40 км юго-западнее Берлина. В докладе объемом в шесть страниц Леман, в частности, писал: «В лесу, в отдаленном месте стрельбища, устроены постоянные стенды для испытания ракет, действующих при помощи жидкости. От этих новшеств имеется немало жертв. На днях погибли трое»[169]. Доклад «Брайтенбаха» об этом испытании Зарубин немедленно передал в Москву начальнику ИНО А. А. Слуцкому.
17 декабря 1935 г. доклад Лемана был направлен генсеку И. В. Сталину и наркому обороны К. Е. Ворошилову, а 26 января 1936 г. – замнаркома обороны М. Н. Тухачевскому. Начальник Разведупра Красной армии С. П. Урицкий, которому эти сведения были посланы строго для личного ознакомления, возвращая документ, приложил к нему вопросник на 3 листах. В пункте первом вопросника говорилось:
«Ракеты и реактивные снаряды, а) Где работает инженер Браун? Над чем он работает? Нет ли возможностей проникнуть к нему в лабораторию? б) Нет ли возможностей связаться с другими работниками в этой области?»[170].
На эти вопросы «Брайтенбах» дал ответы. В мае 1936 г. он сообщил дислокацию пяти секретных полигонов для испытания новых видов оружия, в том числе особо охраняемого в лагере Дебериц близ Берлина. В июне 1936 г. от «Брайтенбаха» поступило подробное описание системы мощных укреплений, сооружаемой вдоль польско-германской границы и включавшей обширную зону затопления[171].
В том же году руководству СССР были направлены новые сообщения «Брайтенбаха», который докладывал о создании фирмой «Хорх» бронетранспортера; о новом цельнометаллическом бомбардировщике фирмы «Хейнкель»; о новом цельнометаллическом истребителе; о специальной броне, предохраняющей самолет от пуль и осколков снарядов; об огнеметном танке, о зажигательной жидкости. Леман также информировал советскую разведку о том, что на 18 судоверфях Германии начато строительство подводных лодок, предназначенных для операций на Балтике и на Северном море[172].
Даже когда 1 января 1936 г. новым начальником административно-правового управления СД стал Вернер Бест[173], Леман, который перешел в отдел «III-D» – «Контрразведывательные операции и прочие вопросы контрразведывательного характера в отношении противника: Советский Союз», возглавляемый криминальным комиссаром Артуром Феннером[174], продолжал свою разведывательную работу в пользу НКВД.
Поток поступавшей от «Брайтенбаха» информации застопорился лишь в 1936 г., когда в гестапо поступил донос, согласно которому Леман якобы на рубеже 20-х – 30-х годов придерживался антифашистских убеждений. Было проведено служебное расследование, ознакомившись с результатами которого Мюллер вынес вердикт: прекратить дело «за недоказанностью вины». Однако через несколько недель произошел трагикомический случай. Арестованная гестапо некая фрау Дильтей заявила, что советское торгпредство имеет в гестапо своего человека и его фамилия Леман. За «дядюшкой Вилли» в одну из суббот велось наружное наблюдение, о чем ему доверительно сообщил сослуживец – участник операции. Как рассказал впоследствии Леману Феннер, Дильтей сожительствовала с сотрудником гестапо – однофамильцем Лемана. Но тот изменил своей любовнице, которая из чувства мести и сделала ложный донос в полицию[175]. Подозрения с «дядюшки Вилли» были сняты.
В центральном аппарате гестапо работали, по меньшей мере, семь человек с фамилией Леман, из них трое – по имени Вилли. Один из них был в 1941 г. начальником группы отдела «IV-A» в ранге оберштурмбанфюрера СС (подполковника), другой в звании гауптштурмфюрера СС (капитана) служил в отделе «IV-B2». С последним в исторической литературе часто путают Вилли Лемана – «Брайтенбаха»[176], который имел лишь эсесовский чин унтерштурмфюрера, что соответствует общевоинскому званию лейтенанта[177].
Чтобы окончательно рассеять все подозрения, «дядюшка Вилли» 1 мая 1937 г. вступил в НСДАП, получив членский номер 5 920 162[178].
После этого «Брайтенбах» продолжил свою разведывательную работу в пользу СССР. Особую ценность для Москвы имели секретные материалы о новых вооружениях вермахта: танках, боевых самолетах, подводных лодках и даже о химическом оружии.
Леман сообщил об особых мерах режима секретности, введенных гестапо для охраны государственной тайны в области разработки и производства новых видов вооружений. Однако эти меры не помешали ему продолжать добывать секретную информацию о военном потенциале Германии. От Лемана советская разведка узнала, что в Наундорфе (Силезия) на заводе фирмы «Браваг» под личным наблюдением Геринга проводятся секретные опыты по изготовлению бензина из бурого угля. Эта информация указывала на то, что, готовясь к войне, Германия искала заменитель нефти, которой ей остро не хватало. В ноябре 1936 г. Леман сообщил о каналах переброски немецкого вооружения в Испанию для Франко. В феврале 1937 г. он передал информацию о строительстве нового секретного завода по производству боевых отравляющих веществ[179].
Эти и другие сообщения «Брайтенбаха» о германских вооруженных силах, их структуре, личном составе, оснащении и вооружении разведка НКВД получала с начала 1935 г. в рамках операции «Шлем». Леман снял копию с секретной инструкции, в которой перечислялись 14 видов новейшего вооружения, разрабатываемого для вермахта[180]. В 1937 г. Леман даже передал Зарубину экземпляр доклада «Об организации национальной обороны Германии», имевшего гриф «Особой важности, только для высшего руководства»[181].
Сталинские «чистки» негативно сказались на деятельности Лемана. Зарубин, единственный кадровый советский разведчик в Берлине, который лично знал «Брайтенбаха», был в начале 1937 г. отозван в Москву, где был обвинен в сотрудничестве с гестапо и едва избежал расстрела. В итоге Зарубин был разжалован и назначен на незначительную должность в центральном аппарате разведки. Связь с Леманом теперь поддерживала «Клеменс». Под этим псевдонимом скрывалась некая американка, имя которой до сих пор не известно историкам. По профессии она была фотограф. В ее квартире производилась пересъемка разведывательного материала, добытого Леманом. Затем пленку забирал шеф легальной резидентуры НКВД в Германии Александр Агаянц, который и переправлял ее в Москву. Но, так как ни «Клеменс», ни Агаянц не владели немецким языком в той мере, которая была необходима для квалифицированной постановки перед Леманом разведывательных задач, качество поставляемой «Брайтенбахом» информации заметно снизилось.
После того, как в декабре 1938 г. Агаянц скоропостижно скончался в берлинский клинике Шарите во время хирургической операции, контакт советских спецслужб с «Брайтенбахом» полностью прекратился. Леман, крайне обеспокоенный создавшейся ситуацией, писал: «Как раз когда я мог бы заключать хорошие сделки, тамошняя фирма совершенно непонятным для меня образом перестала интересоваться деловой связью со мной»[182]. К этому времени материалы «Брайтенбаха» и переданные им советской разведке секретные документы составляли, по меньшей мере, 14 томов[183].
А. И. Агаянц
Советской внешней разведке, серьезно ослабленной сталинскими репрессиями (из 450 сотрудников ИНО, включая и загранаппарат, в 1937–1938 гг. были репрессированы 275)[184], в 1939 г. не удалось восстановить связь с «Брайтенбахом». В конце июня 1940 г. Леман был вынужден совершить крайне рискованный шаг. Он опустил в почтовый ящик советского полпредства в Берлине адресованное военному атташе письмо, в котором просил возобновить с ним контакт. «В ином случае продолжение моей работы в