Читать интересную книгу Мой знакомый учитель - Михаил Аношкин

— Это мы посмотрим!

— Оправдаешься потом!

— Ну, говори, говори, — торопила Нюся. — Не теряй времени.

— Я не оправдываюсь. Оправдываются виноватые. В клубе Липец расхулиганился, Юрка к порядку его призвал. Ну, Борис заартачился. Семенова другие ребята поддержали, выгнали Борьку. Он и пригрозил Юрке: мол, на узкой дорожке встретишься, голову сверну. А домой пошли, на нас и налетели.

— Ты видел кто?

Волобуев промолчал.

— Продолжай, — сказала Нюся.

— Чего продолжать? Юрка одного стукнул, тот с копытков долой.

— А ты?

Женька замялся, пролепетал невнятное:

— Их много… Думаю, на помощь надо позвать. В клубе дружинники были. Ну, я за ними и побежал.

— Значит, удрал?

— Позор, Волобуев! Товарища в беде бросил! За дружинниками, видите ли, он побежал. Эх, ты!

— Ты — подлый трус, Женька! Подлый, подлый! — закричала Настенька, вскакивая на ноги. — Да как ты после этого в глаза людям будешь смотреть, мне, маме моей, Юре, Владимиру Андреевичу, всем! Трус! Ненавижу! — она расплакалась, упала на парту.

— Успокойся, Настенька! — сказала Нюся. — Успокойся, родная. Нам надо собрание продолжать.

Волобуев снял очки, принялся протирать их платком. В классе воцарилась тишина.

Поступок Женьки Волобуева был настолько дик, несуразен, настолько не вязался с высокой моралью, которой все они привыкли руководствоваться с малых лет, что сразу никто и не нашелся, что сказать. И само это молчание было жестче и убийственнее гневных слов.

— Можно сесть? — повернулся Волобуев к Нюсе.

— Постоишь! — зло оборвала его Дорошенко. — Какие у вас соображения, товарищи? Может, вопросы?

Задал вопрос Владимир Андреевич.

— Записку мне подкинул ты?

— Я…

— Почему не пришел, когда я звал?

Волобуев не ответил.

В классе поднялся невообразимый гвалт, Нюся уже не в силах была навести порядок и стояла строгая, покусывая губу и упершись правой рукой о стол. Вострецов что-то записывал в блокнот, потом вдруг вскочил и неожиданно властно крикнул:

— Товарищи, да вы что?! Никогда на собрании не были, что ли?!

И сразу все смолкли, послушались горячего призыва Вострецова к тишине.

— Ты Липец видел? — опять спросил Глазков.

Женька молчал.

— Ничего он со страху не видел, — подал голос машинист крана Левчук. — Он и записку писал со страха. Ох, и свистун ты, Женька!

Выступали страстно и гневно. После каждого выступления заметнее и заметнее горбилась у Волобуева спина. Он не смел поднять от пола взгляда, только устало переступал с ноги на ногу, словно бы пробуя прочность пола: а вдруг ненароком провалится и придется лететь в тартарары? У всех одно требование. Просить комсомольскую организацию разобрать поведение Волобуева и решить, достоин ли он быть комсомольцем. Из школы исключить обязательно.

Ребята не в меру горячились, Владимир Андреевич понимал это хорошо. И не вмешивался только потому, что хотел дать всем высказаться. Вострецов оказался парнем экспансивным. Слушал ребят заинтересованно, ероша свои волосы, и они у него уже не были такие прилизанные и чинные, какими вначале. Он то и дело вставлял реплики, крутился, порывался встать. Владимир Андреевич усмехнулся про себя: «А ты, брат, как я погляжу, парень чуткий — все к сердцу близко принимаешь». Такой Вострецов ему больше был по душе, чем тот, каким предстал перед собранием — с безукоризненно зализанными волосами.

— Друзья! — не выдержал Вострецов, вскакивая и подходя к столу. — Разве так можно с плеча рубить? О человеке ведь идет речь, не о чурбане, а о человеке! Из школы-то зачем исключать Волобуева, подумайте сами! Чего вы этим добьетесь? Плохие вы люди, вот что я вам скажу.

По классу прошелся, как ветерок, недоуменный вздох, который можно было понять требовательным вопросом к Вострецову: как это — плохие люди?!

— Да! И не смотрите на меня так. Что ж получается? Выгнать Волобуева из комсомола, выгнать из школы. Я вас спрашиваю, куда выгнать? Разве хорошие люди так делают, а? Делают?

Вострецов выжидательно замолчал, но никто не набрался смелости ему ответить, даже Нюся Дорошенко.

— Видите, Владимир Андреевич, молчат, — обратился Максим к Глазкову. — Поделом, молчите, — и сел на свое место, вытащил из кармана носовой платок и под партой, чтобы никто не видел, начал обтирать вспотевшие руки…

Владимир Андреевич признательно пожал ему руку чуть повыше локтя и сказал шепотом:

— Правильно. Я тоже так думаю. Мне теперь и выступать необязательно.

Собрание кончилось поздно. Решение приняли одно: просить комсомольскую организацию обсудить поведение Волобуева. Владимир Андреевич из школы вышел вместе с Максимом Вострецовым. Ночь выдалась пасмурная. Падал мягкий крупный снег. Пальто и шапка у Максима побелели. Владимир Андреевич снял перчатку, собрал со своего плеча снег, сжал его в комок и бросил впереди себя. Вострецов улыбнулся:

— Сейчас бы в снежки! Люблю подурачиться.

— Вы женаты?

— Второй месяц. О, жена у меня серьезная, чтоб подурачиться — ни-ни! Говорит, на тебя вся молодежь смотрит, а ты будешь резвиться, как мальчишка, что о тебе тогда подумают!

— Не бойся, хорошо подумают!

— Я ей тоже. Ничего! Договоримся!

— Конечно, договоритесь! А Бориса Липец вы знаете? — спросил Владимир Андреевич. Вострецов ответил не сразу, после большой паузы.

— Знаю. До седьмого учились вместе.

— И Василия Николаевича тоже?

— А кто Василия Николаевича не знает? Любого спроси, даже мальчишку. Талантливый человек, между прочим. Но за Бориса я его виню!

— Почему же? — заинтересовался Глазков.

— Захотел Борис шофером сделаться, из восьмого класса ушел. Василий Николаевич воспротивился. Мол, учись дальше, до института. Я понимаю: намерения у него были хорошие. Но нельзя же и с мечтой человека не считаться. Правда ведь?

— Правда.

— Борис сбежал из дома, пропадал где-то год, вкусил вольностей, вернулся домой и пошло-поехало у него вкривь да вкось. Теперь и Василий Николаевич ничего поделать не может. Парень он неплохой, я ведь не верю, что он с Семеновым так расправился. Пофордыбачить Борис любит, но чтоб такое!

— Взялись бы вы за Бориса.

— Он же не комсомолец.

— Странный вы народ, ей-богу, — возмутился Глазков. — Если не комсомолец, значит, черт с тобой, пропадай, коль охота?

— Не совсем так, конечно…

— Именно так. Вы же видите, что Борис не так живет, вот ты мне почти всю его историю рассказал. Взялись бы за него всей комсомолией, разве бы он устоял перед вами?

— Возразить вам нечего, что тут возразишь. Между прочим, в шестом классе Борис мальчонку спас, из речки вытащил. Родители мальчонки книгу ему подарили «Как закалялась сталь» с благодарственной надписью.

— Вот видите! Беритесь-ка вы и за Бориса тоже, а?

— Возьмемся!

— Это уже порядок! Всего хорошего, мне сюда, — и Глазков пожал Вострецову руку. — Теперь я вам покоя не дам!

— Не возражаю! — весело воскликнул Максим, и они расстались.

Прежде чем лечь спать, Владимир Андреевич записал в дневнике:

«Самой трудной обязанностью учителя, по-моему мнению, является обязанность быть психологом, особенно, если работаешь со взрослыми учениками. Можно отлично знать свой предмет, уметь доходчиво его подавать, но если ты не будешь психологом, грош тебе цена. На эти мысли навела меня печальная история с Юрой и Волобуевым…»

13. Продолжение

Удивительная женщина Анна Львовна. Везде поспевала, все знала.

— Голубчик, Владимир Андреевич, вы слышали?

— Что?

— Бориса Липец вызывали в милицию. Подумайте, и он поднял руку на Юру Семенова! Как хорошо, что ушел из нашей школы.

— Что ж хорошего?

— И вы не понимаете? Вы понимаете, только испытываете меня, вижу, хитрец вы этакий!

— Нет, серьезно, не понимаю.

— Да ведь это ж такое пятно на школу!

— А-а!

Бориса Липец, действительно, вызывали в милицию. Сняли допрос и отпустили с миром. И Волобуева вызывали. А хулиганы были задержаны.

На другой день Анна Львовна остановила Глазкова в коридоре, посмотрела, чтобы поблизости никого не было, и по секрету сообщила:

— Волобуева из комсомола исключили, что делается! И все в вашем классе.

— Могло быть и в вашем.

— Да, конечно, могло, я не о том. Ведь «узурпатор»-то косо поглядывает на девятый. Помяните мое слово, она постарается избавиться от Волобуева.

— Ну, это мы еще посмотрим!

Говоря о том, что Лидия Николаевна косо посматривает на девятый, географичка нисколько не преувеличивала. Владимир Андреевич не удивился, когда Лидия Николаевна повела разговор о Волобуеве.