— Да ладно тебе переживать. Ты симпатичная… — Гриша почти не соврал. — Подлечишься и — вперед. А прыщики твои и комплексы — это возрастное…
От корявого, но все-таки комплимента Ане расхотелось плакать, но тянуло разъяснить ситуацию до конца.
— Это у меня окончательное. Это у меня мама в беременность облучилась. Они с папой в Курчатовском институте работали. На маме ничего не отразилось, все в плод пошло.
Как-то по-особенному посмотрев на Анну, ей даже показалось, что Григорий что-то вспомнил и сравнил, он пробормотал:
— Ты страшные вещи о себе говоришь.
— Зато честно. — Аня улыбнулась. — А вы в веселом месте, наверное, работаете и живете?
Григорий, отвлекшись от автомобильного руля, по-дружески хлопнул ее по коленке.
— У нас сложная работа, но служба есть служба. А ребята подобрались очень хорошие. Но у них есть жены, и вечерами они растаскивают их по домам. Приходится иногда скучать.
Машина набрала скорость, они выехали на набережную, к Каменному мосту.
На третий этаж Григорий внес Анну на руках. Прислонившись к косяку двери, их ждала мама Анны, Валерия Николаевна. Григорий чуть не выронил Анну от удивления. Валерия Николаевна была гораздо выше дочери и пугающе красива.
Мама посмотрела на забинтованные ноги дочери, побледнела и распахнула дверь.
— Проходите, пожалуйста.
Войдя, Григорий остановился, ориентируясь, куда нести Анну. Уже по коридору было понятно, что квартира принадлежит людям не только обеспеченным, но и с большим вкусом.
Валентина Николаевна распахнула дверь дальней комнаты.
— Сюда проходите. И, пожалуйста, побыстрее, надо успеть перебинтовать ее до прихода отца. Он может упасть в обморок.
Григорий положил Анну на диван и откланялся. От чая отказался.
Он вышел из квартиры, захлопнул за собой дверь и легко сбежал вниз. Сел в машину.
В квартире этажом ниже стоящий у окна худощавый старик проводил машину взглядом. Поправив тюль артритными пальцами, он обернулся к жене, смотрящей телевизор.
— Катенька, нашу соседку-заморыша уже на руках носят.
Старушка, в два раза меньше ростиком, чем муж, сделала громкость телевизора тише.
— Я просила тебя так девочку не называть.
Старик поморщился.
— Вот именно, что девочку. За восемь лет, что они здесь живут, она практически не выросла. А мне неприятно каждый день видеть инвалидку.
— Не повышай голоса, Стасик. — Семидесятилетняя Катенька откинулась к спинке кресла и улыбнулась. — А мне в ее присутствии всегда легче становится. Вот, например, сейчас я почувствовала, что она рядом, у меня суставы перестали ныть.
Стасик сел в соседнее кресло.
— Сначала ты потащила нас креститься в церковь на старости лет, а теперь еще и в мистику ударилась. Мы сейчас какой сериал смотрим?
— Не знаю, Стасик. Везде стреляют, предают, выручают любимых. Но ведь играют одни и те же. Я запуталась.
Лежа в своей комнате, Аня смотрела телевизор и тихонько плакала. Она впервые в жизни встретила настоящего мужчину, который с нею разговаривал как с женщиной и даже носил на руках.
В школе преподаватели обращались с нею как с маленькой. Друзей практически не было. Она дружила с Мариной, с которой вынуждена была сидеть за одной партой. О дружбе с мальчиками не могло быть и речи. Как девушку ее не воспринимали, на физкультуру она не ходила, было освобождение на всю жизнь. Она не могла пить алкоголь, зато очень хорошо училась. Как можно было с такой дружить?
Скорее всего, какой-нибудь отчаявшийся парень смог бы простить ей отличную учебу и заумные разговоры, но у нее грудь начала расти в одиннадцатом классе, а у Маринки к окончанию школы она разбухла до второго размера.
Дома Ане приходилось общаться с папиными друзьями, говорившими о физике и политике. Скука смертная, ей было не интересно ни то, ни другое, ей хотелось в клубы и на дни рождения. Она была два раза в клубе и пару раз на днях рождения и банкетах. Там ей становилось плохо, и она запиралась в туалете, испытывая головные боли и стыд за постоянную тошноту.
Мама советовала Ане поступить в авиационный или любой другой технический вуз, где большинство студентов юноши. И Аня даже доехала до МАУ. Но, увидев множество парней, закомплексовала до тошноты. Она реально оценила свое медицинское и психологическое состояние на каждой лекции и подала документы… на заочный факультет юридического института, где восемьдесят процентов студенток. Во время сессий происходило то же самое, что и в школе, девушки дружить с «занудой» не хотели, парни ею не интересовались.
В кинотеатре, куда ее устроила мама, она, в отличие от кассирш, никого не видела. А те каждую неделю меняли кавалеров, желающих знакомиться.
И вдруг такой необыкновенный случай.
Аня вытерла слезы и переключилась на музыкальный канал.
* * *
— Маша, тебя гаишник просит остановиться.
Голос Анны силой перетянул меня из Москвы в Зауралье. Я четко припарковалась на площадку поста ГАИ. Но все равно еще целую минуту я была там, с той болезненной девушкой, которая хотела быть счастливой.
Парень на дороге в сине-серой форме козырнул:
— Старший лейтенант Борисов. Ваши документы, пожалуйста.
Я машинально протянула водительские права с вложенным полтинником. Просмотр моих документов занял одну минуту.
— Все в порядке. Можете ехать.
— Спасибо.
Положив права обратно за зеркало над рулем, я не решалась завести мотор. Хотелось слушать и быть там, в той жизни. Но Анна молчала.
— А что было дальше, Аня?
— Потом расскажу, а то у тебя голова разболится.
— Уже… странное состояние. Как травки обкурившаяся.
— Сейчас пройдет.
Взгляд мой задержался на часах на зеркале заднего вида. Ничего себе! Три часа дня, а я не заметила. Вот и начинаешь верить в черные дыры. Щелк, и четырех часов жизни как не бывало.
— Маня. — Рука Кирилла легла мне на плечо. — Ты с утра ведешь, давай я сяду за руль.
«Правильно, — заурчал голубой голос номер два, — пусть проявляет заботу, привыкает». Оранжевый голос заставил мое плечо окаменеть: «Если этот сексуальный раздражитель оставит свою аристократическую лапу на твоем плече, мы сойдем с трассы через пять минут».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});