Девица была страшненькая, но, во-первых, вопреки ожиданиям Натальи, одета, а во-вторых, ноги у девушки были перебинтованы. Сквозь бинты проступала кровь.
Сзади Натальи тихо вздохнул Павел, подтолкнул жену в комнату и закрыл за собой дверь. Сделав глоток пива из бутылки, он протянул руку и хотел что-то сказать, но сказала девушка.
— Меня зовут Анна.
Голос у нее был удивительный. От этого заморенного существа ожидался писклявый дискант, а прозвучал низкий, глубокий голос.
Григорий открыл глаза и посмотрел на Павла:
— Мне это не приснилось?
Павел печально констатировал:
— Не-а, тут она.
Наталья села в кресло, поправила халат на мощной груди, показала мужу пальцем, где ему сесть, то есть на хлипкий стул, и, посмотрев в окно, разрешила:
— Давайте, мальчики, докладывайте.
Павел осмотрел свои домашние тренировочные штаны, потолок, рельефный силуэт жены.
— Мы, Наташ, из казино ехали. — Павел тоскливо заглянул в горлышко пустой бутылки. — Устали немного, соображали слабо.
— Во сколько?
— Соображали?
— Ехали!
— А… утречком. В полдевятого… Заворачивали к булочной, ты ж вчера вечером велела хлеба купить, когда мы погулять отпросились, мы ж помнили. Ну, заворачиваем мы к булочной, а там дорога не чищенная, по тротуару сугробы, а Гришка за рулем.
— Короче.
— Ну, чего? А эта идет. Скользит по тротуару. Где тротуар, где дорога, не понятно, а эта… девушка, скользит. И под машину. Мы ее немного протащили, там снег вчера подтаял, а сегодня с утра острый. У тебя есть новые колготки?
— Паша, куда ей мои колготки? На голове завязывать?
Двери в квартире были массивными, маленькому Вовчику было плохо через них слышно, и он тихо нажал на дверную ручку. Мама на поворот ручки отреагировала сразу.
— Вовчик, быстро на кухню! Доедай борщ!
Голос мамы свободно пробивал толстые двери, и Вовчик был уверен, что ее слышат соседи как сверху, так и снизу.
— Я понял, мам. — И он пошел играть на компьютере.
Наталья опять вздохнула всей грудью, но халат выдержал.
— Значит, пьяные-то, пьяные, а то, что за наезд в таком виде можете сесть года на три, все-таки сообразили.
Григорий одевался, сидя на матрасе, и оправдывался:
— Нет, Наташ, не в этом дело, жалко ее стало. Лежит около машины как цыпленок, не плачет, и вот так вот, — Григорий изобразил хватку мелкой птицы, — портфель свой лапками держит.
— У нее перелом?
— Слава богу, нет, но ноги мы ей ободрали здорово.
Девушка на кровати по-школьному тянула вверх правую руку, придерживая локоть левой.
— А можно? Можно мне руки помыть? А то они меня в машину засунули, сюда привезли и все говорили, говорили, а что я просила, не расслышали.
Наташа подошла к ней ближе.
— Ты, наверное, испугалась?
— Нет.
— В школу шла?
— Нет, на работу. Мне уже почти двадцать шесть лет. Честное слово. Я старшим кассиром в кинотеатре «Родина» работаю, на Семеновской площади. А можно мне руки помыть и маме позвонить?
— Естественно, можно. Ребята, помогите ей до туалета добраться. А может, лучше в больницу, а не домой? Вон как кровь проступает.
Аня улыбнулась.
— Все нормально. У меня свертываемость крови плохая.
От Белорусского вокзала Григорий и Анна ехали в потоке машин все медленнее и на Тверской, напротив бывшего Музея Революции, встали окончательно.
Солнце жарило в автомобильные окна с синего неба, чувствовалось, что скоро весна.
Две яркие девушки на тротуаре разговаривали, быстро-косо оглядывая проезжающих и проходящих. Мимо них прошла компания веселых ребят, модных, уверенных. Аня подумала, что никогда не впишется в такую компанию, как бы ни старалась. А сейчас Григорий отвезет ее домой и забудет как страшный сон.
Григорий жмурился от солнца, крутил головой, высматривая, двинулись ли передние машины.
— Два года в Москве не был, в лесотундре своей сидел. Надо же, сколько красивых девушек повылезало…
Анна посмотрела на свои обгрызенные ногти.
— Лесотундра это, где деревья карликовые растут?
— Да. Еще там леса, болота и сопки.
Стараясь не выглядеть слишком несчастной, Анна заглянула в глаза Григория.
— Знаешь, Гриша, а я мечтаю уехать из Москвы.
Григорий видел, что девушка старается ему понравиться. Девушка, конечно, страшненькая и совсем не женственная, но так приятно, когда на тебя смотрят с искренней влюбленностью.
— У нас в поселке почти четыреста мужиков и только двадцать женщин. Каждая чувствует себя королевой.
— В каком поселке?..
Григорий достал сигарету, включил зажигалку на панели автомобиля. Анна испугалась.
— Нет! Мне плохо будет, пожалуйста.
— Ладно, потерплю. Зона и поселок Топь — это огороженный участок суши, на территории которого находятся служащие Министерства внутренних дел и служащие Российской армии. Отдельно содержится контингент осужденных, которые под присмотром вышеперечисленных отрабатывают свой долг перед государством, добывая ценную руду в шахтах. В Зоне я работаю начальником охраны, то есть фактически начальником Зоны. А ты?
— В кинотеатре бухгалтером работаю. — Аня достала чистый ажурный платочек, приложила к носу. — Как же они все дымят, эти машины.
— Да, воздух у нас почище.
Анна увидела свое отражение в зеркале правого крыла. Лицо в частых прыщиках покрылось красными пятнами. Настроение упало, и она резко спросила:
— У вас на работу принимают?
— В смысле?
— Я могу приехать и устроиться на работу?
— Кем, Аня? У нас особая зона, у нас по своей воле не приезжают.
— А я хочу. Мне, Григорий, все равно мало осталось, и в Москве я никому не нужна. — Аня смотрела прямо перед собой, пытаясь не разреветься. У нее всегда были глаза на мокром месте, и это был еще один комплекс. — Стыдно сказать, рискую умереть девственницей. И это в двадцать шесть лет!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});