Судя по их направленности, она была на рыбалке, искала возможность нанести очередной удар по администрации Рейгана. Придя к такому выводу, я бросил свою первоначальную осторожность на ветер и стал играть с ней как можно лучше.
"Похоже, у меня достаточно материала, чтобы написать хорошую статью о Юрченко", — сказала Филлис, наконец, удовлетворив свое любопытство. "Вам здесь нравится?"
"Смотря что", — уклончиво ответил я.
"Я ненавижу эту администрацию", — продолжала она, твердо глядя мне в глаза. "Они считают, что у них есть право делать все, что им заблагорассудится".
"И как же вы им противостоите?" — невинно спросил я. невинно спросила я.
"Нужна сила и решительность. Это единственное, что они уважают".
Мое внутреннее "я" присвистнуло от удивления. В Америке я никогда не слышал подобных высказываний. Во мне проснулся азартный игрок и начал будоражить кровь.
"Есть ли политик, который вызывает у вас уважение?" — спросил я. спросил я.
"Конечно, есть", — ответила она с некоторым удивлением. "Его зовут Каддафи".
"Прошу прощения?"
"Вы меня правильно поняли", — улыбнулась Филлис. "Ливийский лидер полковник Каддафи".
Если бы в этот момент в наш столик ударила молния, я не мог бы быть более ошеломлен. Остынь, не забивай себе голову, — предостерегало меня мое внутреннее "я".
Никогда еще морепродукты не казались мне такими вкусными, как в тот вечер. Беседа текла быстро и яростно, как горный ручей. Филлис вывалила на меня такую лавину информации, что я с трудом ее переваривал. Я понял, что на следующий день мне придется составлять как минимум две — нет, может быть, даже три телеграммы в Москву. Филлис оказалась ярой антисемиткой, а также врагом американских консерваторов. Ее кредо, похоже, сводилось к очень простой формуле: все, что плохо для США и Израиля, должно быть хорошо. Согласно доктрине советских спецслужб, подобные убеждения являются серьезным основанием для вербовки на идеологической основе. Если, конечно, она не разыгрывала меня как лоха.
Плавное течение моих мыслей было прервано неожиданным предложением Филлис:
"Не могли бы вы проводить меня до дома? Выпьем по чашечке кофе, поговорим еще…"
"Как вы думаете, ваш муж одобрит это?" спросил я, запоздало сообразив, как глупо это прозвучало.
"Не волнуйтесь", — уверенно сказала она. "Он будет рад познакомиться с вами поближе".
Дело принимало серьезный оборот. Мне нужно было принимать решение на месте, а времени на раздумья практически не было.
Все-таки нужно разрешение ординатора на подобную встречу, тем более в таких условиях, — с отчаянием подумала я, а в голове всплыли суровые черты Андросова. Он меня живьем съест. И все же я должен прыгнуть. Другого такого шанса может и не быть.
"Конечно, пойдемте", — сказал я. "Только, пожалуйста, позови официанта. Я не хочу, чтобы он знал, что я иностранец".
В отличие от Москвы, в Вашингтоне поймать такси можно буквально за минуту.
"Бетесда", — сказала Филлис водителю и назвала адрес. Она оказалась опытным специалистом в тайных делах и молчала всю дорогу. Это было приятной передышкой.
Я закрыл глаза капюшоном и принял вид человека, наслаждающегося минутной релаксацией. На самом же деле в голове лихорадочно крутились мысли. Приняв решение идти напролом, я все равно должен был бороться с возможностью провокации или подсадки. Нужно было постоянно быть начеку, быть готовым в любой момент сорвать куш и уйти. Без разрешения Андросова вся ответственность лежала на мне. Я прекрасно понимал, что если что-то случится, то моя карьера в полевых условиях рухнет раз и навсегда. Андросов никогда не упустит возможности наказать меня по всей строгости в качестве примера для других, чтобы они тоже не смели играть в шпионов. На месте американского правительства я бы наградил Андросова Почетной медалью Конгресса, едко подумал я. Он нанес советской разведке больше вреда, чем все западные спецслужбы вместе взятые".
Примерно через двадцать минут мы подъехали к дому Филлис — небольшому двухэтажному строению в Бетесде, штат Мэриленд.
Такси скрылось за углом, шурша шинами по мелкому гравию. Я неуверенно задержался, радуясь, что было слишком темно, чтобы Филлис могла разглядеть выражение моего лица. Она поднялась по ступенькам и постучала. Дверь сразу же открылась, в проеме стоял высокий небритый мужчина в экзотической белой одежде, похожей на греческую национальную одежду. Видимо, он нас ждал.
"Мартин Сноу, — представился он, вежливым жестом приглашая меня войти в дом. "Устраивайтесь поудобнее. Что будете пить? Я могу предложить вам настоящий греческий коньяк "Метакса"".
"Спасибо, но не стоит", — сказал я. "У меня еще есть кое-какая работа на сегодня".
"Тогда кофе", — сказала Филлис и пошла на кухню.
Мартин последовал за ней, и я услышал, как они шепотом совещаются. Я сел в кресло и оглядел дом. Небольшое фойе, камин, мебель довольно скромная, — мой мозг автоматически регистрировал окружающую обстановку. Похоже, деньги у них не горят. Большая стеклянная дверь выходит на лужайку. В случае необходимости я мог бы воспользоваться ею, чтобы выйти на улицу. Самое главное в таком деле — поднять как можно больше шума. Спецслужбы ненавидят шум. В большом книжном шкафу стояло несколько томов Достоевского и Чехова на русском языке. Много пищи для размышлений, несомненно!
Мартин налил кофе и начал говорить. Его речь, поначалу мягкая и плавная, становилась все более интенсивной: то он взмывал в небо, как птица, то падал, как камень. Каждая отточенная фраза сопровождалась резкими жестами. Он стал похож на лектора, выступающего перед избранной аудиторией, которую посвящают в тайны высокой политики.
"Михаил Горбачев рискует совершить самую большую ошибку в истории советской внешней политики. Похоже, он согласен с американцами в том, что в двусторонних отношениях необходима предсказуемость. Если это не тонкая уловка с его стороны, то Советский Союз ждет очень грубое пробуждение. Предсказуемость — благо для более сильной стороны, а Соединенные Штаты, к моему большому сожалению, являются именно такой стороной. У вас должен быть козырь в рукаве. Вас будут уважать только в том случае, если у Белого дома будет постоянно болеть голова, пытаясь понять, что у Советов в рукаве".
Похоже, он отмежевывается от американцев, подумал я.
"Ближайшие советники Горбачева придерживаются несколько иного мнения", — ответил я, потягивая кофе.
"Неудивительно", — воскликнул Мартин. "Вы только посмотрите на них. Академик Арбатов? Посол Добрынин? Они говорят Горбачеву то, что им подсказывает Генри Киссинджер. Это катастрофа. Вам не нужно взаимное доверие. Нужна изысканная техника, сочетающая силовые методы и компромиссы, предлагаемые за ту цену, которую вы назовете. И не надо вести себя как доверчивая шлюха, не надо верить, что если вы отдадитесь Америке, то вам за это хорошо заплатят. Как только Советский Союз перестанет быть страшилкой,