Бренеру хотелось пить, но он не мог оторвать глаз от телеэкрана. В загоне творилось что-то неладное. Надо же было этому случиться за три дня до приезда Меньковского? Сначала все шло хорошо. Роботы совершенствовались быстрее, чем он предполагал. Непрерывно усложнялись программы математических олимпиад. Туры следовали один за другим с небольшими перерывами, необходимыми для перемонтажа наименее способных, и вдруг все изменилось. Роботы начали хитрить. Они намеренно уродовали своих потомков, чтобы избавиться от конкурентов и обеспечить себе бессмертие.
Если бы не приезд Меньковского, все еще можно было бы исправить. Нужно только внести изменение в программу самоуправления роботов. Теперь у них образовалась элита хитрецов и лентяев. Вот тот большой робот и два поменьше. Остальные — это уже жалкие пародии на автоматов, какие-то шарнирные схемы, лишенные блоков памяти. Легко себе представить, какое будет выражение лица у Меньковского, когда он все увидит. Нужно немедленно заняться этими тремя прохвостами.
Когда Бренер вошел в загон, трое роботов играли в чет-нечет.
Увидев Бренера, роботы прекратили игру и встали.
— Недомонтированный автомат, — сказал самый большой робот, подходя к нему вплотную. — Я его разберу.
Бренер почувствовал, как стальные лапы, точно клещи, сжали его плечи. Холодный пот проступил каплями на лбу.
«Не волноваться, иначе все кончено, — мелькнула мысль — Необходимо воздействовать на их сознание через блоки логических сетей. Только строгие силлогизмы могут меня спасти».
— Я не автомат, а живое, мыслящее существо, — сказал он, стараясь сохранять спокойствие. — Живое существо нельзя разобрать на части. Разобрать и собрать можно только машину. Я это знаю лучше вас, потому что я — тот, кто создал роботов.
Два робота поменьше схватили Бренера за руки.
— Мыслить может только автомат, — ответил большой робот. — Мы сами создаем друг друга, а ты — плохой автомат, это сразу видно. Возведи в седьмую степень двадцать тысяч восемьсот шестьдесят четыре.
— Я не счетная машина, — голос Бренера начал дрожать. — Я человек, мне не нужно в уме производить подобные вычисления!
Последние слова он уже выкрикивал, лежа на земле.
— Автомат без логической схемы, — сказал робот, отбрасывая оторванную голову, — ничего нельзя собрать из таких блоков…
* * *
— Почему вы не отвечаете, Меньковский?
Лицо Бренера на экране продолжало кривиться в привычной усмешке.
— Я вас жду у себя, — повторил он. — Сегодня мы ввели в «Оптимакс» новую программу, и если вас не устраивает перевод баллады, то можно его повторить.
Меньковский подошел к экрану.
— Спасибо, — сказал он. — Спасибо, Бренер, но я решил попробовать перевести балладу сам. Что же касается пари, то я очень рад, что все это была шутка. После вчерашней дозы Стимулятора мне весь день мерещится всякая чертовщина.
Опасная зона
Петлявшая среди холмов дорога неожиданно кончилась у металлических ворот в кирпичной стене. В свете фар вспыхнула белая табличка с надписью: «Въезд категорически запрещен».
— Вот здесь, — сказал шофер. — Проходная направо. Если Арсеньев будет спрашивать, скажите, что я вернулся на базу.
В караульном помещении пахло свежим ржаным хлебом, овчиною и еще чем-то, чем пахнет только в караульных помещениях и сторожках.
Старенький вахтер долго изучал пропуск, сличал его с паспортом и несколько раз поверх очков оглядел меня с ног до головы.
— А справка есть? — спросил он, возвращая мне паспорт.
— Что за справка?
— Насчет прививки. Без справки не велено пускать. Сам Алексей Николаевич распорядился.
— Не знаю, о какой прививке вы говорите, — сказал я. — Мне выдали пропуск на базе без всякой справки.
— Без справки не пущу.
— Хорошо, — сказал я, — у вас есть телефон?
— Есть.
— Соедините меня с Арсеньевым.
— Нету их. С утра уехали с Максимовым в город.
— А кто его замещает?
— Никто не замещает. Одна барышня осталась.
— Какая барышня?
— Известно, какая. Беата!
Я сел на топчан.
— Что же мне делать?
Вахтер пожал плечами.
— Без справки пропустить не могу. Ждите Алексея Николаевича.
Минут десять прошло в молчании.
— На базу от вас можно позвонить?
— С территории можно, а отсюда нельзя.
— Арсеньев когда должен вернуться?
— Кто их знает. Может, сегодня, а может, завтра. Он мне не докладывается.
Я не знал, что предпринять. Нечего сказать, приятная перспектива: добравшись с таким трудом до цели, просидеть всю ночь в проходной!
— А этой барышне можно позвонить?
— Звоните, — сказал он, указывая на полевой телефон в углу.
Я покрутил рукоятку и снял трубку.
— Слушаю.
— Здравствуйте, — сказал я. — Моя фамилия Шеманский. Арсеньева должны были предупредить о моем приезде.
— А-а-а. Вы в проходной?
— Да. Меня не пропускают. Требуют справку о какой-то привязке.
— Разве вам ее не сделали на базе?
— Нет.
— Ну, хорошо, — сказала она после долгой паузы, — сейчас я к вам выйду.
Через несколько минут в караульное помещение вошла девушка в накинутом на плечи пальто. В левой руке она несла брезентовую сумку с красным крестом. Забинтованная правая рука была подвешена к шее на темной повязке.
— Здравствуйте, — сказала она, кладя сумку на стол. — Меня зовут Беата.
— Здравствуйте. Извините, что побеспокоил, но я попал в глупейшее положение. Никто мне не сказал, что требуется прививка.
— Да. Против лучевой болезни. У нас здесь зона повышенной радиации.
— Что же делать?
— У меня есть ампулы и шприц. Только… — она посмотрела на свою руку, — придется вам уж как-нибудь самому.
Беата вынула из сумки спиртовку, никелированный бачок, налила из чайника воды и приступила к стерилизации иглы.
Укол был очень болезненным. Может быть, сказалась моя неловкость.
— Надеюсь, все? Теперь меня пропустят?
— Через четыре часа. Сейчас вам нужно лечь. Не возражаете, — обратилась она к вахтеру, — если он полежит тут у вас?
— Пускай лежит.
Я лежал на узком жестком топчане, прислушиваясь к шуму дождя, барабанившему по крыше. После укола болела и чесалась рука. Вахтер курил одну самокрутку за другой. От табачного дыма и тепла чугунной печурки, на которой стоял солдатский котелок, трудно было дышать. Ломило виски и затылок. Кажется, у меня начинался жар.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});