Тем более что вскоре выясняется: Тому Сойеру чужд не всякий труд, а только статичный, не ставший игрой. «Носить воду из городского колодца раньше казалось Тому скучным делом, но сейчас он посмотрел на это иначе. Он вспомнил, что у колодца всегда собирается общество… Том сказал: «Слушай, Джим, я схожу за водой, а ты побели тут немножко». Настоящий враг Тома Сойера– однообразие, обязательность, отсутствие активности. И тут мальчик находит замечательный (и очень американский) выход из положения. Он изображает удовольствие от процесса покраски забора, завлекает других мальчиков и продает им право выполнить порученную ему тетей Полли работу: «Бен перестал жевать яблоко. Том осторожно водил кистью взад и вперед, останавливаясь время от времени, чтобы полюбоваться результатом, добавлял мазок, другой, опять любовался результатом, а Бен следил за каждым его движением, проявляя все больше и больше интереса к делу…» В конце концов яблоко Бена перекочевало к Тому, и пока первый «трудился в поте лица на солнцепеке», «удалившийся от дел художник, сидя в тени на бочонке, болтал ногами, жевал яблоко и обдумывал дальнейший план избиения младенцев. За ними дело не стало».
Финал второй главы изображает торжество героя: «К середине дня из бедного мальчика, близкого к нищете, Том стал богачом и буквально утопал в роскоши. Кроме уже перечисленных богатств, у него имелось: двенадцать шариков, сломанная губная гармоника, осколок синего бутылочного стекла, чтобы глядеть сквозь него, пустая катушка, ключ, который ничего не отпирал, кусок мела, хрустальная пробка от графина, оловянный солдатик, пара головастиков, шесть хлопушек, одноглазый котенок, медная дверная ручка, собачий ошейник без собаки, черенок от ножа, четыре куска апельсинной корки и старая оконная рама. Том отлично провел все это время, ничего не делая и веселясь, а забор был покрыт известкой в три слоя!»
Такая сцена не могла появиться в описании детских лет Обломова или Штольца. Потому что, в отличие от Илюши, Том Сойер не знает покоя и лени. А в отличие от Андрея, не приемлет труд ради труда. Он тоже предприимчив, но его предприимчивость совсем иного рода. Это предприимчивость игрока, умеющего извлекать доход из воздуха. Как поясняет (чуть насмешливо) повествователь, Том «открыл великий закон, управляющий человеческими действиями, а именно: работа – это то, что человек обязан делать, а игра – то, чего он делать не обязан». И это отношение к жизни нельзя оценить однозначно, как нельзя однозначно осудить или оправдать обломовскую лень, как нельзя однозначно восславить или обличить штольцевскую самодостаточную целеустремленность. Такова ключевая черта американского национального характера, и хороша она или плоха, а без нее он непредставим.
Место путевых очерков в прозе Гончарова
Кроме трех обширных романов, еще одна книга Гончарова пользовалась огромной популярностью у читателей. Речь идет о двухтомнике, озаглавленном «Фрегат «Паллада» (1858). Книгу эту составили многочисленные очерки, написанные Гончаровым во время кругосветного путешествия в составе экспедиции адмирала Е. В. Путятина. Фрегаты «Паллада» и «Диана» в течение трех лет (1852–1855) бороздили моря и океаны между Санкт-Петербургом и берегами Японии. Цель экспедиции была политической – переговоры и заключение договора с Японией. Однако для писателя Ивана Гончарова участие в плавании стало удивительной возможностью посетить Британские острова, а также экзотические страны и острова Африки, Азии и Океании.
Что вызывает у Гончарова наибольший интерес: промышленные достижения англичан, первобытная экзотика Африки и Океании, тайны Японии? Ни то, ни другое, ни третье, взятое в отдельности! Гончаров бесконечно далек от миссионерского пафоса, он всячески избегает снисходительного тона при изображении «отсталости» туземных народов, ясно осознает, что с приходом цивилизации их жизнь утратит многие черты нетронутой естественности и силы.
Таким образом, писатель настаивает на том, что развитие культур подчиняется естественным законам. А значит, необузданная первобытная мощь молодых народов столь же самобытна и прекрасна, как умудренная трезвость народов «цивилизованных». Так художественные принципы автора знаменитых романов проявляются в очерковом жанре, имевшем огромное значение для развития русской словесности.
В чем состоит принципиальное единство романной и очерковой прозы Гончарова?
В 1870-е годы Гончаров замышлял четвертый роман, который охватил бы еще одну эпоху российской жизни. Замыслу не суждено было осуществиться. И потому, что писатель по-прежнему мучительно трудно работал над своими сочинениями. И потому, что Гончаров болезненно переживал шквальную критику «Обрыва» не только со стороны разночинных публицистов, но и со стороны коллег-литераторов. (К хору критических голосов присоединился и Салтыков-Щедрин.)
Но его литературная деятельность не прекратилась в одночасье. Как вы уже знаете, в 1872 году Гончаров написал гениальную статью о грибоедовской комедии «Горе от ума» – «Мильон терзаний». В этой статье он впервые сказал о том, что Чацкий страдает «от оскорбленного чувства» не меньше, если не больше, чем от гордого ума.
«Мильоном терзаний» заплатил и сам Гончаров за право разговаривать с читателями других поколений как живой с живыми.
В чем состоял итог литературной жизни И. А. Гончарова?
Анализ произведения
Роман «Обломов» (1859)
Печальный роман о замечательном ленивце Илье Ильиче Обломове, о странном труженике Андрее Штольце и о страдающей умной женщине Ольге Ильинской стал главным литературным свершением И. А. Гончарова, его вкладом в «большое время» отечественной культуры, а образы героев романа обрели нарицательное значение. Но вместе с тем до сих пор не прекращаются споры: а на чьей стороне находится автор? С кем связывает он надежды на будущее России: с Обломовым или со Штольцем? А может быть, ни с тем, ни с другим? Или с тем и с другим сразу?.. Давайте попробуем разобраться.
Идиллический мир Обломовки – духовная родина главного героя романа
О том, что Гончаров работает над новым романом, читатели впервые узнали в 1849 году, когда был опубликован «Сон Обломова» с подзаголовком «Эпизод из неоконченного романа». Ожидание полной его версии растянулось на целых десять лет. И когда «Обломов» в 1859 году наконец появился в журнале «Отечественные записки», на дворе стояла уже совсем иная эпоха, читателей волновали иные литературные и общественные проблемы.
Конец 1850-х годов – эпоха оптимизма и надежд, канун великих российских реформ. В этот контекст неудачливый герой Гончарова никак не вписывался. В начале романа следовало долгое описание привычек человека, проводящего свои дни на диване, отгороженного стенами своей петербургской квартиры от новых веяний столичной жизни. Попросту лентяя. Как же может лентяй быть «героем нашего времени»?
Памятливые читатели невольно сопоставляли странные картины петербургской жизни Ильи Ильича с картинами его детства, описанными во «Сне Обломова». Действительно, без понимания устоев жизни обитателей поместья Обломовки – маленького Ильи, его родителей, крепостных и дворовых людей – постичь характер главного героя романа совершенно невозможно.
Перечитайте «Сон Обломова». Здесь описано сообщество людей, живущее словно бы вне исторического времени, в некоем застывшем в вечности мифе. «Ни грабежей, ни убийств, никаких страшных случайностей не бывало там: ни сильные страсти, ни отважные предприятия не волновали их…» Что-то похожее в русской литературе мы уже встречали: вспомните героев гоголевской повести «Старосветские помещики».
Между жителями Обломовки нет социальных и сословных преград: в мире обломовской идиллии все равны, никто не обнаруживает чувств и желаний, которые выходят за рамки заведенного порядка существования. Принятие пищи, праздные обсуждения бытовых мелочей, сон – вот главные занятия помещиков Обломовых и их домочадцев. Их совершенно не интересует, что происходит за пределами поместья, о мире вне Обломовки ее жители могут лишь слагать легенды.
Разумеется, легко рассуждать о лени и пассивности обломовцев, тем более что это правда, они и ленивы, и пассивны. Еще легче увидеть в описании их быта только пародию либо исключительно сатиру. Однако в их лени и праздности есть, безусловно, и оборотная, менее очевидная и наверняка более важная сторона. Обломовка воплощает в себе народные, фольклорные представления об изначальной, райской эре существования человечества. Не случайно обломовцы никогда не рассуждают о смерти, как будто бы вовсе не ведают о ней. В мире мифологических представлений о природе смерть всегда предшествует рождению. Так вечер предвещает рождение нового дня, а «смерть» семени, попавшего в почву, предшествует росту и развитию нового растения.