беспорядок, она возмутилась: «Вот же негодяи! Да как это можно!»
Взглянув на Гелю Ираида Максимовна запричитала, по щекам у нее поползли слезы: «Ой, Гелюшка, горе какое! Олюшка, Женечка, такие хорошие, такие добрые. Они же у меня на глазах выросли! Вот за что их! Еще и картины попортили. Что же это делается… Как же страшно… И куда только полиция смотрит…»
Геля подошла к ней, обняла, погладила по спине и успокаивающим тоном сказала: «Ираида Максимовна, не переживайте. Вот познакомьтесь, это следователь Дмитрий Павлов», – представила она Диму, – «Он расследует дело. Он обязательно найдет того, кто это сделал!»
Ираида Максимовна достала из кармашка белый кружевной платочек, промокнула слезы со сморщенного личика и умоляюще произнесла: «Вы уж, пожалуйста, найдите этих негодяев!». Затем добавила: «Ну ладно, я пойду, не буду вам мешать», – и, чуть шаркая ногами, покинула квартиру.
Дмитрий выглянул в коридор и, убедившись, что она ушла уточнил у Гели, которая закрыла за соседкой дверь: «Эта та самая соседка, которая подняла тревогу?»
Геля подтвердила: «Да, это наша соседка – Ираида Максимовна Красикова. Очень приятная бабушка. Живет здесь практически всю жизнь. По крайнее мере, сколько я себя помню, она всегда здесь была. В этом доме из «старых» жильцов мало кто остался. Дом старый, первый этаж занят под офисы, ряд квартир выкуплены целыми этажами состоятельными людьми. Я уже практически никого здесь не знаю.
«Она одинокая, эта Красикова?» – поинтересовался Дима.
«Нет», – возразила Геля, – «У нее сын есть. Они вдвоем живут».
«Что ты знаешь о ней и о ее сыне?»
Ангелина задумалась, пару секунд подумала и начала рассказывать: «Знаю, что мужа у нее не было. Она всегда вдвоем с сыном жила. Когда-то работала медсестрой в госпитале. Еще вместе с нашим дедушкой. Сына зовут Эдик. Ему лет 55-56. Когда-то преподавал в строительном техникуме, что именно – не знаю. Сейчас тоже где-то работает. Я редко его видела. Он странноват, вечно как будто чем-то недоволен, здоровается всегда сквозь зубы. А с Красиковой Олина семья всегда поддерживала хорошие отношения. Можно сказать – дружила».
Она замолчала, помялась и неуверенно произнесла: «Не знаю, насколько это тебе интересно, но бабушка как-то рассказывала, что с ним была связана одна неприятная история. Когда он был еще подростком, то однажды коляску с маленькой Таней с лестницы столкнул. Таня не пострадала, все обошлось благополучно. Ираида Максимовна, тогда сильно плакала, умоляла его простить, говорила, что он нечаянно. Но мы с девочками всегда его недолюбливали.
Оставив Гелю с Митей наводить дома порядок, Дима с ними попрощался и направился к себе в отдел, чтобы спокойно осмыслить полученную информацию и поразмышлять.
-17-
Это дело для Павлова имело особую важность, распутать его было не просто делом чести, но и восстановления доверия Гели. Дима был в замешательстве и с трудом пытался сформулировать хотя бы несколько рабочих версий.
«Бессмыслица какая-то», – думал он, – «Жили себе хорошие, приличные люди, окружающие их любили и уважали. А кто тогда убил? И за что? И куда делись те картины?
Дмитрий так задумался, что на одном из перекрестков даже пропустил зеленый сигнал светофора, за что удостоился возмущенных сигналов водителей автомобилей, что скопились за ним на перекрестке.
Добравшись до отдела, он прошел в свой кабинет и даже несколько обрадовался, что Крылова на месте не оказалось. Так никто не мешал думать. Дмитрий сел за стол, вытащил из сейфа дело Белых и вновь внимательно его изучил. Ничего. Ничего, что могло натолкнуть его на мысль.
Тогда он взял чистый лист бумаги и стал рисовать. «Символист» – шутя, называл его Николай Крылов. Все свои размышления Дима всегда выносил на бумагу в виде кружочков, стрелочек, крестиков и палочек. Ему так было легче думать.
Дмитрий нарисовал вверху листа круг, подписав его внутри: «Женя, Оля», от круга он провел две стрелки, разделив лист пополам, под одной начертил прямоугольник и написал «картины» под другой в таком же прямоугольнике «квартира». Под «картинами» поставил вопросительный знак. Под «квартирой» перечислил через черточку все имена: Любовь Николаевна (мама Гели) = 50%, Геля = 0%, Митя = 25%, Таня = 25%. И принялся думать.
«Парабеллум» в рисунок преступления не укладывался. Совсем.
«Кому была выгодна смерть Оли и Жени?» – размышлял Дима, – «На работе все было благополучно, с соседями не ссорились, наследников на квартиру много. И на момент убийства, родители Гели находились в Ярославле, Таня во Франции, Геля ничего не получает, а Митя похож на убийцу меньше всего, он до сих пор так и не отошел от смерти родителей».
Он еще посидел над расчерченным листом и, вспомнив слова Гели, что картины достались ее дедушке вместе с квартирой, провел двустороннюю стрелку, соединив прямоугольники со словами «картины» и «квартира». Вот это, уже было связано между собой, и это была зацепка.
Чтобы потянуть за ниточку «квартира», Дима решил узнать ее историю и сделал запрос в центральный архив.
Полученный спустя несколько дней официальный ответ на его запрос нисколько не прояснил ситуацию, данные были крайне скудны.
Архивная информация гласила, что здание, где находится квартира Белых, частично пострадало во время войны, в послевоенные годы было восстановлено и передано в ведомство Министерства Вооруженных Сил СССР. В 1946 году квартира предоставлена для проживания майору медицинской службы Савицкому Николаю Сергеевичу и его супруге, лейтенанту медицинской службы Савицкой Надежде Георгиевне. В 1994 году квартира была приватизирована Савицкой Надеждой Георгиевной.
Ничего для себя не выяснив, Дмитрий решил съездить в архив самостоятельно и изучить более раннюю историю дома.
Перелистав в архиве несколько пожелтевших домовых книг, он обнаружил одну заинтересовавшую его запись. Эта запись, с одной стороны, обрадовала его, а с другой, породила новые вопросы. Но самое главное – она укладывалась в его схему!
В старинной домовой книге было указано, что в период с 1923 по 1942 год в том самом доме проживал Карл Фридрих фон Кох с супругой Аидой фон Кох (урожденной Вейгер) и дочерьми – Софьей и Ирмой.
Дима ликовал: «Вот картины и нарисовались!»
Конечно, могло оказаться, что на этом «ниточка оборвется» и полученные сведения окажутся бесполезными, но больше ухватиться было не за что. Интуиция подсказывала Павлову, что «копать» нужно именно в этом направлении, в глубь времен.
-18-
(1934 год)
Конец апреля 1934 года в Ленинграде выдался необычайно теплым. Горожане облачились в летние костюмы и яркие платья, и все больше проводили времени, гуляя в парках и выезжая на пикники за город.
А в зоосаде в выходной день было море посетителей: родителей с