— Арсеньев, — пояснил он, — не любит, когда кто-нибудь тут околачивается.
В зону поражения должны были отправиться Арсеньев, Максимов и я. Однако в последний момент Арсеньев передумал и велел Максимову находиться в главном корпусе «в готовности номер один», как он выразился.
Вероятно, я выглядел очень жалким в тяжелом скафандре, согнувшись под тяжестью кислородного баллона, потому что, увидев меня в полном облачении, Беата не могла сдержать улыбки.
Зато Арсеньев был просто великолепен. Выпрямившись во весь свой двухметровый рост, он, казалось, совершенно не чувствовал веса многочисленных приборов, висевших у него на груди.
Наконец, приготовления были закончены. Максимов проверил поступление кислорода в шлемы.
— Готово! — услышал я его голос в наушниках.
— Пошли! — ответил Арсеньев. — Идите, Шеманский, за мной.
Тяжелые ботинки со свинцовыми подошвами скользили на гладком полу. Я пытался приспособить свой шаг к легкой, размашистой походке Арсеньева, но мне это плохо удавалось.
Коридор завернул вправо. Арсеньев скрылся за поворотом.
— Вот черт!
Я поскользнулся и шлепнулся на пол.
— Ну, что там случилось? — спросил Арсеньев.
— Ничего.
— Ничего, так идите!
Я встал на ноги.
— Может быть, вернетесь, Шеманский? — раздался в шлеме голос Максимова.
— Нет.
Арсеньев поджидал меня, нетерпеливо постукивая перчаткой по стене.
— Старайтесь не отставать.
— Хорошо.
Мы прошли еще несколько десятков метров. Коридор кончился. Впереди была массивная металлическая дверь.
— Вхожу в зону, — сказал Арсеньев. — Вы слышите, Юра?
— Слышу.
Арсеньев открыл дверь, и мы начали спуск по винтовой лестнице.
Я изнемогал год тяжестью баллона. Дышалось с трудом. Липкий пот заливал глаза. Казалось, что этому спуску не будет конца. Низ лестницы терялся во мраке.
— Осторожно! — сказал Арсеньев. — Не споткнитесь.
Я почувствовал под ногами пол.
Арсеньев зажег висевший у него на груди фонарь. Мы находились в большом зале, облицованном белой плиткой, со множеством панелей на стенах.
— Как связь, Юра? — спросил он.
— Ничего. Много помех.
Их голоса прерывались в наушниках моего шлема треском разрядов.
— Пишите, Юра, — сказал Арсеньев.
Он начал диктовать цифры, перемежающиеся короткими фразами: «жесткая составляющая», «градиент», «вектор».
— Перестаньте сопеть, Шеманский, — неожиданно сказал он, — вы что? Плохо себя чувствуете?
— Нет.
— Если вам трудно дышать, прибавьте кислорода.
Я повернул рычажок на груди. Сразу стало легче.
— Все? — спросил Максимов.
— Все. Сейчас я пройду в сектор А три. Оттуда, наверное, связи не будет. Вы, Шеманский, ожидайте меня здесь. Слышите, Юра? Шеманский остается в диспетчерской.
— Слышу.
Арсеньев пересек зал и шагнул в темный проем. Некоторое время я еще видел отблеск его фонаря на стенах уходящего вдаль коридора.
В шлеме опять раздался голос Максимова:
— Алексей Николаевич!
— Да.
— Хорошо бы попытаться там снять векторную диаграмму вторичного излучения.
— Попробую, если… — дальше я не расслышал. Мешал треск разрядов.
Прошло минут пять.
— Ну, как у вас дела, Шеманский, — спросила Беата.
— Стою, как соляной столб.
— Вот и умница! — В ее голосе мне почудилась насмешка.
Все это начинало меня бесить. Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы останавливаться на полпути и служить объектом иронии какой-то девчонки.
Я сделал несколько глубоких вдохов и отправился искать Арсеньева с твердым намерением объясниться здесь же начистоту.
Пройдя по коридору несколько сот шагов, я обнаружил, что он раздваивается.
— Алексей Николаевич! — позвал я.
Никакого ответа.
Не имело смысла гадать, в каком из коридоров он мог находиться. Я свернул налево.
В красном свете неоновой лампочки индикатора электростатического поля, горевшей на моем шлеме, многочисленные двери, обитые свинцовыми листами, отливали тусклым металлическим блеском. Я попробовал открыть одну из них, она оказалась запертой.
Я пошел дальше. Мария много рассказывала мне об установке, но я никогда не предполагал, что это такое грандиозное сооружение. Настоящий подземный город.
Неожиданно впереди мелькнул голубоватый свет.
— Алексей Николаевич! — снова позвал я.
Опять нет ответа, только треск разрядов.
Сначала мне показалось, что одна из дверей усеяна сотнями маленьких лампочек. Подойдя ближе, я понял, что это светлячки, о которых рассказывала Беата. Они сидели на свинцовой обивке двери среди странных наростов, напоминавших кактусы.
Я уже не мог тратить время на то, чтобы получше их разглядеть. Прошло более двадцати минут, как я расстался с Арсеньевым. Он уже мог вернуться. Легко представить себе его ярость, когда он увидит, что меня нет на месте.
Я прошел еще немного, и уже собирался повернуть назад, когда заметил яркое пятно света вдали.
Часть коридора в этом месте была разрушена, В большом проломе виднелось голубое небо. Впереди коридор был завален обломками бетона вперемешку со стальными конструкциями. Слева в стене зияло большое отверстие. Я заглянул туда. В огромном зале перед параболическим экраном стояла человеческая фигура.
«Арсеньев? Но почему он без скафандра?» — В его неподвижности было что-то зловещее.
Я пролез в проем и побежал к нему. Бешено колотилось сердце от бега. Я задыхался, перед глазами мелькали красные пятна. Смотровое стекло запотело от учащенного дыхания.
Я остановился, чтобы продуть шлем…
Это был не Арсеньев. Вполоборота ко мне, прижав левую руку к груди, стояла… Мария! Нет, не Мария, а ее статуя, отлитая с необычайным искусством из зеленоватого тусклого металла.
Я сделал несколько шагов вперед.
Очень медленно, как это бывает только во сне, она повернула голову и улыбнулась.
Дальше все потонуло в клочьях серого тумана, перешедшего в густой плотный мрак.
* * *
Мне очень трудно восстановить в памяти все, что было дальше.
Очевидно, я долго находился в бессознательном состоянии.
Когда я открыл глаза, то лежал на полу без шлема. Моя голова покоилась на гладких металлических коленях.
— Очнулся? — спросила Мария, кладя мне на лоб ледяную руку. — Мне пришлось снять с тебя шлем. Кончился кислород, и ты начал задыхаться.
«Теперь уже все равно», — подумал я.
— Я знала, что придешь.
— Что с тобой случилось? — спросил я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});