Читать интересную книгу Тисса горит - Бела Иллеш

— Я остаюсь здесь, — заявляет капрал, — и впредь до дальнейших распоряжений принимаю на себя обязанности коменданта. А вы, — обращается он к артиллеристу, — отведите арестованных в Национальный совет.

— Слушаюсь, товарищ, — отзывается артиллерист.

Стоящий у дверей караульный отставляет винтовку к стене, срывает с фуражки кокарду и, швырнув на пол, принимается ожесточенно топтать ее.

Мы опустились по той же лестнице, но, обогнув двор, вышли к задним воротам. Поджидая генеральский автомобиль, мы слонялись по двору. Обер-лейтенант накинул генералу на плечи длинный, доходящий до земли плащ защитного цвета, сам же поднял бархатный воротник шинели и нахлобучил себе на голову солдатскую фуражку.

— В «Асторию», — приказал артиллерист шоферу.

По пути в «Асторию» мы раз десять останавливались, да и вообще автомобиль подвигался вперед со скоростью пешехода. Наконец, после долгой езды мы выбрались из ликующей толпы, заполнявшей улицу Людвига Кошута, и вошли в задний подъезд гостиницы «Астория». Вход сюда попрежнему никем не охранялся, никто не спросил, нас, откуда мы и куда направляемся, и мы могли беспрепятственно проникнуть в штаб-квартиру Национального совета. Генерал и обер-лейтенант молча поднялись по лестнице; наш товарищ в штатском обрел дар речи только тогда, когда мы были у самой цели.

— Зайдите и вы, — обратился он ко мне и к долговязому артиллеристу.

Он открыл дверь, и мы вошли в комнату.

Небольшая, тонувшая в табачном дыму комната была полным-полна шумящих, жестикулирующих людей — тут были и буржуа и молодые офицеры. Какой-то толстый человек надрывался у телефона, стараясь перекричать шум, в углу кто-то храпел, улегшись прямо на полу.

К нам подошел стройный молодой блондин и, вытаращив глаза на генерала, вопросительно взглянул затем на нашего предводителя, который молча стоял с поднятым воротником и надвинутой на глаза шляпой. Разговоры оборвались, настала тишина, — лишь телефонный разговор не прерывался.

— Могу послать только четырех солдат, не больше, — кричал человек, стоявший у телефонного аппарата.

— Говори же, — обратился блондин к человеку с поднятым воротником, но тот в ответ только пожал плечами.

— Господа, — сказал генерал. — Я присягал императору и королю. Я не могу стать на вашу сторону, я — ваш пленник.

Никто из присутствующих не нашелся, что ему ответить. Каждый выжидающе поглядывал на соседа.

— Я — ваш пленник, — повторил генерал, на этот раз уже с некоторым нетерпением.

Человек, стоявший у телефона, на минуту прервал разговор и повернулся к генералу.

— Ну, и прекрасно, — произнес он несколько хриплым голосом. — Пройдите, господа, вон в ту комнату, — он кивнул головой на дверь, — и обождите там.

Генерал по-военному щелкнул каблуками. То же самое сделал и обер-лейтенант. Я запер за ними дверь.

— Ладно, сейчас пошлю. До свидания! — крикнул толстяк в телефон и повесил трубку.

— Что ты наделал! — набросились все присутствовавшие на человека с поднятым воротником. — Что ты наделал, несчастный!

— А что мне оставалось делать! Ни за что не хотел выслушать… Сколько я ни порывался говорить, он каждый раз прерывал меня, повторяя, что он наш пленник, что он присягал в верности королю и все такое… Что же мне было делать?

— Надо было сказать, зачем ты явился!

— Как же сказать, раз он не слушает?.. Не ссориться же с ним, когда у меня всего три солдата, а у него во сто раз больше!

— Всех вас перевешают!.. — воскликнул какой-то черноволосый.

— И поделом! — отрезал толстяк, говоривший перед тем по телефону. — Но не бойтесь: весь город на нашей стороне. Императорские офицеры еще большие трусы, чем вы. Да, — повернулся он к стройному блондину, — комендант центральной телефонной станции, какой-то сумасшедший обер-лейтенант согласен сдаться, лишь уступая силе, только при том условии, если я пошлю против него войска. Я обещал послать туда четырех вооруженных.

— Четырех вооруженных? У нас их нет.

— Как так нет? — вмешался в разговор длинноносый артиллерист. — На улице их сколько угодно!

— Это верно, — сказал блондин, обращаясь к артиллеристу. — Ступайте, соберите десять-двенадцать солдат и займите телефонную станцию.

— Слушаюсь, — ответил тот и вышел.

На пороге он столкнулся с высоким молодым человеком, одетым во все черное. Его лицо было багровым от волнения.

— Телеграмма! — выкрикнул он.

— Нам?

— Нет. Перехвачена. С центрального телеграфа принесли. На имя коменданта города. Шифром. Ключ тоже привезли. Прочли ее. Коменданту города дается приказ стрелять и держаться во что бы то ни стало. Приказ из главной квартиры. Четыре дивизии уже по дороге в Будапешт.

— Комендант города здесь, в соседней комнате, под арестом.

— Что же теперь будет? Нас всех перевешают…

— Да что ты, Кунфи! — возмутился толстяк. — Не дойдут сюда эти четыре дивизии! Мы призовем железнодорожников к забастовке. А к завтрашнему дню надо мобилизовать рабочих. Это уж ваше дело!

— Только меня оставь в покое! Разве ты не видишь, не понимаешь? Нервы уже не выдерживают! Повесят нас, безусловно повесят!..

—..! — грубо выругался толстяк и снова подошел к телефону.

Одного за другим привозили офицеров. Многие являлись добровольно. Всех приглашали в соседнюю комнату. Будь у нас солдат хоть в половину того, сколько пленных, то даже Кунфи, может быть, не усомнился бы в победе. В ночь переворота Кунфи был больше всех напуган, и все-таки — или, может быть, именно потому — ему первому пришла в голову мысль о необходимости разоружить пленных. Но идея эта явилась слишком поздно. В соседней комнате набилось уже столько пленных, что никто не решался войти туда, чтобы их разоружить. Меня поставили караульным к дверям. Конечно, если бы пленным пришло в голову арестовать Национальный совет, то я ничего не мог бы предпринять против них, но они, к счастью, вели себя очень мирно.

К утру меня сменил долговязый артиллерист, и я прилег в углу поспать. Когда я около полудня проснулся, артиллерист все еще стоял на своем посту, но комната, где помещались пленные, была пуста.

— По приказу Национального совета мы выпустили всех господ офицеров, — сказал мне артиллерист.

— Чего ж ты караулишь?

— А чтобы они как-нибудь не вернулись…

Комната была битком набита народом — штатскими и офицерами. Офицеры прикололи себе кокарды национальных цветов. Когда я протер глаза, то узнал Гюлая. Он стоял в одной из групп и неистово ругал кого-то. Я подошел к нему и положил руку ему на плечо. Он очень обрадовался и обнял меня так, что у меня кости затрещали.

— Что нового, товарищ Гюлай?

— Что нового? Все как нельзя лучше, — сказал он, зло посмеиваясь. — Революция победила, и наши министры отправились в замок присягать в верности королю.

— Не понимаю, — сказал я.

— Успокойся, Петр, этого никто не понимает.

— Но все-таки…

— Спроси товарища Анталфи, тот больше моего знает.

Он кивнул головой в сторону долговязого артиллериста. Тот не заставил себя долго упрашивать.

— Нельзя быть слишком требовательным, — сказал он. — Не следует ждать от первого акта большего, чем он может дать. Достаточно уж того, что обрисовываются действующие лица. Да здравствует товарищ Сигизмунд Кунфи, первый венгерский королевский министр — социал-демократ! Ура! Кричи «ура», ругаться успеешь и во втором акте. В третьем же акте все зрители будут ругаться. А может быть и плакать. Ну, вот, теперь ты все знаешь…

— Ничего я не знаю…

— Не беда. А пока что становись вместо меня караулить. С меня этой игры хватит. Ты поддерживаешь связь с Гюлаем?

— Да.

— В таком случае мы еще встретимся. До свидания!

Он ушел и больше не возвращался. Я несколько часов нес караул в этой комнате, куда люди входили и выходили, как в кафе. Вокруг меня разговаривали и спорили все сразу, так что никто никого не понимал; тем не менее я вскоре сообразил, что большинство является присягать в верности Национальному совету. Конечно, были и такие, которые являлись за указанием и за помощью, требовали оружия, денег, продуктов, квартир, одежды, паспортов, удостоверений о благонадежности, чуть ли не разрешений на брак, — уже не припомню, за чем только ни обращались в этот день к Национальному совету. В одном углу происходило какое-то заседание, в другом писали удостоверения, в третьем громко храпел молодой офицер. Телефон звонил безостановочно.

— Что, что такое? — крикнул в телефонную трубку молодой блондин, секретарь Национального совета. — Что? Что вы говорите? Да неужто?.. Господа, — вешая трубку, крикнул он находившимся в комнате. — Господа, мне только что сообщили по телефону, что убит граф Стефан Тисса[7].