— Штурман и капитан, если не ошибаюсь?
— Да! — с вызовом сказал штурман. — И, как штурман, я рекомендовал бы вам ещё раз прочитать инструкцию о порядке разгрузки.
— Вы думаете, это необходимо?
— Несомненно. Вы совершенно напрасно ввели ваш грузовик в двадцатиметровую зону…
— А знаете, друзья, — раздался весёлый молодой голос, — у этого штурмана фантазия победнее, чем у первых двух.
— Что вы хотите этим сказать? — оскорблённо спросил лжештурман. В лице его было что–то от лже–Нерона.
— Понимаете, — проникновенно сказала девушка в косынке. — Вон там, на пустых ящиках, уже сидят два штурмана и один капитан. А пустые ящики — это упаковка ульмотронов, которые увёз бортинженер — скромная такая молодая женщина. За нею сейчас гонится уполномоченный Совета…
— Как вам это нравится, Валентин Петрович? — вскричал лжештурман. — Самозванцы, а?
— У меня такое ощущение, — задумчиво сказал Горбовский, — что мне не попасть на собственный корабль.
— Верное рассуждение, — сказала девушка в косынке. — И уже не новое.
Штурман решительно было двинулся вперёд, но тут «биндюг» справа немного передвинулся влево, чёрно–жёлтый «дилижанс» слева чуть–чуть подался вправо, а прямо на пути к заветному люку вдруг злобно заворочались, отбрасывая комья земли, оскаленные зубья «крота».
— Валентин Петрович! — с негодованием воскликнул лжештурман. — В таких условиях я не гарантирую готовности звездолёта!
— Старо! — грустно сказал водитель «дилижанса».
Звонкий весёлый голос проговорил:
— Какой это штурман! Скука зевотная. Вот помните второго штурмана — этот действительно развлёк! Как он задирал на себе майку и показывал следы метеоритных ударов!
— Нет, первый был лучше, — сказал, обернувшись, водитель «крота».
— Да, он был хорош, — согласилась девушка в косынке. — Как это он шёл среди машин, держа перед глазами фотографию, и жалобно так приговаривал: «Галю моя, Галю! Галю дорогая! Далеко ты, Галю, от ридного краю!»
Лжештурман, подавленно опустив голову, сковыривал комья земли с блестящих зубьев «крота».
— Ну, а вы что скажете? — обратился водитель «дилижанса» к Горбовскому. — Что же вы всё молчите? Надо что–нибудь говорить… Что–нибудь убедительное.
Все с любопытством ждали.
— Вообще я мог бы войти через пассажирский люк, — задумчиво сказал Горбовский.
Лжештурман с надеждой вскинул голову и посмотрел на него.
— Не могли бы, — покачал головой водитель. — Он заперт изнутри.
В наступившей паузе был отчётливо слышен голос Канэко:
— Не могу я вам дать десять комплектов, поймите, товарищ Прозоровский!
— А вы поймите меня, товарищ Канэко! У нас заявка на десять комплектов. Как я вернусь с шестью?
Кто–то вмешался:
— Берите, Прозоровский, берите… Берите пока шесть. У нас четыре комплекта освободятся через неделю, и я вам пришлю.
— Вы обещаете?
Девушка в косынке сказала:
— Прозоровского просто жалко. У них шестнадцать схем на ульмотронах!
— Да, нищета, — вздохнул водитель «дилижанса».
— А у нас пять, — горестно сказал лжештурман. — Пять схем и всего один ульмотрон. Что, казалось бы, им стоило привезти штук двести.
— Мы могли бы привести и двести и триста, — сказал Горбовский. — Но ульмотроны нужны сейчас всем. На Земле заложили шесть новых У–конвейеров…
— У–конвейер! — сказала девушка в косынке. — Легко сказать!… Вы представляете себе технологию ульмотрона?
— В самых общих чертах.
— Шестьдесят килограммов ультрамикроэлементов… Ручное управление сборкой, полумикронные допуски… А какой уважающий себя человек пойдёт в сборщики? Вот вы бы пошли?
— Набирают добровольцев, — сказал Горбовский.
— А!… — с отвращением сказал водитель «крота». — Неделя помощи физикам!…
— Ну что ж, Валентин Петрович, — сказал лжештурман, стыдливо улыбаясь. — Так нас, по–видимому, и не пустят…
— Меня зовут Леонид Андреевич, — сказал Горбовский.
— А меня Ганс, — уныло признался лжештурман. — Пошли посидим на ящиках. Вдруг что–нибудь случится…
Девушка в косынке помахала им рукой. Они выбрались из толпы машин и присели на ящиках рядом с другими лжезвездолетчиками. Их встретили сочувственно–насмешливым молчанием.
Горбовский ощупал ящик. Пластмасса была грубая и жёсткая. На солнцепёке было жарко. Делать Горбовскому здесь было совершенно нечего, но, как всегда, ему страшно хотелось познакомиться с этими людьми, узнать, кто они и как дошли до жизни такой, и вообще как идут дела. Он составил вместе несколько ящиков, спросил: «Можно я лягу?», лёг, вытянувшись во всю длину, и с помощью струбцинки укрепил возле головы микрокондиционер. Потом он включил проигрыватель.
— Меня зовут Горбовский, — представился он. — Леонид. Я был капитаном этого звездолёта.
— Я тоже был капитаном этого звездолёта, — мрачно сообщил грузный темнолицый человек, сидевший справа. — Меня зовут Альпа.
— А меня зовут Банин, — заявил голый до пояса худощавый юноша в белой панаме. Я был и остаюсь штурманом. Во всяком случае, пока не получу ульмотрон.
— Ганс, — коротко сказал лже–Валькенштейн, усевшись на траву поближе к микрокондиционеру.
Третий лжештурман, видимо, не слышал их. Он сидел к ним спиной и что–то писал, положив блокнот на колени.
Из толпы выехал длинный «гепард». Дверца приоткрылась, оттуда вылетели пустые коробки из–под ульмотронов, и «гепард» умчался в степь.
— Прозоровский, — сказал Банин с завистью.
— Да, — сказал Альпа горько. — Прозоровскому не приходится врать. Правая рука Ламондуа. — Он глубоко вздохнул. — Никогда не врал. Терпеть не могу врать. И теперь очень нехорошо на душе.
Банин сказал глубокомысленно:
— Если человек начинает врать помимо всякого желания, значит где–то что–то разладилось. Сложное последствие.
— Всё дело в системе, — сказал Ганс. — Всё дело в этой исходной установке: больше получает тот, у кого лучше выходит.
— А вы предложите другую установку, — сказал Горбовский. — Не получается у тебя ничего — на тебе ульмотрон. Получается — посиди на ящиках…
— Да, — сказал Альпа. — Какой–то страшный срыв. Кто когда–либо слыхал об очередях за оборудованием? Или за энергией? Ты давал заявку, и тебя обеспечивали… Тебя никогда даже не интересовало, откуда это берётся. То есть интуитивно было ясно, что существует масса людей, с удовольствием работающих в сфере материального обеспечения науки. Между прочим, это действительно очень интересная работа. Помню, я сам после школы с большим увлечением занимался рационализацией сборки нейтринных схем. Сейчас о них уже не помнят, но когда–то это был очень популярный метод — нейтринный анализ. — Он достал из кармана почерневшую трубку и медленными уверенными движениями набил её. Все с любопытством следили за ним. — Хорошо известно, что относительная численность потребителей оборудования и производителей оборудования с тех пор существенно не изменилась. Но, видимо, произошёл какой–то чудовищный скачок в потребностях. Судя по всему — я просто смотрю вокруг, — среднему исследователю требуется сейчас раз в двадцать больше энергии и оборудования, чем в моё время. — Он глубоко затянулся, и трубка засипела и захрипела. — Такое положение объяснимо. Испокон веков считается, что наибольшего внимания заслуживает та проблема, которая даёт максимальный ливень новых идей. Это естественно, иначе нельзя. Но если первичная проблема лежит на субэлектронном уровне и требует, скажем, единицы оборудования, то каждая из десяти дочерних проблем опускается в материю по крайней мере на этаж глубже и требует уже десяти единиц. Ливень проблем, вызывает ливень потребностей. И я уже не говорю о том, что интересы производителей оборудования далеко не всегда совпадают с интересами потребителей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});