Царь поднял с земли камень — и уронил его, таким он вдруг стал тяжелым. Мидас хлопнул три раза в ладоши. Явился дворецкий.
— Эй, поставь сюда кресло и созови всех моих рабов. Пусть они несут отовсюду камни.
Дрожа от радости, Мидас возлагал руки на камни и превращал их в золото.
— Эй, дворецкий! Сегодня будет пир. Созвать гостей и пригласить ко мне на пир красавицу Хризофилу!
К вечеру стали сходиться гости. В пышных носилках рабы принесли Хризофилу.
Как только она вошла в пиршественную залу, Мидас устремился к ней навстречу.
— О Хризофила! Если ты будешь ко мне благосклонна, то станешь богатейшею женщиной мира.
Но только Мидас положил руку ей на плечо, как краски сбежали с лица Хризофилы, руки утратили гибкость и застыли. Женщина превратилась в золотую статую.
Но Мидас не горевал.
— Так пусть же будет в моем дворце самая красивая в мире золотая статуя! — воскликнул он. — Поставьте ее на пьедестал, и начнем пир. Эй, виночерпий, налей мне фалернского вина!
Однако, взяв в руки кубок, который из деревянного сразу стал золотым, и прихлебнув вина, Мидас увидел, что кубок наполнился расплавленным золотом. Ему нестерпимо жгло губы и глотку. Мидас уронил кубок, расплавленное золото разлилось по скатерти, скатерть запылала. Зала наполнилась дымом. Забегали в ужасе гости. Закричали громко рабыни. Вслед за гостями Мидас выбежал из горящего дворца в виноградник. Там он бросился на колени и, воздев руки к небу, взмолился:
— Прости меня, Дионис, за мое неразумие! Мои подвалы полны золота, но оно не принесло мне радости. Мне стали недоступны столы с обильной пищей. Голод томит меня среди изобилия, и жажда жжет горло. Я сам этого захотел, но все же сжалься, молю, надо мной! Избавь меня от моего чудесного дара все превращать в золото!
И Дионис, самый веселый из богов-олимпийцев, сжалился. Зашелестели листья винограда, и Мидас услышал голос Диониса:
— Разве я не предупреждал тебя, глупый Мидас? Во зло употребил ты мою благодарность. Но чтобы ты не умер, задавленный своим золотом, ступай пешком по берегу реки Пактол до его истока близ горы Тмол и там, где он, стекая с горы, бьет с наибольшей силой, войди в водопад и окунись с головой. Там смоется твой грех и с ним проклятие золота!
Покинув свой опустевший дворец, Мидас отправился в далекий путь. Долго шел он, палимый солнцем, мучимый голодом и жаждой. И, наконец, дошел до истока реки Пактол. Он вошел в прохладные струи. Входя в реку, Мидас взялся рукой за прибрежную скалу, и в ней сейчас же проступило золото, а в воде заискрились золотые крупинки. С тех пор Пактол стал золотоносным, а в горе до сих пор видна древняя золотая жила.
Выкупавшись в Пактоле, Мидас утратил способность превращать в золото все, к чему прикасался.
Так закончилась эта история.
Но чтобы люди не забывали о ней, каждую осень деревья одеваются в золотые листья, как бы напоминая, что золотой цвет — это цвет смерти и что лишь зеленый — цвет жизни и надежды.
2. ОСЛИНЫЕ УШИ МИДАСА
Исцелившись от жажды золота, Мидас полюбил прогулки в лесах и равнинах и подружился с лесным богом Паном, веселым богом пастухов и охотников.
Пан взял семь тростинок разной длины, слепил их воском, прорезал отверстия — получилась семиствольная свирель — и начал играть.
Пастухи и поселяне, нимфы, обитательницы лесов и гор — дриады и ореады, услышав звуки свирели, сбегались слушать Пана.
Возгордился Пан и сказал:
— Ведь я играю лучше самого Аполлона.
Донеслась эта похвальба до Аполлона. Нахмурился златокудрый бог и вдруг явился пред играющим Паном и его слушателями.
— Ты хвалился своей игрой, — сказал Аполлон Пану, — что ж, вызываю тебя на состязание. Кто будет судьей в нашем поединке?
— Пусть будет судьей бог горы Тмол, — сказал Пан.
Тмол в знак согласия кивнул вершинами росших на нем деревьев.
При этом состязании присутствовал и царь Мидас.
Первым начал Пан. Зазвучали веселые переливы свирели. Они оглашали лес, подобно певчим птицам. А Пан играл все громче, все быстрее и кончил веселой руладой. Все смеялись и приплясывали.
Потом на середину зеленой лужайки вышел Аполлон. В струящихся складках его длинной хламиды переливались радужные солнечные отблески. Его золотые кудри были увенчаны венком из вечнозеленых ветвей лавра. Глаза его горели. В левой руке он держал кифару[6] из индийской слоновой кости с украшениями из драгоценных камней.
Аполлон ударил по струнам. Полилась музыка торжественная и радостная, как восход солнца. Это была гармония небесных сфер. Даже ветер перестал шуметь вершинами деревьев. А вещие струны кифары звенели, словно ручей, пронизанный солнечными бликами. Звуки летели в синее небо и смешивались там с солнечными лучами. Они пели о радостях и горестях любви, о всей жизни человека и природы. И пока Аполлон играл, собрались вокруг лесные звери. Даже камни со склонов Тмола скатились вниз, чтобы лучше слышать его игру.
Когда Аполлон кончил, все с минуту молчали как завороженные.
Преклонились, зашумев зеленой листвой, деревья на склонах горы, и раздался голос Тмола:
— Друг Пан, ты играешь хорошо, но Аполлон играет лучше тебя. Преклони же свою свирель перед великим искусством!
Все присутствующие горячо одобрили приговор старого Тмола, один лишь Мидас недовольно сказал:
— Я не согласен! Конечно, златокудрый Аполлон играет хорошо, но слишком грустно и тихо.
Аполлон гневно взглянул на говорящего:
— Ты плохо слышишь мою игру? Значит, чтобы ты мог лучше слышать, тебе нужны уши побольше твоих.
С этими словами Аполлон слегка потянул Мидаса за уши. И вдруг уши царя Мидаса стали вытягиваться, обрастать беловатой шерстью и превратились в ослиные. Закрыв голову краем плаща, Мидас в ужасе убежал домой. Там он надел высокую шапку и с тех пор всегда носил ее.
Только один человек — цирюльник — знал о том, что скрывал Мидас под высокими шапками.
— Молчи или умрешь! — сказал ему царь.
Однако этот цирюльник был болтлив, как все брадобреи мира. Не в силах молчать и не смея рассказать никому из людей то, что знает, он ушел в лес, выкопал ямку и в нее прошептал:
— А у царя Мидаса ослиные уши!
Засыпав яму землей, цирюльник ушел, думая, что никто не узнает тайны. Но он просчитался. На месте засыпанной ямы вырос густой тростник, который при каждом дуновении ветра шелестел:
— А у царя Мидаса ослиные уши! Ослиные уши!
Так люди узнали тайну царя Мидаса.
Из сказаний о Троянской войне
Древнегреческие мифы и легендыЧасть I. Яблоко раздора1. СВАДЬБА ПЕЛЕЯ
Зевс собирался жениться на морской богине Фетиде. Но, узнав, что ей суждено родить сына более могущественного и славного, чем его отец, отказался от своего намерения. Он решил выдать ее замуж за Пелея, одного из славнейших героев Эллады.
Невиданно пышно отпраздновал герой Пелей свою свадьбу. Сам Зевс и все боги Олимпа присутствовали и весело пировали на ней.
Не пригласили на свадьбу только богиню раздора — Эриду. Эрида обиделась, затаила зло и стала думать о мести. Она взяла красивое золотое яблоко и начертала на нем одно только слово: «ПРЕКРАСНЕЙШЕЙ». В разгар свадебного пиршества Эрида неслышно подошла к дверям пиршественного зала, приоткрыла их и бросила свое золотое яблоко. Сверкая, покатилось оно по полу. Пелей поднял его и вслух прочел надпись.
Среди богинь возгорелся спор, кому же предназначался этот дорогой подарок; каждая, конечно, считала, что ей! Наконец остались только три общепризнанные красавицы: богиня Гера — супруга Зевса, его дочь, синеокая дева-воительница Афина Паллада и Афродита — богиня любви и красоты.
Однако никто из присутствующих не хотел взять на себя роль судьи в этом споре.
Тогда Афродита предложила:
— Отдадим решение нашего спора на суд самого красивого мужчины из смертных.
— Но кто же он?
— Это царевич Парис! — ответила Афродита. — Сейчас он еще никому не известный пастух в троянской земле, и люди называют его Александром. Но ему предназначено славное будущее потому, что на самом деле он царевич, сын царя Приама.
Афина и Гера согласились с предложением Афродиты. Гермес взял в сумочку спорное яблоко, и все четверо отправились за море, на берег Малой Азии, в троянскую землю.
2. СУД НА ГОРЕ ИДЕ
Однажды жене царя Трои Приама, царице Гекубе, приснился странный сон, будто она родила горящий факел. От этого факела загорелся сначала ее дом, а потом и весь город Троя. Проснувшись, она, встревоженная, пошла к жрецу Аполлона.
— Ты родишь сына, царица, от которого сгорит наш город, — объяснил жрец.