— Мозговая деятельность, в особенности — память и мышление, еще не изучены полностью. Но одно известно точно — максимум воспоминаний, которые может воспринять маг из омута памяти за один раз без вреда для здоровья — это два воспоминания. Три эпизода из чужой жизни приведут к последствиям в виде головных болей, тошноты или общего недомогания. Четыре воспоминания, просмотренные за раз, вызывают сердечный приступ или кровоизлияние в головной мозг…
— А больше? — спросил побелевший от услышанного Люциус.
— Кома или смерть. Потому омуты и рассчитаны на один-два эпизода — не больше. Я лично видел два чужих воспоминания у Драко, тебе он перебросил третье. Будем молиться, чтобы эпизод, который спровоцировал удушье Драко, был последним. Иначе мы потеряем его.
Люциус смотрел на зельевара и не верил, что все происходящее является правдой. Ему вдруг показалось, что он тоже попал в какой-то страшный сон и не может проснуться. Драко — сильного, умного, красивого мальчика, которого они с Нарциссой так ожидали и любили, могло не стать из-за лишнего воспоминания.
— Одно вселяет надежду. Драко не впал в кому, и кровоизлияния ни в сердце, ни в мозг пока не было. Значит, он мог получить эти воспоминания, используя легилименцию. Это дает ему шанс. Просмотр мыслей напрямую менее травматичен, чем через омут памяти.
— Ты знаешь, чьи это воспоминания? — лорд пытался любой ценой увеличить шанс на благополучный исход.
Снейп помрачнел, встал и прошелся к окну.
— Я догадываюсь. Но для того, чтобы сказать наверняка, мне нужны доказательства.
— Какие доказательства тебе нужны? Что ты увидел?
— Я не видел лица! А что я видел? — в голосе зельевара зазвучали горечь и самоирония. — Я видел взрослого человека, который нависал над маленьким мальчиком. Я увидел педагога, который, используя свое служебное положение, измывался над ребенком. Я увидел, как ребенка наказывали за то, что не могли отомстить его родителям.
Люциус смотрел на друга, боясь даже подумать, какого учителя мог увидеть зельевар в воспоминаниях.
— Нет, Люциус, отвечая на незаданный тобой вопрос, это был не я. Оказывается, я не оригинален. Есть еще такие же монстры. Не только я могу отыгрываться за свои обиды на ребенке. Я видел ученика, который часами стоял в углу, не имея права даже шевелиться, а в это время за ним сидел и наблюдал директор школы, наслаждаясь его страданиями. А знаешь, за что страдал ребенок? За то, что его мать когда-то отказалась выйти замуж за директора. Я назвал тебе имя этого директора и имена других учителей, которые были в этой школе. Как только ты найдешь этих людей, мы сможем с уверенностью сказать, кто это был.
— Но свои предположения ты можешь озвучить?
— Нет. Если ты услышишь имя, ты уже будешь предвзято действовать, — сказал зельевар, направляясь к камину. — А нам надо иметь железные доказательства, прежде чем предъявлять обвинения. Найди этих людей, и тогда мы сможем найти этого ребенка, не совершив при этом роковой ошибки. И мы сможем помочь Драко.
— А что будешь делать ты?
— Просмотрю свои воспоминания о первом уроке зельеварения у Драко.
часть 11 (13)
Выйдя из камина в своих покоях, декан Слизерина действительно первым делом достал из шкафа омут памяти, предоставленный ему Дамблдором. Он не кривил душой, говоря Люциусу про урок. В воспоминании первого урока Гриффиндора и Слизерина, проведенного им пять лет назад, он найдет неоспоримые доказательства, подтверждающие его догадки. И, наверное, впервые в жизни зельевар мечтал ошибиться в своих предположениях. Выделив нужный эпизод, профессор зельеварения поместил его в омут и погрузился в просмотр.
Вот, шушукаясь и озираясь, в класс заходят слизеринцы. Вот, галдя и посмеиваясь, в кабинет вваливаются гриффиндорцы. А вот и мальчик Поттеров — такой маленький и щуплый, со взъерошенными волосами. Сделал шаг и остановился. Быстрый взгляд на аудиторию, и вот мальчик подошел и попросил своего однокурсника Рона Уизли передвинуться на одно место. Тот с радостью уступает, и Поттер садится на выбранное место. У зельевара сжалось сердце. Один беглый взгляд — и ребенок определил одно из самых безопасных мест в кабинете. Место, с которого просматривались все двери в классе. Сам декан, будучи учеником, не раз садился за эту парту, но его находить такие места научили несколько лет противостояний с Мародерами. А младший Поттер это делает уже автоматически.
Вот, наконец, и он сам — учитель — влетает в класс. Мантия развевается за спиной как два крыла какой-то большой и хищной птицы. Он прекрасно отдает себе отчет, какой эффект производит на учеников, и не пытается его избежать. Даже в глазах некоторых слизеринцев он видит тревогу. Но в зеленых глазах есть только интерес, предвкушение и ожидание. Тогда, пять лет назад, это его только раззадорило и укрепило в желании поставить щенка Поттера на место. Теперь такая реакция вызывала уважение. Ребенок так хотел узнать что-то новое, что даже не обратил внимания на непривлекательную внешность учителя и его отталкивающие жесты.
Вот и момент, который профессор хотел восстановить в своей памяти. Профессор из прошлого начал говорить свою обычную вступительную речь про зельеделие, в то время как тот же самый профессор, но уже из настоящего, тихо встал за спиной мальчика. Тогда, на первом уроке, зельевару показалось, что мальчишка просто рисует на свитке какие-то закорючки. Такое пренебрежение к своему предмету очень разозлило профессора. Это чувство заставило его начать задавать вопросы, на которые Поттер просто не мог знать ответы. Сейчас, в воспоминании, он рассмотрел, что мальчик не рисовал. Гарри Поттер, его одиннадцатилетний ученик, писал конспект. И не просто писал все подряд. У него была какая-то система сокращений. С её помощью он успевал обозначать все слова, которые знал, своеобразными закорючками и помечал незнакомые для него слова пометками на полях. На его свитке кое-где были пятна от чернил, что и неудивительно для ребенка, который недавно начал писать пером.
Профессор сжал кулаки, испытывая бессильную ярость на самого себя. Сколько ошибок было допущено. Мальчик пришел в Хогвартс хорошо подготовленным студентом, которому нужны были пару уроков работы с пером и разъяснения нескольких терминов. Остальное он бы сделал сам. Такую систему сокращения и конспектирования студенты вырабатывали в лучшем случае к пятому курсу, а некоторые обходились без неё вообще. У мальчика она уже была выработана. Но профессор даже не удосужился дать ребенку шанс. Он не нашел пары лишних секунд, чтобы приглядеться к свитку своего ученика. Он сделал все, чтобы вызвать отрицательные чувства к себе и своему предмету, видя в Гарри только внешность его отца и не обращая внимания на черты, которые достались ребенку от Лили.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});