из известняка у стены вашего сада обозначал место сборов еще до того, как кельты ступили на землю Британии. Но есть еще кое-что, о чем мне не хотелось бы умолчать: я не жалею о том, что мы были не в силах спасти несчастную девушку. Вы наблюдали наружность существ, которые во множестве толпились в Чаше. Поверьте, то, что лежало в центре Чаши, этому миру более не принадлежало.
— И потому?— спросил Воген.
— И потому она проследовала в Огненную Пирамиду, ответил Дайсон,— а таинственные существа снова вступили в подземный мир, в сокрытые под холмами обиталища.
Гвин Джонс
В западне
Эйкерман подошел к шахтам сразу же после восьми вечера. Шахт было четыре, и возле каждой — высокий отвал пустой породы. Кое-где росли березки, на насыпях — пушистые молодые папоротники, среди которых словно звездочки вспыхивали цветки камнеломки и лесной земляники. Куски породы были сантиметров тридцать — сорок толщиной, многие из них вросли в мертвенно-бледный мох, а на те, что валялись неподалеку от края шахтного ствола, ветер и дожди нанесли причудливые узоры. В округе рассказывали, что первая и четвертая шахты появились в Коед-и-Мистере еще во времена римского владычества: их выработки соединялись со штольней, проходившей под холмом в Йистраде, однако за полтора тысячелетия они были пройдены насквозь и руды там не осталось. Вторая и третья шахты были пробиты в скалах промышленником Льюисом Тайверном, чьи заводы выпускали железные изделия еще во времена чартистов; он превратился в богатого скрягу, а после того, как стало трудно и невыгодно доставлять руду на поверхность в бадьях и в вагонетках через горизонтальные выработки, совсем забросил дело. Возле двух шахт — одной римской и одной, пробитой Льюисом Тайверном, еще торчали полуистлевшие столбы, с которых свисали остатки проржавевших проводов; две другие находились на склоне холма, метрах в двадцати от заросшей тропинки, что вела от римской лестницы к развалинам фермы Коед-и-Мистер, и с нее все еще можно было разглядеть красиво отесанные камни с глубокими бороздами от стального троса, с помощью которого наполненные рудой вагонетки поднимались на поверхность, к наклонным желобам, расположенным выше Йистрада. Стволы шахт не имели ограждения, и время от времени в них попадали овцы, а однажды — собака. Рассказывали, что в самую большую шахту, в которой Эйкерман бывал прежде, упал ребенок, но это было давно.
Эйкерман подошел к краю. Из-за росших рядом деревьев доносился птичий гомон; птицы столь явно выражали свое недовольство присутствием человека, что он улыбнулся. Ствол шахты был почти круглым, примерно шагов восемьдесят в поперечнике. Три четверти окружности ствола спускались отвесно, камень здесь был красноватый, гладкий, местами покрытый мхом; в неярком свете заката мох этот имел золотистый, теплый оттенок. Над шахтами прилепились четыре дерева — их корни с трудом втиснулись в расщелины, а метрах в пяти — десяти ниже зеленели пятна травы. С четвертой стороны нависал горбатый склон, покрытый прошлогодней листвой, отлого ниспадавший к выступу, который Эйкерман едва мог различить. Он осторожно опустился на траву и пополз вперед, пока не смог беспрепятственно заглянуть вниз. Однако он ничего не увидел. Закатное солнце освещало лишь склоны холма, а в самой шахте была темень. Затем он крикнул. Слабое эхо едва успело ответить ему, когда стая галок с пронзительными криками вразнобой сорвалась с деревьев и пролетела над зияющей бездной. Они описали круг и снова вернулись на свои места, половина из них, так и не успокоившись, снова взмыла вверх, громко хлопая крыльями и крича. Поднявшись на ноги, Эйкерман крикнул опять, птицы как раз уселись, и они снова взметнулись ввысь всей стаей, словно дьявольский хоровод, и, кружа над шахтой, орали так, что овца с двумя ягнятами, пасшиеся рядом, бросились бежать. Галки кружили и кружили над головой, ругаясь, и насмешничая, и требуя, чтобы он убирался восвояси.
— Ладно,— согласился он,— завтра я вернусь.
Человек улыбнулся, словно понимал, о чем они кричали. Одна воинственно настроенная птица с торчащим пером сделала вираж в каком-нибудь метре от его лица.
— Ладно,— сказал Эйкерман.— Ухожу.
Последнее, что он слышал, уже направляясь к лестнице, был их возбужденный, недоверчивый крик, а затем — чей-то командирский окрик. Он догадался, что приказ отдала птица с торчащим пером.
Римская лестница вела от входа в штольню в Йистраде к древнему земляному укреплению Кастел Коч. Ступеньки наверху почти сплошь заросли травой, правда, в местах, где подъем был круче, шли ряды широких, ровных ступеней, а на поворотах были устроены площадки шириной метров десять на манер римских дорог, которые ему доводилось видеть в Южной Италии. Какие уж тут вагонетки: железная руда доставлялась наверх в корзинах, на плечах рабов.
«Хлебнули они здесь горя»,— подумал Эйкерман.
До Кастел Коча он добрался за двадцать минут. Каменный дом, в котором он квартировал, был окружен земляным валом. Глядя на Кастел Коч — в переводе Красный Замок вечером, легко было понять, почему он получил такое название. Солнце как раз садилось, и здесь, на вершине холма, цвет земли был приятного нежно-золотистого оттенка, а голые, словно обтянутые тугой кожей камни казались облитыми кровью. А какой отсюда открывался вид! На западе три долины сливались в одну широкую долину, носившую название Вейл; вдали виднелись дубовые рощи Коед Дюона, которые мягкими складками незаметно переходили в сказочную страну. Обернувшись в сторону Йистрада, Эйкерман увидел коричневатый мрак, растекавшийся вверх по склону холма в направлении луга, окружавшего Кастел Коч; однако Кадер Эмрис был все еще в пурпурных одеждах, увенчанный золотой солнечной короной. Еще минута — и гигант натянул себе на голову темный капюшон, и солнце ушло от него.
Пока Эйкерман стоял на вершине, из дома вышла миссис Бендл и направилась через лужайку к колодцу. Красновато-желтые лучи мешали ей смотреть, и все же она разглядела своего постояльца. Он начал медленно спускаться к ней.
— Бендл дома?— спросил он после некоторого колебания.
Она заигрывала с ним вот уже две недели.
— Сидит у камина. Том ужасно любит, чтобы ему было тепло, уж он такой. Зимой и летом, днем и ночью.
— Постель и пансион?— спросил он, наблюдая за ней. Миссис Бендл — упитанная и подвижная — была привлекательной женщиной; ее лицо хранило лукавое выражение. Шея молочно-белая, волосы — словно вороново крыло. Одного возраста с Эйкерманом. На голову ниже его.
— Можно сказать и так, сэр,— она сверкнула на него глазами, уголки губ опустились в насмешливой улыбке; потом она