная находка обескуражила старую служанку: маленькая дикарка по-своему хитра. Не протестует, не бунтует — тихо ждёт своего часа. «Глаз с неё не спускать!» — приказала Семела рабыням. Нашла взглядом белокурую головку Левкеи среди зелени сада и подумала: «Неужели осмелится? Куда же ты побежишь, глупышка?». Уйти далеко не сможет, но создаст большой переполох. Семелу снова терзали мысли — рассказать ли Исмене? Страшно подумать, что на это ответит госпожа.
Вечер наступил быстро. Резкий металлический звон нарушил тишину — рабыня созывала учениц на занятие. Снежка встала и, пошатываясь, побрела к дому. Взмыленная Семела кричала и сердилась больше обычного. Сонные девочки нехотя расселись перед женщиной, и начался урок. Снежка плохо слушала Семелу, но старалась не совершить какую-нибудь оплошность, чтобы не привлечь к себе внимание. Видимо, этим вечером усердия не хватало не только ученицам, но и учительнице.