Старик, раб Дамофила, дремал на плаще близ входа в кладовую. Мальчики навалились на старика, скрутили ему руки его же плащом и обрывок плаща засунули в рот.
— Теперь уже не закричит, — удовлетворенно сказал Клеандр. Открыть дверь для привычных к такого рода действиям ребят было делом одной минуты. Проникнув в кладовую, они некоторое время натыкались в темноте на какие-то глиняные сосуды. Но постепенно глаза их привыкли к темноте. Клеандр разыскал горшок с медом, Филипп, разгребая в углу кучу золы, натолкнулся на сосуд, в котором оказались серебряные монеты. Однако мальчики не обратили на них внимания. В этом не было ничего удивительного. Ведь в Спарте употреблялись только железные деньги. Это были длинные железные прутья, не имевшие почти никакой ценности. Над спартанскими деньгами смеялись во всех остальных государствах Греции. Чтобы перевезти самую незначительную сумму таких денег, приходилось запрягать упряжку волов. Мальчики никогда не видели серебряных монет, темнота же, царившая в кладовой, помешала им разглядеть вычеканенные на монетах диковинные изображения крылатых коней, дельфинов и богов.
В этот момент старику рабу удалось освободить рот, и он громко закричал. «Старикашка, наконец, подал голос, — хладнокровно заметил Клеандр, беря горшок с медом и пару хлебов, — пора удирать, нет никакого смысла здесь задерживаться».
Клеандр выскочил из кладовой и легкой, бесшумной походкой направился к месту, где осталась прежняя добыча. За ним с амфорой вина шел Филипп. Однако около ограды их ждала неожиданность.
Когда Дамофил поспешил на крик старика, хитрый Ификл побежал вдоль изгороди и отрезал мальчикам путь к отступлению. После короткой борьбы оба мальчика стали пленниками силача Ификла. Подоспели Дамофил со стариком и племянником, и неудачливые воришки были заперты в свином хлеву. Клеандр сохранял полное спокойствие, хотя и знал, что Дамофил сообщит о случившемся педоному и их ждет порка.
Наутро связанных мальчиков привели в Спарту, к палатке, в которой они жили. Дамофил рассказал ирэну о ночном нападении и просил наказать мальчиков, но ирэн приказал развязать их.
— Вы понесете наказание потом! — сказал он им. — Ведь двое наших юношей должны быть сегодня переведены в ирэны.
При этих словах Филипп побледнел, а Клеандр хотя и попытался усмехнуться, но улыбка вышла кривой.
Переход в ирэны сопровождался публичным бичеванием у алтаря покровительницы города богини Артемиды. Юноши должны были доказать свое мужество и пренебрежение к боли, чтобы все: и враги, и илоты — видели, что спартанец — образец силы и выносливости. Кричать во время порки считалось позором. Спартанцы внушали молодежи, что кратковременные страдания могут служить источником долгой славы, и иногда юноши, не желая обнаружить свою слабость, умирали под бичами.
Маленьких мальчиков подвергали бичеванию только за важные провинности. Ирэн, командовавший отделением, в котором были Филипп и Клеандр, решил воспользоваться ежегодным бичеванием у алтаря Артемиды, чтобы серьезно проучить их. Мальчикам казалось несправедливым, что за ограбление периэка их накажут так жестоко, но они знали, что всякие жалобы и просьбы бесполезны.
В это утро после завтрака весь строй мальчиков двинулся по западной дороге к невысокому холму, под которым стоял храм Артемиды. Сюда же собрались и взрослые спартанцы, для которых порка была интересным и желанным зрелищем. Когда отряд остановился, Клеандр с радостью увидел рядом с собой своего отца и его брата, могущественного эфора Кассандра.
— Может быть, — подумал он, — отец избавит меня от наказания, если я объясню ему, что мы ограбили дом не спартанца, а ничтожного периэка, да еще к тому же ругавшего наши порядки. И взяв отца за руку, мальчик, торопясь, стал рассказывать о ночном приключении и о несправедливости ирэна.
— Хороший был бы я спартанец, — сказал отец, отталкивая Клеандра, — если бы слушал твои жалобы. Иди на свое место, а потом я выдеру тебя, чтобы впредь отбить у тебя охоту жаловаться. Воруй, но не попадайся! Дать связать себя какому-то периэку! Это позор не только тебе, но и мне, твоему отцу!
В это время педоном вызвал из толпы четырех рослых юношей. Они подошли к жертвеннику — большому плоскому камню, возле которого стояла жрица, державшая в руках маленькую деревянную статую богини Артемиды. Коренастый юноша лег на алтарь, а два ирэна, взмахнув бичами, начали истязание.
Когда-то в Спарте существовали человеческие жертвоприношения. Спартанцы, если их постигало какое-либо несчастье, приносили в жертву богине — покровительнице города — того из сограждан, на которого падал жребий. Несчастного закалывали на жертвеннике и думали, что божество сжалится, увидев, что люди не жалеют для него даже своей крови.
Легендарный законодатель Спарты Ликург первый будто бы предложил заменить человеческие жертвы поркой мальчиков. Кровь, которая лилась при этом, должна была удовлетворить кровожадную богиню, а спартанцы не теряли своих граждан, нужных им для постоянных войн.
Первого юношу сняли с алтаря без сознания. Скоро наступила очередь Клеандра. Мальчик смело лег на жертвенник. Ирэнам, совершавшим наказание, стало жаль красивого малыша. Кроме того, они боялись, что если мальчик будет убит или искалечен, то это может вызвать гнев его дяди — могущественного Кассандра. Удары бича сделались легче.
Тогда жрица, державшая статую богини, наклонила ее и сказала:
— Слишком мало льется крови. Богиня гневается. Статуя ее стала тяжелой, и ее трудно удержать прямо! — Удары посыпались чаще, и кровь Клеандра обагрила жертвенник. Когда потерявшего сознание мальчика сняли с алтаря, бледный Филипп подошел к жертвеннику. Зубы его были стиснуты, худенькое тело дрожало. От первого удара он весь съежился. В голове его пронеслись воспоминания о сисситии, где взрослые, как бы сами толкая его на воровство, хвалили тех, кто умеет любым путем добывать себе пропитание, о периэке, говорившем, что спартанские дети подобны волчатам, признающим только право сильного.
— Прав был Дамофил, — подумал он, — действительно мы живем, как звери. Разбой и насилие! Только когда наталкиваешься на силу, с которой не справиться, начинаешь понимать, что так жить нельзя!
Афинский земледелец
(С. Я. Лурье)
Как случилось, что Аристион, всеми уважаемый крестьянин, усердно трудившийся на своем участке, вдруг разорился?
Участок Аристиона был расположен в Педиэе, в плодороднейшей части Аттики. Но и в Педиэе были лучшие и худшие участки, и, конечно, лучшие участки принадлежали знати. Деревня Лакратиды, где жил Аристион, расположена на склоне каменистого холма, открытого морскому ветру, и урожаи пшеницы здесь были не очень высокими. Аристион, который вкладывал много труда в обработку своего поля, получал урожай чуть-чуть выше среднего. В последнее время самым выгодным делом для аттических крестьян оказалось разведение винограда; на аттическое вино был большой спрос, и торговцы давали за него хорошие деньги. Правда, уход за виноградником требовал очень большого труда, но труда Аристион никогда не боялся. В первые два года Аристион и его семья жили впроголодь, так как виноградник не сразу приносит урожай. Но зато его старания увенчались успехом: три года подряд виноградник давал прекрасный урожай.
На четвертый год произошло несчастье. В начале зимы ударили сильные морозы, подул холодный, пронизывающий ветер с моря, и все лозы вымерзли. К весне Аристион оказался нищим: у него еле-еле хватило средств, чтобы прожить с семьей до осени, а если посадить новые лозы, то урожая нужно ждать только через два года. Пришлось вернуться к пшенице, но ни семян, ни денег на их покупку у Аристиона не было. Он был вынужден обратиться за ссудой к Ликургу. Богач Ликург был его родственником, и Аристион надеялся, что он ему поможет.
Ликург действительно принял его очень радушно, как сородича, подарил ему даже кое-какую поношенную одежду для жены и сына, но дружба дружбой, а дело делом: Ликург многим давал деньги взаймы, но брал за это немалые проценты. Аристион должен был написать расписку: «Занял Аристион у Ликурга 10 медимнов[12] пшеничного зерна на один год сроком (с сего числа). Взыскание же пусть будет произведено без суда с самого Аристиона и с его семьи, как если бы суд уже состоялся». В действительности Аристион получил от Ликурга только 5 медимнов; остальные 5 медимнов шли в счет процентов.
Аристион знал, что в случае неуплаты долга на его земле будет поставлен закладной столб, а сам он должен будет стать шестидольником: работать на Ликурга, отдавая ему 5/6 урожая, а если урожая не хватит на уплату процентов, то Ликург еще через год будет вправе продать как самого Аристиона, так и его жену и сына в рабство. Но Аристион был уверен, что он без особого труда соберет 10 медимнов на покрытие долга, в крайнем случае что-либо прикупит. К тому же он думал, что Ликург постесняется соседей и не решится обратить своего всеми уважаемого сородича в шестидольника.