Как любезно объяснил ему Господин, эта смесь получалась на одной из стадий вторичной переработки фекалий, и легко усваивалась организмом, но была малоприятна на вкус. Хотя Йорве с удовольствием ел бы её ртом: всё лучше, чем то, чем заставлял его есть Господин. В самом лучшем ему приходилось кушать собственное дерьмо. Перед кормлением Господин любил опрыскивать рот Йорве кислотой.
Узник прислушался, не идёт ли кто. Глаз у него не было: зрения, как и некоторых других полезных функций, он лишился где-то с месяц назад, когда Господин часто бывал не в духе. Тогда Йорве практически не покидал медицинского отсека. Некоторые пытки, придуманные для него Господином, были настолько изощрёнными, что требовали почти непрерывной работы медицинского робота.
Рядом тихо заскулил Жиро. Йорве знал, что Господин почему-то бережёт этого юношу — он даже не выдернул ему сухожилия. И до сих пор не кастрировал: по приказу Господина Йорве регулярно приходилось делать Жиро минет. Видимо, всё самое главное для Жиро Господин приберёг на потом. Когда Йорве умрёт. А это когда-нибудь случится. Несмотря на постоянное восстановительное лечение и противошоковые стимуляторы, вкачиваемые в кровь, он чувствовал, что его тело истерзано почти до предела. Это наполняло его тайной радостью: больше всего на свете он боялся, что Господин найдёт какой-нибудь способ мучить его вечно.
На этот раз вместо Господина пришёл Ху с двумя ребятами. Значит, пытка будет публичной, понял Йорве, и чуть было не отрубился снова: публичные пытки были особенно жестокими.
Вилли молча выдернул из его задницы трубку. Так же молча подтёр кал и кровь вокруг развороченного заднего прохода.
— Ну, мужик, — наконец, сказал он, — сегодня для тебя приготовили что-то особенное. Тебе сказать или как?
Йорве промолчал. Он прекрасно знал, что ему всё скажут независимо от того, хочет он того или нет.
— Господин сегодня решил заняться твоими ножками. Они у тебя такие аппетитные. Мы их сначала отобьём для мягкости, а потом подрумяним. Ты не против?
Яйно непроизвольно застонал. Кожу с ног ему сняли уже давно, и тогда он чуть не сошёл с ума. Дробление костей и пытки огнём были ещё страшнее. Он это хорошо знал, поскольку именно таким способом его избавили от рук. Но сразу обе ноги… Может быть, на этот раз он не выдержит?
Увы. Медицинский отсек рядом, а Господин очень внимателен к состоянию своих жертв. Когда он разморозил Яйно, он пообещал ему долгую, полную острых ощущений жизнь. Судя по тому, что началось после этого, он намеревался своё обещание сдержать.
— Ну ты не бойся, мы тебе оставим кусочек на закуску, — закончил Ху. — А пока мы тебя немножко пощекочем… Ну а это лично от меня.
Он прижал к заднему проходу бывшего начальника службы безопасности электрическую дубинку, некогда принадлежавшую самому господину начальнику. Сам Яйно редко пользовался этой штукой, предпочитая истязать свои жертвы собственноручно. Теперь его иногда посещала мысль (в те редкие моменты, когда он был способен о чём-то думать), что он недооценивал возможностей этого простого и полезного приспособления.
— Подожди, не торопись, — это был голос Оскара. — Я передумал. Сегодня займёмся вторым. У меня есть несколько интересных идей насчёт его попки.
Яйно испытал нечто вроде облегчения: не сегодня. А завтра… завтра будет завтра. Он уже давно разучился думать о том, что будет завтра.
Когда истязатели ушли, Йорве впал в короткое беспамятство, но вскоре снова пришёл в себя. Боль лениво жевала его тело — обычная, фоновая боль.
Сначала он попытался — в который уж раз — перестать дышать. Как обычно, не получилось: после недолгой борьбы задыхающееся тело отключало разум и снова наполняло лёгкие воздухом. Но на этот раз он продвинулся дольше, чем обычно. Во всяком случае, он успел потерять сознание и скатиться с койки.
Когда у него ещё были глаза, Яйно успел изучить помещение, в котором его держал Оскар. Это была маленькая комнатка, в которой когда-то стояли шкафы с оружием. Поэтому она запиралась извне на кодовый замок. Впрочем, даже если он сумел бы каким-то образом выбраться отсюда, ничего не изменилось бы: бежать было всё равно некуда.
Он, извиваясь, пополз по полу, помогая себе обрубками рук. Культя правой немедленно послала в мозг разряд сухой, обжигающей боли. Йорве тихонько вскрикнул: на большее у него не хватило сил.
— Я соскучился по тебе, — раздался над ним голос Господина.
Бывший начальник службы безопасности в страхе скорчился: таких неожиданных визитов он боялся больше всего.
— Я поймал себя на мысли, — почти нежно проговорил Оскар, — что забыл некоторые детали того дня, когда мы познакомились. Помнишь тот кусок дерьма? Помнишь, как ты сказал — «это я насрал»? Повтори, будь любезен.
Тяжёлый ботинок опустился на правую культю и прижал её к полу. Йорве закричал, на этот раз громко.
— Нет, мой хороший, не так, — ботинок давил и плющил обожжённый обрубок, — я хочу слышать те самые слова. Те самые слова. Ну-ка, давай-ка. Без посторонних шумов. Повтори, мой сладкий, что ты тогда мне сказал про боевое крещение?
— Я сказал тогда… что я… насрал… — выдавил из себя Яйно.
— Ах ты сучонок, — оскалился Господин, — тебе ведь было приятно унижать меня? Ах, тебе было приятно, приятно… — нога всё вдавливала и вдавливала культю в пол, Йорве корчился и кричал, — тебе было приятно, тебе было приятно… Ты мне ещё сказал — «ну как, понравилось?» Повтори это сейчас. Повтори. Я хочу это слышать. Слышать, мой сладенький, слышать, — тут в раздавленной культе лопнул какой-то сосуд, брызнула фонтанчиком кровь, и Оскар отнял ногу.
— Ладно, не буду тебя сегодня обижать, милый мой дружок. На самом деле у меня для тебя хорошая новость. В самом деле хорошая. Видишь ли, мне надоело воспитывать тебя. Я уже не так тебя ненавижу, как раньше. Пресыщение, увы. Поэтому я намерен тебя заморозить. На годик-другой. Или на сколько понадобится, чтобы обострить свои чувства. Замечательная вещь — анабиоз. Года бегут так незаметно… Я намерен растянуть наши с тобой отношения на возможно более долгий срок.
Йорве тоненько заскулил от ужаса.
VI
День начался как обычно: Оскар проснулся на своей койке в капитанской каюте. Тонкая простыня приятно холодила тело. Под подушкой, как обычно, дремал тепловой пистолет.
Одно время Кралевский взял привычку брать к себе женщину из гарема, но потом решил, что тем самым роняет достоинство правителя. К тому же в женских объятиях он слишком расслаблялся. Однажды утром он, полусонный, поймал тяжёлый презрительный взгляд роскошной мулатки с C7IQR, которой он был тогда нешуточно увлечён. В тот же день он отправил её в обратно в морозильник, но урок запомнил. Потом он поговорил с Ли Юном, и китаец — осторожно, намёками, — сказал ему, что спящий человек выглядит смешным и жалким. С тех пор Оскар после любых гаремных утех обязательно уходил спать к себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});