Нам пришлось оборудовать наблюдательный пункт в балках разрушенного дома, который мы тоже постарались усилить железнодорожными шпалами. Это была верхотура, на которую было трудно забраться. Темный подвал выглядел странно, и туда мало кому нравилось заходить. Хиви избегали подвала и несли потери. Нам было их жаль, потому что их убивали свои же сограждане, и это после того, как всего чуть раньше они избежали смерти от огня немцев.
Они, конечно, предлагали нам свою службу добровольно, но не потому что очень нас любили. Если они и шли на такой риск, то делали это лишь чтобы избежать мрачной участи пленного — судьбы, которую они уже испытали, по крайней мере, ненадолго — со всеми мучениями и голодом, когда их гнали по степи, почти как скот. Как хиви они были в каком-то смысле «полусвободны», получали достаточно еды с полевых кухонь, чтобы набить живот, и неплохо снабжались в других отношениях. Они жили среди нас не так уж и плохо. Некоторые из них наверняка подумывали бежать. Было множество возможностей это сделать, но мало кто исчезал из расположения. Большинство было дружелюбно, трудолюбиво и лояльно к нам сверх всяких ожиданий.
Наша артиллерийская поддержка немногим помогла соседней дивизии. Мы не могли вмешиваться в уличные бои. Там всю работу делали гранаты и автоматы, с одной стороны улицы на другую, с этажа на этаж и даже из комнаты в комнату.
Русские упорно дрались за городские развалины — с упорством, превышавшим их и без того впечатляющий боевой дух. Они делали это так успешно, что мы едва могли двинуться вперед. Вряд ли дело было в их системе политического руководства. Как бы оно помогало им в рукопашном бою?
Лишь теперь мы поняли, как нам повезло с первого удара глубоко пробиться в центр города и взять широкий кусок волжского берега.
Я наконец смог направлять снаряды на крупный промышленный комплекс в секторе нашего соседа. После тщательной наводки снарядов наши 15-сантиметровки прорывали дыры в кирпичных стенах. Тем не менее снести здание не получалось. Лишь с нескольких попыток наши соседи смогли ворваться на завод — перед тем как русские защитники контратаковали после артподготовки. Рукопашный бой на заводском комплексе тянулся целыми днями, но артиллерийскую поддержку пришлось сократить — наши войска были уже внутри.
* * *
Мне приказали явиться к командиру полка фон Штрумпфу. Мое дисциплинарное взыскание отменили. Доказать пресловутый «недолет» было невозможно, — следовательно, все обвинения с меня были сняты. Командир батальона, куда упал снаряд (командир I батальона 171-го артполка был майор Герхард Вагнер. 25 сентября 1942 г. он заболел и передал командование гауптману Виссману), лишь высказал подозрение и никогда не выражал уверенности, что это был немецкий снаряд.
Он лишь хотел привлечь к нему внимание, потому что снаряд редко падает сам. А из-за этого происшествия Бальтазар попытался избавиться от меня — его действия отдавали патетикой. И не подыграл ли ему Кульман?
Меня спросили, настаиваю ли я на присутствии других офицеров, если Бальтазар готов взять назад свои оскорбительные высказывания. Я отказался. Петер Шмидт был убит у Дона. По-моему, он был жертвой Бальтазара. Других офицеров не было. Фон Штрумпфа, кажется, обрадовал мой жест, и он вызвал Бальтазара, который находился неподалеку. После очень сухого и формального извинения он вышел. Я облегченно вздохнул и вернулся на свой КП.
Через несколько дней меня вызвали к Бальтазару, который показал мне мою письменную характеристику. Она буквально исходила желчью: «высокомерен, ненадежен, незрел, негоден командовать батареей…» Эти слова воспринимались с трудом. Я кипел от бессильной злости. Я прилагал все усилия, чтобы сдержаться. На его вопрос «Можете вы что-то сказать?» я сказал, что нет, и вышел. Бальтазар наслаждался ситуацией. Все вокруг казалось бессмысленным.
Нужно ли было сказать, что после жалобы я руководил 10-й, а теперь и 11-й батареями уже долгие месяцы? Не вышел ли мне боком мой отказ? Не была ли злобная, необъективная и нечестная характеристика куда хуже мелкого взыскания? Как отреагирует командир полка? Буду ли я, по крайней мере, переведен от Бальтазара? После мимолетного удовольствия от получения извинений этот удар казался действительно чувствительным.
И что теперь? Что я мог сделать против такой характеристики? У кого спросить совета? Был обер-лейтенант Окер, служивший в 10-й батарее в 1940-м, а теперь служивший юристом в 71-й пехотной дивизии. И все же я знал его недостаточно хорошо, чтобы искать сейчас его совета.
Звонок командира полка вырвал меня из мрачных дум:
— Вы должны немедленно принять 2-ю легкую батарею. Недавно убит обер-лейтенант Вакерманн, и с тех пор там нет порядка. Вы наведете там порядок. Кроме того, вас нужно перевести из IV батальона. Вы это понимаете, после того, что случилось?
— Конечно, герр оберст-лейтенант! Но разве герр оберст-лейтенант… — я осекся.
— Что еще? Что значит это «но»?
— Согласно характеристике, которую вы явно еще не видели, я полностью негоден к командованию батареей, — ответил я.
— Ваша характеристика лежит передо мной. Я с ее выводом не согласен, так что принимайте 2-ю батарею. С этим все! — ответил он. (В личном деле Вюстера нет никаких следов отрицательной характеристики, так что, похоже, фон Штрумпф не передал ее в армейское управление кадров. Несмотря на низость действий Бальтазара, фон Штрумпф считал его прекрасным командиром батальона и дал ему прекрасную характеристику.)
Это было прекрасным решением, и я был переполнен радостью. Однако мне пришлось скрывать радость, чтобы не оскорбить чувств солдат 11-й батареи, остававшихся верными мне. В любом случае я был также рад уйти от «тяжеловесов». Легкая артиллерия казалась мне более благородной, более кавалерийской по духу и не требующей такого тяжелого труда.
Здесь в моих мыслях обнаружилась некоторая непоследовательность, потому что я собирался поступить в академию и заняться конструированием орудий и развитием вооружений. В любом случае научно-технический аспект артиллерии был важнее, чем дух наездника, существовавший в легких батальонах, потому что о плохом качестве лошадей напоминать не приходилось. Мне нужно было стремиться в армейскую артиллерию, чтобы изучить более тяжелые пушки. Я бы приобрел более широкий практический опыт для дальнейшей учебы. Я переписывался с начальником материально-технической части армии оберстом Карлом. Он присылал мне учебные материалы по математике. Его всегда интересовали офицеры с образованием и способностями к научной работе. Однако вступительный экзамен далеко превышал мой уровень знаний. Мне понадобится время, чтобы изучить присланный материал, но пока его у меня не было.